Из ресурсов, доступных к быстрому освоению и максимально выгодной капитализации, присутствовали: плохенькие по качеству алмазы, замечательное по качеству золото и еще более качественное дерево драгоценных пород. Можно было еще подумать об удовлетворении спроса страждущих любителей природы, готовых на европейском континенте за какого-нибудь редкого африканского нетопыря заплатить как за новенький «Майбах». Однако же по какой-то странной причине все богатство и разнообразие ганской фауны разместилось в Гвинейском заливе, а не на легкодоступной суше, что значительно усложняло планы быстрого обогащения. Плавало это богатство в глубинах океана, буйством красок и природных форм восхищая, однако видеть деньги в ихтиофауне не хотелось по двум веским причинам. Во-первых, лазать за богатством в океан – мокро и противно, а во‐вторых, если кто не знает, девять из десяти представителей этой ихтиофауны готовы и имеют все возможности убить страждущего аквалангиста, к ним свои жадные ручонки протянуть посягнувшего.
Отлавливать же сухопутных бабуинов, коих на суше было в достатке, но цена которым пятачок за пучок в базарный день, было невыгодно абсолютно. Да и кусались они, собаки такие, много сильнее тех самых собак. Из деньгоемкой продукции в Гане еще слоны в некотором количестве обитали, и, в принципе, отлови хотя бы парочку, так непременно в каком-нибудь Ганновере большой любитель слонов найдется и хорошую премию за носатого любимца отвалит. И за ними, за слонами этими, даже охотиться несильно нужно было: бродили себе хоботатые в окрестностях заповедного парка Моле и местному населению своими размерами докучали. Слон однажды их, через дорогу переходящих, увидел и от радости встречи даже прослезился немного. Хотел было брататься побежать, но вовремя передумал. Слон настоящий, от природы, а не от мамы Эдварда произошедший, по характеру своему фамильярности не любит. Запросто мог бы за такую фамильярность своего человеческого тезку по голове хоботом огреть. И не стало бы концессионера, на том слоне денег снискать ожидающего. Основной же причиной, по которой от идеи экспорта слонов отказались, было то, что за то время, которое плененный слон своего грузового судна в Ганновер ожидает, мог он таких куч переваренной растительности у них во дворе наложить, что через них с шестом перепрыгивать пришлось бы. Прыгать с шестом никто из парней не умел, и идея торговли животным миром спокойно почила в Бозе.
Оставалась такая ерунда, как драгоценные минералы, не менее драгоценные металлы и дерево всех оттенков красного. При детальном изучении вопроса выяснилось, что алмазы в Гане так себе. Мелкими и неказистыми в Гане алмазы оказались. Размером и формой граничили такие алмазы с отбраковкой, какую в ЮАР, к примеру, на технические нужды отпускали, благодаря за то, что хоть кто-нибудь за этот мусор заплатил и из ограночной мастерской к себе в цех по производству напильников увез. Отдавали ганские алмазы некрасивым ржавым цветом и трещины в себе имели в таком количестве, будто последние семьсот лет по ним мифический Тор своим здоровенным молотом ежедневно лупил. И при этом каждый пронырливый дилер-геммолог просил за такой никчемный обломок углерода, разве что на стеклорез пригодный, цену ничуть не меньшую, чем индусы с Британии за украденный у них Кохинор уже пару сотен лет требуют. Так что заниматься минеральными изысканиями в таких неприятных условиях было сильно невыгодно, и идею с алмазами, хоть и не похоронив окончательно, до какой-нибудь удачной оказии сдвинули на будущее.
А вот дерево в Гане произрастало действительно замечательное. И золото. Золото было не просто качественным, чистотой под восемнадцать карат непосредственно из земли добываемым, его, золота этого, в ганской земле залегало какое-то неимоверное количество. Вот вам простой пример с арифметикой: в нашем родном Колымском крае, найдя участок, на котором из тонны породы можно двадцать грамм золота получить, всей артелью неделю горькую на радостях хлещут и Удачу за широченную улыбку благодарят, а в Гане пятьдесят грамм на тонну – это так себе результат, не сильно-то и удивишь кого. Золотишка в ганской земле так много, что в сезон дождей, практически всё местное население, неотложные дела побросав, в овраги и распадки дружным гуртом лезет, для того чтобы драгметалл собирать, проливными дождями на склоны тех оврагов вымытый. Валяется по склонам, дождевыми потоками из грунта вымытый, блестит себе, солнышку радуется. Ходи себе да, как грибы, собирай. И ходили, и собирали. А тот, кто не сильно по грязи лазать желал, мог на той же Маколе тех аллювиальных чешуек по совершенно сходной цене у своих неленивых земляков прикупить. Как семечек на Привозе – стаканчиками. Да еще, равно как и в Одессе, за тот стаканчик с азартом поторговаться можно было. «Я вам так скажу, Генриетта Марковна, очень мелкое у вас сегодня золото. Мелкое, и стаканчик очень подозрительный. Давайте я вам пять рублей дам, а вы мне полтора стаканчика с гаком в карман сыпанете. А?» – «Вот Вы же знаете, как я вас уважаю, Игорь Семёнович, но не морочьте мне голову! Мелкое! Нет, люди добрые, вы видели?! Оно у меня мелкое! Чтоб у Вас у самого такой мелкий был, так за вами с пол-Одессы баб строем ходило бы, дай Вам Бог здоровья! Да чтоб из моего стаканчика Вам водки выпить, так Вы уже на втором пьяный спали бы! Не хотите – не берите! Давайте полтора за восемь?» Ну так и в Гане: поторговался и прикупил себе золотишка, практически ювелирного качества, раз в пять дешевле, чем им в тот день на Лондонской бирже торговали. А если не полениться и километров за двести в деревню отъехать, так там за вами с теми стаканчиками бегать станут и наперебой лучшую цену предлагать. Совсем лучшую. Настолько лучшую, будто не золотые чешуйки вам продают, а пучок редиски, утром на грядке сорванный, к вашей окрошке прикупить предлагают. Была, правда, одна неувязочка неприятная. Торговлишка такая считалась незаконной вовсе и, как это в любой другой стране произошло бы, под крылышко «специалистов в гражданском» подпала. Специально обученные офицеры, для безопасности государства службу тащить этим государством призванные, за лучшее почитали незадачливых интуристов на таких деревенских торгашей приманивать и на уголовно наказуемом деянии, к собственной выгоде, прямо на месте свершения прищучивать. А уж прищучив, на такую деньгу незадачливых «золотых жуков» разводить, что размеры выплаченного золотоискателем за собственную свободу в сто раз превышали то, что этот стяжатель желтого металла за такой же вес на Лондонской бирже заплатил бы. И оставался такой терпила в итоге и без денег, и без золота. Оставался и, громко матерясь, подальше из страны уехать спешил.
Вот и с Дмитрием тоже такая история однажды произошла. Не успел он от хижины дяди Тома, в живописной деревушке вблизи водопада Тагбо расположенной, с парой сотен грамм в кармане и километра отъехать, как из кустов придорожных выскочил хоть и помятый немного, но изрядно счастливый наследник Феликса Эдмундовича, блестя счастливым лицом цвета начищенного сапога. Дмитрий, к встречам с коллегами ганского Пинкертона еще на родине приученный, удивился, конечно, но, в отличие от немецкого бюргера, при такой встрече и в таких обстоятельствах сдавшего даже своего прадедушку, служившего в гитлерюгенд, просто уронил мешочек под ноги и поинтересовался двумя вещами: не уважаемого ли офицера имущество в пыли развалилось и чем он может быть полезен служителю закона в такое странное время в таком странном месте. Ганский Держиморда, привыкший к «явке с повинной» сразу же после его «Здравствуйте! Руки вверх!», впервые в жизни столкнувшийся с таким небрежением к суровой руке закона, для начала сам оторопел не хуже того самого немецкого Йохана Цвейнбаума, отловленного на этом самом месте на прошлой неделе. Но, немного подумав и в своем уме справедливо посчитав, что с «паршивой овцы хоть шерсти клок», со своими правами собственности на мешочек согласился и, присев в глубоком книксене, пожелал Дмитрию счастливого пути. И далее, для исключения неприятных и весьма убыточных встреч, на золоторудные работы парни стали выезжать вдвоем. Слон, предваряя сам процесс закупки, в поисках коварных засад тщательно обшаривал кусты вблизи деревни и нередко выволакивал на дорогу попискивавших и слабо сопротивлявшихся стражей закона, обеспечивая тем самым свободу предпринимательства в обороте драгоценных металлов. Дмитрий же, обзаведясь со временем нужными знакомствами среди ганского студенчества, обучающегося в Лондоне, завершал этот логический круговорот золотишка в природе, пополняя бюджет концессионеров британскими фунтами стерлингов в том числе.
Вообще же, товарищи дорогие, то, КАК и ЧЕМ парни жили и на существование зарабатывали, нужно не тут, нужно отдельно рассказывать. И я как-нибудь обязательно с духом соберусь и порасскажу, конечно, потому как интересного там много. Ну а уж коль скоро я здесь про Африку рассказ веду, так я про нее и продолжу. Скажу только, что парни, самые разные возможности заработка перебрав и уподобившись умудренным в своей лености буддистам, решили, что можно все, но в меру. Обязательно в меру. Не нужно увлекаться, понимаешь. И занялись всем понемногу, в какой-то момент даже к строительному бизнесу вернувшись, наладив производство тротуарной плитки и мелких бетонных изделий. Но я вам, как и пообещал, про это отдельно расскажу, а сейчас назад, к Африке, вернусь.
Глава 5
Ну вот, продолжим, стало быть…
Если от образа жизни парней и их методов заработка отталкиваться, то, понятное дело, нужно нам в те империи окунаться, в кои завсегда любого туриста тянет. Если полеты новорусских дамочек за шмотьем разнообразным и всевозможные деловые поездки папиков таких дамочек в сторону отложить, то совершенно очевидно станет, что в любой уголок мира турист любознательный едет либо здоровья, либо впечатлений набраться. И бродят прибывшие граждане по туристическим маршрутам, фотоаппаратами щелкают, охают да ахают, увиденным восхищаются и впечатлениями полнятся. А то еще и так бывает, что наберутся впечатлений по самое горло и потом три дня здоровье поправляют. Бывает… Но неважно, однако… Важно то, что потом, по возвращении домой, практически всякий, в иностранных пределах побывавший, в основном о двух вещах взахлеб рассказывает: о памятниках исторических, будь то мужик на коне или домик, в котором какой-то император свою статс-фрейлину ужинал, ну и о местной кухне, конечно же.