Алексей Федорович, огромный увалень почти двухметрового роста, обладал невероятно добрым характером и несколькими учеными степенями. К его широчайшей эрудиции и глубочайшим знаниям во многих областях Природа приложила еще и невероятную физическую силу с неисчерпаемым трудолюбием, сдобрив все это щедрой горстью любви к своей семье. Расхаживая вразвалочку на тумбообразных ногах, будучи готовым обнять каждого встречного, напоминал Алексей Федорович огромного медведя, который по какой-то причине сошел с ума и теперь всех, кого сумеет поймать, не жрет без всякого сожаления, а как раз наоборот – обнимает и облобызать норовит. Очень добрый и гостеприимный человек, считающий, что мир полон «хорошими людьми», а всякий, кто моложе него, как минимум его любимый племянник и, стало быть, человек совершенно не чужой. По этой причине все вокруг, будучи им к себе в родню записанными, звали его просто «дядя Лёша». Являясь тестем Дмитрия, дядя Лёша, как человек по-настоящему пекущийся о душевном покое и физическом благополучии собственной дочери, однажды безапелляционно постановил, что ему тоже нужно в Африку, потому как он давно про такое мечтал и завсегда Диме со Слоном полезным оказаться сможет. Постановил, за свой счет билеты купил и одним прекрасным днем прибыл к нашим концессионерам в столицу Республики Гана, город Аккра. Вот как раз по приезде дяди Лёши и произошла его первая встреча с лайт-супом, каковая, в принципе, является типичной для любого, страждущего снискать кулинарных приключений в поездках по ганским краям.
Прежде всего следует сказать, что супруга дяди Лёши, Галина Аркадьевна, дай ей Бог очень сильного здоровья и совсем уж долгих лет жизни, невзирая на то, что практически всю свою жизнь занимала большие должности, времени для холения и лелеяния своих близких всегда находила с избытком. Ее гипертрофированная чистоплотность принуждала всех без исключения домочадцев мыться самим и мыть полы во всем доме не реже двух раз в сутки, а футболка, по неряшливости и недомыслию ношенная двое суток, без доли сомнения летела в мусорное ведро, потому как носить эту помоечную и антисанитарную рухлядь далее никак невозможно. При этом Галина Аркадьевна находила время и на то, чтобы, поколдовав на кухне несколько часов кряду, взорвать вкусовые рецепторы домочадцев очередным кулинарным шедевром в виде фаршированного поросенка, приготовленного в духовке, или, к примеру, многослойной гурьевской кашей, запеченной до хрустящей корочки. Про эту кашу Дмитрий рассказывал, переходя на благоговейный полушепот, закатив в мечтательном экстазе глаза и часто сглатывая набегающую слюну. По уверениям Димы, этот шедевр, уже никакого отношения к манной каше не имеющий, количеством своих слоев вдвойне превосходил классический первоисточник и, судя по вкусовым качествам, сенатор Гурьев эту кашу не изобретал вовсе, а рецепт у Галины Аркадьевны подсмотрел и бессовестно спер. Получилось у Дмитрия Александровича потом неплохо, конечно, но не так славно, как это у Дмитриевой тещи выходило. Дмитрий уверял, что апробированная им как-то в дорогущем ресторане гурьевская каша была лишь слабой попыткой повторить шедевр его тещи и попытка эта провалилась уже где-то на уровне покупки манной крупы в соседнем магазине.
Однако ж, как уже очень давно отмечено, нет пророка в своем отечестве. Облизанный со всех сторон, тщательно отмытый и вечно благоухающий свежестью, откормленный разнообразием и качеством кухни Галины Аркадьевны, дядя Лёша, временами недовольно хмурясь и морща нос, укорял супругу в том, что в поданном к обеду гуляше по-венгерски недостаточно специй, а конкретно – жгучего перца. «И вообще, Галка, – говаривал он, – ты чего все время недосаливаешь и недоперчиваешь? Чай не для рожениц готовишь! Сыпь, не робей!» А иногда, даже не попробовав поданное блюдо хотя бы для приличия, дядя Лёша высыпал в тарелку, испускающую ароматный пар, половину перечницы, присовокупив туда же половинку чайной ложки соли. Дима, которому с раннего детства была привита любовь к острым блюдам, не сильно удивлялся такой страсти дяди Лёши, но все-таки время от времени на всякий случай даже он предлагал дяде Лёше не горячиться. В ответ дядя Лёша рассказывал истории о своей студенческой юности, в которой ему в студенческой столовой ничего другого, кроме ведра маринованного перца Халапеньо не подавали, и высовывал язык, предлагая рассмотреть на нем хотя бы один вкусовой рецептор, смущенный остротой потребляемого блюда. Он рассказывал о своих служебных командировках в социалистический Вьетнам, где огненная кухня воспитывает настоящих, сильных духом и мощных пищеводом едоков, к коим он, дядя Лёша, благодаря своей мощи, конечно же, присоединился. Но даже среди них, закадык-остроедов, однажды двенадцать порций супа фо в один присест скушав, несказанное уважение и звание «Мистер Перец» снискал. Рассказывал он и о посиделках с «китайскими товарищами», приезжавшими к ним в НИИ для обмена опытом, на которых, выпивая до полуведра керосинообразного гаоляна на одного ужинающего и закусывая экзотической курицей кунг пао, саму курицу в сторонку откладывали и исключительно стручки сычуаньского перца кушали. Так, видите ли, закусывать вкуснее было.
Всех же остальных, не способных к поеданию тройной порции пхаал-карри, щедро приправленной горящим напалмом, дядя Лёша называл слабаками и заверял, что его личные вкусовые рецепторы настолько крепки духом, что полтора-два килограмма перца Каролина Рипер, съеденных им на завтрак, этими самыми его рецепторами воспринимаются как жиденькая манная кашка. Недосоленная даже. Также он уверял, что тот уровень остроты, который его хоть немножечко потеть заставляет, по шкале Сковилла выраженности пока что не имеет и всего два человека в мире такую острую пищу скушать смогут. Лично он, дядя Лёша, и еще один китайский старичок по имени Чон Ду Хван, теперь в глуши провинции Сычуань проживающий. Старичок, правда, как уверял дядя Лёша, хитрил, зараза такая, и во время острой трапезы огромным веером активно обмахивался. «Это, типа, ничего зазорного, товарищи дорогие, это, типа, у нас в Китае так завсегда с веером быть принято». Оправдывается и машет, оправдывается и машет. Усердно так машет… И при этом, пока никто не видит, язык на всю дистанцию изо рта выставляет и традиционным китайским опахалом жгучесть скушанного притушить норовит. Нечестный, одним словом, старичок дяде Лёше в конкуренты попался. Но не суть… Не про старичка сейчас.
Сейчас про то, как Дмитрию со Слоном, со временем местного колорита по самое горло наевшимися, жизнь свою разнообразить очень хотелось. Пьянствовать беспробудно или, того хуже, в наркотических экзерцициях сознание расширять у парней, слава Богу, желания не было никакого. Скучно им было, понимаешь, в алкаши или наркоманы какие переходить. Вот и не переходили. Но мероприятиями разными, шуточками, если честно не всегда безобидными, парни и себе, и несчастным окружающим жизнь цветным фонтаном раскрасить все ж таки норовили. Вот как раз одну такую «ржаку» они совместно с лайт-супом и исполняли. И вроде как даже цель благая: накормить и напоить вновь прибывшего, всю широту русской души, даже среди африканских пампасов не утерянную, прилетевшему выказать. И даже вроде ни над кем специально измываться не собирались, но поди ж ты срабатывало в ста процентах случаев. А идея по сути своей была незамысловатой, как грабли: прилетевшего соотечественника, коих они некоторое количество для исполнения своих проектов с родины в Гану завезли, сразу тут же, в аэропорту, не отходя от трапа, хлебосольно местными кухонными изысками от пуза накормить предполагалось.
Ну и вот, стало быть, по прилете дяди Лёши был он, как и все прочие, прилетевшие до него, Димитрием в аэропорту имени славного генерала Кваси Котоки торжественно и подобающе статусу тестя встречен. Встречен и по стандартной процедуре «кулинарного прикола» в приаэропортовую забегаловку «Аэростар» для угощения тем самым лайт-супом препровожден. При этом широту души демонстрируя, Дмитрий супчика того двойную порцию заказал и, пообещав поистине незабываемую трапезу на гостеприимной африканской земле, дяде Лёше подмигнул задорно. А для полной очистки совести, будучи практически честным человеком, Дмитрий заблаговременно сообщил дяде Лёше о том, что супчик этот вовсе не Галины галушки и что досаливать и доперчивать тут необходимости не наблюдается. Совсем не наблюдается. Дядя Лёша снисходительно фыркнул и, высказавшись в том плане, что он острое кушал, когда Димы еще и в проекте-то не было, и что «перец» – его второе имя, с высоты своего величия указал Дмитрию трапезу начинать незамедлительно, на советы ненужные времени впустую не растрачивая. Ну, начинать так начинать…
Дородная чернокожая mammy шлепнула перед дядей Лёшей изрядных размеров тазик из глазурованной керамики, по самые краешки наполненный густейшим бульоном лайт-супа с Эверестом фуфу, возвышающимся белесой массой чистого крахмального удовольствия ровно посредине фаянсовой лохани. Плюхнула, пожелала дяде Лёше «bon appetit» и зачем-то подмигнула вновь прибывшему последователю Давида Ливингстона. Долго рассматривая наваристый бульон с аппетитными кусками мяса и горой фуфу в центре тарелки, дядя Лёша в конце концов заявил, что крахмал он «даже во время войны не ел» и теперь он его точно есть не станет, даже если ему три дня больше ничего кушать не дадут, а потому «фуфяку нужно долой!» Ну, долой так долой… Он же всей спасительной роли этой массы толченого корнеплода еще знать не мог, а вид «фуфяки», десяток морских медуз, в большую кучку сваленных, напоминающей, действительно, у человека непривычного все что угодно, кроме аппетита, вызвать может. Одним словом, не шибко аппетитно национальная еда ашанти на вид смотрится. Потому и потребовал дядя Лёша от «фуфяки» избавиться.
Mammy, пробурчав себе под нос что-то о глупом белом человеке, тазик с фуфу от дяди Лёши забрала и через пару минут принесла все тот же тазик, но уже без тестообразной массы в содержимом. Чем и как они эту лепеху там у себя на кухне из супа извлекли, можно только догадываться. И это еще очень неплохо будет, если mammy ее просто рукой зачерпнула и в пустой тазик для следующего заказа откинула. В любом случае дядя Лёша, пока еще условиями московской жизни избалованный, свято полагал, что это ему новую порцию в стерилизованную посудинку идеально чистым половником повар в накрахмаленном колпаке любовно и аккуратно налил. А прежнюю порцию в мусор без всяких сожалений выбросил. Наивный. Ну да ладно.