Но речь не об этом. Речь о лингвистических способностях чумазых жуликов Республики Кот-д’Ивуар. Способностях, взращенных стараниями Пети-центнера в том числе. Все дело в том, что портовые грузчики Абиджана с равным успехом совмещали в своей нелегкой жизни и перетаскивание тяжестей в порту, и добычу легких денег путем грабежа наивных туристов. Пребывая в роли грузчиков, эти прекрасные парни не чурались и на разгружаемом корабле что-нибудь да спереть. Будь то часть груза или, допустим, багор с пожарного щита. Временами казалось, что ценность уворованного для похитителей значения не имела вовсе и они, подобно исторически существовавшему Д’Артаньяну, жившему по принципу: «Я дерусь, потому что я дерусь!», крали, потому что крали. Просто ради самого процесса, а не наживы для. Петя же, проживший долгую жизнь «морского волка», эту пагубную привычку местного такелажного народа знал и, будучи по должности к сохранности имущества призванным, этих изворотливых воришек по всему судну очень эффективно вылавливал.
Застигнув очередного расхитителя корабельной собственности за процессом отвинчивания бронзовых гаек или при попытке оторвать незадраенный иллюминатор, Петя вспоминал все богатство ненормативной лексики и громогласно сообщал ее застуканному на месте воришке. Учитывая тот факт, что к звуковому сопровождению Петя-центнер всегда присовокуплял физическое воздействие, у огромной части портовых рабочих набор лексических единиц, складывающихся в выражение про мать, ровно как у собаки Павлова, выделявшей желудочный сок по звонку колокольчика, в последующем и на всю оставшуюся жизнь вызывал панический ужас, а временами и непроизвольное мочеиспускание. Практически всегда, закончив погрузку-выгрузку парохода, вместе с пачкой коносаментов и иных важных документов экипаж сдавал портовому начальству еще парочку новоявленных русофилов, находящихся в бессознательном состоянии по причине контузии, привнесенной Петиной ладонью в район затылка. И уже далее, после пары-тройки таких практических занятий, привносимых в их жизнь не только Петей-центнером, но и иными славными работниками торгового флота России, вся эта вороватая шелупонь припортового криминалитета, услышав русскоязычное обещание «Ща воспитаю!» и еще что-то такое про их маму, впадала в бессознательное состояние, подобно Миотонической козе, услышавшей хлопок небольшой петарды.
Вот по этой самой причине, заслышав больно отдававшийся в мозжечке набор звуков, представители местного босячества предпочли сегодня пограбить наивных и почти безобидных бюргеров или расслабившихся французиков, считающих, что они у себя дома на Монмартре каком или, положим, по Елисейским Полям прогуливаются. Дмитрий же со Слоном, поняв, что лингвистического барьера больше не существует, решили страну, раз уж приехали, со всем тщанием и в подробностях поизучать. И уже далее, где бы они всю эту неделю ни бродили, будь то парочка музеев или припортовые забегаловки, местное население, обладавшее необычайно острым музыкальным слухом, помноженным на первобытное чувство самосохранения, за километр заслышав негромкий диалог концессионеров, ведомый, понятно, на своем родном языке, норовило от греха подальше на противоположную сторону улицы перейти или вообще на время в другой город уехать.
В одной дешевой забегаловке, расположенной ровно в центре припортового «Шанхая», сколоченной из отходов лесопилки и крытой листами ржавого железа, в меню имеющей исключительно пиво, акпетиши и жареную курицу, очень показательный случай произошел. Парни, решив, что уж если познавать, то познавать нужно все без исключения, в эту самую забегаловку, яркий колорит африканских фавел изучая, ближе к полуночи как раз и забрели. Местные завсегдатаи в количестве ну никак не меньше восьми человек, оторопев от того факта, что белый человек в этом заведении последний раз был сто лет назад, да и тот приперся по какой-то неведомой причине в сопровождении целой роты охраны, на парней свои взгляды вперили и между собой о нелегкой судьбе африканского негра болтать перестали. Сидят, в гробовой тишине челюсти по столу разложили и двух «снежков» в деталях рассматривают. И вот вроде как и нет в этом агрессии какой или, положим, угрозы, а все ж таки наши себя сильно неуютно почувствовали, неспокойно. И тем самым сильно от французиков, бельгийцев, австрийцев и прочих европейских «вояк» отличились, которые в такой ситуации за лучшее сочли бы просто сбежать не оглядываясь. Да они, эти самые дети «просвещенной Европы», если уж по-честному, в это заведение даже под наркозом не забрели бы! Ну а наши, коли уж забрели, в такой чрезмерной заинтересованности их персонами почти сразу же безоговорочный вызов для себя усмотрели. Усмотрели и решили, драку на завтра не откладывая, межэтническое кровопролитие прямо сейчас учинить. Дима, ощетинившись взглядом матерого волка и оскалив клыки в улыбке хищника, плавным движением начал обтекать стол с любопытствующими, медленно затекая к ним в тыл. Шкафообразный Слон, глубоко вдохнув и развернув плечи во всю их двухметровую ширь, нависнув над столом и заслонив собой практически весь горизонт, спросил на чистом русском: «Ну что, кучерявые, драться станем или глазки строить будете?» Черные ребятишки за лингвистически непонятным для них «бу-бу-бу» где-то в глубине не единожды стукнутых нашими соотечественниками мозгов сложили фонетически знакомое «твою жежь мать!», «ах ты ж, пи..!» и «ну ща я тебя …!!!» и всякий интерес к изучению представителей североевропеоидной расы утеряли мгновенно. Рты-чемоданы захлопнули, глазки-помидорки потупили и руки на всякий случай ладошками вверх на стол выложили. А потом извинились в том смысле, что ничего плохого они, черные и безобидные восемь негритят, против парней не измышляли и что, если белые маста позволят, они уже пойдут потихоньку, потому как завтра на первую смену вставать нужно очень рано. Опоздать боятся, понимаешь. И быстренько так, стараясь в шесть раз меньше самих себя выглядеть, юркнули во все отверстия корчмы, включая двери, окна и дымоход, ни в коем случае не желая закреплять знания русского языка на новом практическом занятии.
Так что все первые опасения насчет языкового барьера между французской и английской Африками были в клочья растерзаны великим и могучим, и окажись в тот момент рядом с ними товарищ Маяковский, он с удовлетворением отметил бы, что и негр преклонных годов теперь худо-бедно кое-что из русского выучил. И не только товарищу Ленину благодаря. А уяснив, что морщить лоб в попытках фразу «Как пройти в общественный туалет?» перевести сначала с русского на английский, а потом с английского на французский нужды нет никакой, все оставшиеся дни путешествия по сопредельной стране парни провели с удовольствием. Весело и познавательно провели.
Глава 8
Оно, конечно, и весело, и оно, конечно, познавательно, но, если быть до конца честным, каких-то особенных открытий, от которых можно было бы ахнуть и потом всю оставшуюся жизнь с придыханием вспоминать, то путешествие им, к их сожалению, не принесло. Выдающейся разницы, как, положим, между храмовым комплексом в Киото и Красной площадью в столице нашей Родины, каковая совершенно очевидно порадовала бы и самого взыскательного туриста, даже при самом невнимательном рассмотрении архитектуры двух соседних стран не выявлялось никакой. И французы, и англичане, владевшие в свое время сопредельными землями, в ту эпоху, когда они это творили, обладали практически идентичными подходами к возведению дворцов и совершенно одинаковым небрежением к хижинам. На дворцы тратились изрядно, временами одного и того же архитектора приглашая, а хижины старались не замечать, просто отворачиваясь в сторону и прикрывая нос кружевным платочком. Оттого дворцы, одним мастером на свет Божий возведенные, что французские, что английские походили друг на друга как близнецы-братья, а архитектор Нищета лачуги по всему миру возводил не то что похожие, а просто неотличимые одна от другой. Тем более в Африке, где на возведение лачуги требовались четыре палки и два пальмовых листа. Впрочем, при особом дефиците средств листву можно было и не применять.
Ну а с наступлением новой эры, когда современный урбанизм начал удивлять изощренностью форм и архитектурных новаций, что в Гане, что в Кот-д’Ивуаре ни денег, ни желания какого-нибудь Йорна Утсона на праздник архитектурного безумия и строительных вакханалий пригласить не нашлось. Потому дворцы эпохи колонизации в двух странах там, где они сохранились, вид имели хоть и малость потрепанный, но практически идентичный, а здания торговых центров и присутственных мест своим кубизмом, что в Гане, что в Кот-д’Ивуаре роднились, как однояйцевые близнецы. Также в силу возраста, каковому совершенно иные интересы присущи, а также будучи чистокровными потомками рабоче-крестьянского класса, не входили парни тогда в круг людей, воздыхающих по тонкостям барокко и классицизма и страждущих эстетических наслаждений от созерцания строений разных эпох и стилей.
Была у меня одна знакомая, которая, получив от начальства премию за самоотверженный труд на ниве маркетинга и стиля в виде оплаченной поездки в итальянский Римини, на место приехав, вид приняла, скорбью и почитанием наполненный, и вместо того чтоб ламбруско под кусочек пармезана в траттории на Corso d’Augusto попивать, помчалась на городское кладбище могилу Феллини в памяти запечатлеть. И мне потом с год пришлось слушать истории с придыханием, в которых чувственно живописались и сам режиссер, почивший в Бозе, и тонкое искусство каменотесов, так мастерски изваявших надгробный камень для великого Маэстро. Дима и Слон такими не были. За пару дней визита, убедившись в том, что здания Центральных банков в обеих странах выглядят одинаково, а местное население, не признающее мусорных баков и зачастую справляющее нужду прямо посреди улицы, живет и «на» и «под» кучами отходов собственной жизнедеятельности, нимало, кстати, этим не печалясь, парни решили, что увидели все и что пора и честь знать.
И уже совсем было засобирались они, когда на стойке в отеле на англоязычный лифлет наткнулись. Рекламная брошюрка на хорошем английском языке ставила в известность всякого, что «наши крокодилы самые кожистые в мире!» и что каждый уважающий себя человек, будь он хоть самим Папой, должен сделать как минимум три вещи: родиться, на котдивуаровых крокодилов полюбоваться и со спокойной душой и чувством выполненного долга покинуть сей несовершенный мир. Ну, помереть то есть. Внимательно вчитавшись и со всех сторон рекламную картонку изучив, парни сделали вывод, что бывшей французской колонии все-таки есть чем от Ганы в оригинальную сторону отличиться. И вот в чем тут история, друзья мои.