окодила, как о пустой сундук, с глухим стуком плюхнувшись, в сторонку отскакивали, никакого эффекта не производя. Дрыхнет себе рептилия и ухом не ведет. Парни даже поматериться на него пробовали в надежде, что это такой же эффект, как на местных жуликов, произвести сможет. Не сработало. Потому, видать, не сработало, что крокодил грузчиком в порту никогда не работал и активного участия в обучении русскому языку никогда не принимал. Ну незнакома была ему речь Лермонтова, профессора Капицы и дикторов центрального телевидения. Слон, особенно сильно крокодиловой недвижимостью расстроенный, даже плюнул в него в сердцах, где-то в глубине души надеясь на то, что хотя бы такое смертельное оскорбление крокодила положение туши поменять заставит. Не-а! Не шевелится, туша ленивая, хоть ты плачь! Даже, сволочь такая, глазом не моргнет. Да что там не моргнет! Животная этот глаз на них даже открывать ленится. А уж про то, чтобы, к примеру, лапкой махнуть или зубами звучно клацнуть, а может, и порычать для острастки, даже речи никакой не идет. Лежит себе бревно бревном. Дмитрий даже одну свою знакомую из далекого прошлого вспомнил.
Ну и Слон, еще одним камешком для ровности счета в крокодила метнув и никакого движения на стороне рептилии не вызвав, безапелляционно постановил: «Сдох, бедолага. Отмучался, сердешный». И, немного помолчав в подобающем трауре по усопшей животине, решил, что никому хуже от его групповой фотографии с дохлым крокодилом совершенно точно не будет. Решил – и одним махом через бамбуковый штакетник перемахнул. Слон как-то рассказывал, что однажды в кишлаке под Баграмом, от брошенной в него гранаты уворачиваясь, перемахнул трехметровый дувал в полной выкладке, к тому дувалу даже руками не прикасаясь. Так что тут в одних шортах и шлепанцах на босу ногу метровый плетень из бамбука перепрыгнуть для него труда не составило вовсе. Вторым прыжком грациозной антилопы Слон перескочил через водную преграду, так ненадежно отсекающую крокодила от страждущих туристов, и, оказавшись на островке крокодильего уединения, навис над недвижной рептилией. Нагнувшись к по-прежнему неподвижной тушке, Слон принюхался, с шумом втянув в себя воздух, после чего торжественно сообщил Дмитрию, что гадина воняет, а стало быть, точно сдохла! Дмитрий же, решив, что крупный план можно и нужно снимать в непосредственной близости от происходящего, проделал тот же самый путь, что и Слон, с неменьшей скоростью и грациозностью.
Возможно, в тот день было как-то по-особенному жарко, а может быть, этому крокодилу на завтрак вместо одной, как отдыхающему труженику, сразу трех куриц выписали, а может и все в комплексе, но только разморило его на жаре так, что он и в присутствии потенциального обеда признаков жизни подавать не желал. И тогда не желал, когда парни, австралийского Данди-крокодила изображая, ему на спину поочередно для лучшего ракурса то правую, то левую ногу ставили. И даже когда Слон для яркой фотографии, ноги на песочке по-турецки сложив и локтем в крокодиловую спину уперевшись, всем своим центнером на него наваливался. Очнулся же бедолага, когда взбодренные алкоголем концессионеры пожелали более активного участия крокодила в проистекающей фотосессии. Дмитрий, усевшись на длинный крокодиловый хвост, для начала припал на его спину в братском объятии, а после стал приподнимать бедолагу за шею, оттягивая на себя и назад, бултыхая его же лапками в воздухе, припевая при этом: «Мальчик, мальчик, потанцуй!» А Слон, оттерев Дмитрия от тушки и настаивая на том, что теперь его очередь «в Генку поиграть», подхватил несчастного крокодила поперек туловища и стал подбрасывать его в воздух, пытаясь, видимо, изобразить парящего птеродактиля. В этот момент у близкого родственника друга Чебурашки случился глубочайший культурный шок и смещение мировосприятия. Голос предков и инстинкты, накопленные за миллионы лет, хором орали ему, что два этих недоразумения по большому счету ничем, кроме как обедом, считаться не могут, а обеду положено убегать, прятаться и обязательно бояться. Очень сильно его, крокодила, бояться. А эти что? Не боятся совершенно, вдаль на бешеной скорости смыться не норовят и, как раз наоборот – всячески его, высшего хищника Африки, теребят и что-то там такое на непонятном языке покрикивают. И мало, что покрикивают, так еще за хвост хватают и куда-то потащить норовят. Он, бедолага, сотни раз от своей незабвенной мамочки слышал, что с едой играть нельзя, но чтоб еда играла с тобой?! Это ли не шок и полный вынос мозга?
В конце концов крокодил не выдержал и, будучи глубоко уязвленным в собственном самолюбии, взревел утробным басом и, громко щелкнув зубами, попытался откусить половину Дмитрия, который в этот момент как раз перед самой его мордой находился. Столпившиеся за забором интуристы, к тому моменту на жалобный визг крокодила со всего парка сбежавшиеся, в своих Англиях, Франциях и Голландиях такого представления даже за большие деньги никогда не видевшие, ахнули единым хором, где-то в глубине души надеясь на то, что русские все-таки проиграют. Реакция Слона оказалась на высоте. Дернув крокодила изо всех сил за хвост, с которым он уже минут семь не расставался, Слон тем самым позволил Дмитрию остаться с обеими кистями рук как минимум. Дмитрий же, растерявшись не более чем на секунду, во все горло радостно заорал: «Жи-и-и-ивой!!!» – и со всего маху треснул ни в чем не повинное животное по голове. «Я те покажу кусаться!», – пообещал он, пытаясь угнаться за мордой крокодила, волочащейся по песочку острова, потому как в нахлынувшей радости от воскрешения рептилии Слон тащил последнюю все за тот же хвост по периметру островка, уже на третий круг заходя. Толпа «понаехавших» за заборчиком, не получив кровожадного зрелища откусывания Дмитрия, хором выдала разочарованное «бу-у-у-у-у!» и почла за лучшее вызвать охрану питомника. Явившейся через десяток минут охране предстала замечательная картина, олицетворяющая собой апофеоз победы разума над дикой природой. Выбившийся из сил крокодил, так никого и не укусивший, но изрядно помятый молодой энергией концессионеров, валялся на песке, широко разведя в стороны когтистые лапы и уронив в песок голову, перемотанную футболкой Дмитрия, только и находя в себе сил на то, чтобы злобно шипеть и иногда похрюкивать в досаде от постигшего его позора. На спине его, обмениваясь впечатлениями и единогласным мнением: «Не зря поперлись!», восседали два индивида, один из которых был по пояс голым и при этом с большим удовольствием курил сигарету.
Охрана, больше опасаясь за крокодила и частично за себя, перебросив на островок широкий трап, но на сам остров не выдвигаясь, настоятельно умоляла парней отпустить бедное животное и покинуть территорию их питомника. Навсегда покинуть! Парни же уходить не хотели, потому как им и тут было неплохо и очень даже весело. А оно и верно, ну когда им еще случай представится на живом, как выяснилось, крокодиле посидеть и, как на деревенской завалинке, все вопросы человечества между собой обсудить? В конечном счете четыре отважных охранника, друг друга подталкивая, на крокодилий остров, на котором сразу же очень тесно стало, перебрались и парней под белы рученьки за забор выдворять начали. Дмитрий уходить без футболки не желал и обещал крокодильих бодигардов по судам затаскать, ежели «фараоны позорные его частную собственность не вернут». Один из «позорных», то ли суда убоявшись, то ли крокодила пожалев, над последним навис и, за краешек футболки ухватившись, стал ее во все стороны аккуратно подергивать, стараясь с головы рептилии Димин гардероб сдернуть. В конце концов получилось. Прижав футболку к груди и пятясь спиной к мостку, охранник поинтересовался у вздрогнувшего крокодила: «Ну как ты, Жоржик?» Жоржик, оглядевшись вокруг мутным взглядом, решил больше судьбу не испытывать и от греха подальше юркнул в мутные воды окружающего остров канальчика. И думается мне, что русскоязычное «…твою мать!», которое он за сегодня раз восемьдесят услышал, теперь на уровне инстинктов в головах не только портовых грузчиков, но и котдивуаровских крокодилов надолго отложилось.
Парни же, со всем почетом и пиететом за ворота выпровоженные, поняли, что ехать в родную Гану еще рановато, потому как покушать очень сильно хочется и еще очень сильно попить чего-нибудь нужно. Срочно нужно. И, покрутив в разные стороны головами в поисках уютного заведения, готового предоставить им прощальную трапезу, они углядели ресторацию, о которой мне следует рассказать отдельно, потому как она того вполне заслуживает. Ну а раз заслуживает, так давайте и расскажу.
Глава 9
А дело все в том, что вселенная объектов народного пропитания в то время, что в Гане, что во всех соседних странах, выглядела практически идентично, ровно пополам кошельками едоков разделенная. Обладателям пухлых портмоне пищевая индустрия предлагала изысканное разнообразие мировых кухонь в утонченных, насколько это возможно в условиях Африки, интерьерах ресторанов почти «только для белых». Тут тебя и индийскими изысками со специями порадуют, и разного рода европейскими «вкусняшками» от всей души за твои деньги угостят, и огромных ломтей мяса, техасским кулинарам уподобляясь, на углях в разной степени прожарки для тебя приготовят. Все что захочешь – только плати. Ну а потому как обладателей тугих кошельков было не так уж и много, то и заведений такого качества, понятное дело, было наперечет. Средний класс, который мог бы себе позволить сетевые заведения быстрожрачки или немногим более качественные ресторанчики средней руки, в тот момент на этой части глобуса только начинал зарождаться, и потому ни «маков», ни «кингов», ни иных иже с ними там было не сыскать. Основная же масса народонаселения не то что кошельков не имела, она, эта масса, деньгами даже на сам кошелек не обладала, но покушать все ж таки любила и периодически это проделывала. Не меньше одного раза в день на брата проделывала.
Вот как раз в расчете на удовлетворение потребностей таких непритязательных едоков, способных сожрать много, но заплатить исключительно мало, основная масса общепита и выстраивалась. Такое заведение в архитектурном облике своем обычно имело небольшой навес из ржавой жести или свежих пальмовых листьев, под которым в давно не мытом казане с пальмовым маслом, помнящем еще дедушку нынешнего императора всех ашанти, на потребу страждущим поочередно жарились курица, рыба и те самые индюшачьи гузки. Также обязательным в таком «рЭсторане» был мангал. Ну как, мангал… Две здоровенные каменюки или пара строительных блоков, между которыми полыхали жаром угли, заметьте, из красного дерева. На каменюках располагалась старенькая металлическая решетка, густо обросшая жиром, и на этой самой решетке так же поочередно жарились и шашлычки из дешевой козлятины, и большущие куски плантана и батата, и все та же неизменная рыба. Тут же можно было заказать чего-нибудь попить, и вам за бесценок выдавали небольшой полиэтиленовый пакетик, наполовину наполненный водой из-под крана и крепко завязанный узлом поверху. Нахлынувшая жажда утолялась незамысловато: нужно было прокусить дырочку в углу пакетика, и мокрая жидкость текла к вам в рот к вашему же удовольствию. При этом стоимость такого ланча была настолько доступной для каждого вокруг без всяких исключений,