Ко второму часу ночи, набравшись впечатлений и выпивки, каждый ушел в собственный процесс получения удовольствия от такого неординарного события. Дядя Лёша, будучи романтиком-семидесятником и чуть ли не адептом Грушинского фестиваля, получал несказанное удовольствие от простой радости бытия. Развалившись на теплом песке пляжа в одних шортах-бермудах и подставив большущий волосатый живот свету экваториальных звезд, дядя Лёша в глубинах памяти своей перебирал все самые приятные моменты своей жизни. И студенческие посиделки у лесного костра, и стройотрядовские вечеринки, и такие же новогодние торжества с женой Галкой, когда они были еще так молоды. И присовокуплял дядя Лёша ко всей этой нескончаемой череде приятных воспоминаний сегодняшнюю радость от налетевших, как по расписанию, вертолетов, шершавое тепло песка под лопатками и бархатную чернь экваториального неба. Присовокуплял необъяснимую радость и спокойствие, приходящие вместе с рокотом накатывающего прибоя. Присовокуплял и окутывающее тепло плотного и влажного воздуха, имеющего температуру двадцать шесть градусов в ночь на первое января. Все это создавало в душе и теле доброго великана такой праздник, что его святая уверенность в том, что жизнь прекрасна, получила восьмидесятикратное подтверждение. И только одного ему, однолюбу, однажды в свою Галку влюбившемуся и с ней всю последующую жизнь прожившему, не хватало теперь. «Видела бы Галка!» – с грустью подумал он и мирно уснул на теплом песочке, даже о подушке и одеяле не беспокоясь.
Слон же, валяясь в теплой пене ночного прибоя, радовался мирной жизни, но в какой-то момент, при достижении нужной градусности организма, пес войны все-таки взял над ним верх. Он всегда над ним верх брал. И когда все очень хорошо, и когда все очень плохо. А в обычное время, когда все по-среднему, этот самый пес над Слоном верха не брал, а просто им, Слоном, исподтишка руководил и все Слоновые поступки втихую предопределял. Ну так и в этот раз произошло. Слон от новых, доселе неведомых ощущений и чувств, нахлынувших под напором теплой водички Гвинейского залива вкупе с изрядным количеством «беленькой», закрепленной пивком для верности, в какой-то момент решил, что он отважный боец морской пехоты, выползающий на берег с очевидно немирными целями.
«Морской», потому как прибой, бьющий Слона в пятую точку мощными зарядами соленой влаги, отметал любую возможность представить себя танкистом или, допустим, мотострелком где-нибудь в песках Кушки. А с «немирными» – потому как выпивший Слон в восьми случаях из десяти откатывался воспоминаниями к своей боевой юности, и тогда его персональный пес войны крепко седлал разум, громко гикая и пришпоривая мозг Слона, принуждая бедолагу воевать даже там, где можно было бы просто поспать. В общем, судя по всему, привиделась Слону картина, в которой ему, славному вояке в черном берете и коротких полусапожках, туго перетянутому портупейным ремнем и блистающему треугольником черно-белого «тельника» на бочкообразной груди, целый генерал-полковник КГБ, почему-то ставший министром обороны, отдал приказ на завоевание мира. И начать почему-то приказал именно с Ганы. «Не подведи, говорит, Эдвард Иванович! Нам, говорит, теперь мировое господство ой как нужно и необходимо! На тебя только, говорит, и понадеяться можем». Говорит, а сам Слона по спине отечески похлопывает, добрыми глазами и широкой улыбкой его в атаку препровождая. И так эта картина военизированный мозг Слона возбудила и обрадовала, что он в дополнение к довольному похрюкиванию вползающего на берег десантника добавил урчание дизельного двигателя БМП‐1 и даже начал береговые маневры с уклонением от обстрелов устраивать. То есть зигзагами по мокрому песку ползать и каким-то странным образом одновременно со звуками двигательной установки на двух языках выдавать предложения противнику немедленно сдаться.
Дмитрий же, восседая на стволе упавшей пальмы, будучи человеком сугубо мирным, это развертывание военной операции наблюдал чисто из эстетических соображений и еще потому, что одному выпивать было не с руки, а Слон захватом мира был занят. Два вопроса особенно беспокоили Диму: сдадутся или не сдадутся? И на сколько еще хватит солярки в БМП? Однако запас топлива все никак не иссякал, а сдаваться никто особо желания не выказывал, и картину захвата побережья Западной Африки силами выделенной группы штурмовиков морского базирования Дмитрию наблюдать надоело. Он предложил Слону закрепить успешное развитие операции сотней грамм «фронтовых», протягивая боевой машине и сами сто грамм, и жареную гузку индейки для закуски. Приняв стакан в натруженные гусеницы, боевая машина по имени Слон уведомила всех, что «после первой не закусываю», и проинтегрировала в себя предложенную сотню грамм, удовлетворенно крякнув и утерев нос кулаком. Гузку Дмитрий задумчиво сжевал сам. В итоге очень скоро к Слону также пришли вертолеты, и планы оперативного захвата прибрежного плацдарма пришлось оставить до лучших времен.
Надо сказать совершенно честно, что вертолетный полк прибыл ко всем, потому детали дальнейшего празднования Нового года сокрыты в неведении, и, кажется, пытай их теперь раскаленными углями, больше ничего в дополнение не расскажут. Раннее утро новорожденного года встретило их ласковым экваториальным солнышком, температурой воздуха двадцать восемь градусов, соленым бризом и мерным рокотом океанского прибоя. Дмитрий предусмотрительно укрылся в салоне их старенького автомобиля и теперь мирно посапывал на заднем сиденье в позе эмбриона, поджав под себя ноги. Слон же, как, впрочем, и дядя Лёша, изволил почивать на голом песке, укрывшись, однако, обломком стены бунгало, добытым им вчера двумя хорошими ударами. Свеча в ананасе давно догорела, хорошенько прожарив внутренности фрукта, а захваченный ночью плацдарм был щедро усыпан опустевшей стеклотарой. На этом экзотичность празднования зимнего торжества прервалась, и дальнейшая череда событий мало отличалась от привычного порядка вещей в обычное «утро стрелецкой казни». Утверждая, что «Вот прямо сейчас сдохну!» и что «Больше никогда в жизни!», все трое двинулись в поисках чего-нибудь мокрого и холодного. В опустевшем ларце холодильника из мокрого нашлись только лужицы растаявшего льда, а холодного не оказалось вовсе. За неимением лучшего пришлось использовать океан. Напиться из него, конечно же, не решились, но, побултыхавшись в прибое пару часов, подобно созревшим кокосам, абстиненцией и интоксикацией с Мировым океаном поделились. В конечном счете победила молодость, и сил на обратную дорогу все ж таки хватило. Через три дня, окончательно поправив организмы, парни пришли к заключению, что новогодний праздник в экзотических условиях экваториальной Африки удался на славу, но все ж таки чего-то маленечко да не хватило. Дядя Лёша по понятной причине сообщил, что ему не хватает Галки и неплохо было бы еще и всю остальную родню пригласить. Слон утверждал, что ему не хватает морозного хруста снега под ногами, а Дмитрий настаивал на том, что за неимением салата «Оливье» считать новогодний праздник состоявшимся – это чистый абсурд и обструкция. Сошлись на том, что нужна елка. Сошлись и, ринувшись в суету повседневных будней, вспомнили про елку только к концу года, начало которого так замечательно встретили. И я вам больше скажу, они про нее, елку эту, не столько вспомнили, сколько с ней повстречались.
Глава 11
Случилось так, что во множестве действий и комбинаций, вытворяемых ими в нуждах пополнения собственных кошельков, некоторая часть вытворялась в содружестве с органами государственной власти. И сами органы эти, и люди, их возглавляющие, очень уважали кооперацию с белым человеком по причине чрезвычайной доходности таких мероприятий. Множество заезжего люда, лишь поверхностно рассмотрев кажущуюся медлительность и безобидность местных властей предержащих, совершало одну и ту же ошибку, полагая, что небольшая взятка в несколько тысяч долларов позволит экспроприировать половину недр страны и начать обогащаться прямо с самого утра следующего дня. И это только до обеда! И что вторую половину недр уже потом, после обеда, можно будет так же неспешно и так же задешево прикупить в свое удовольствие и частное пользование. Наивная простота!
Коррумпированность местных чиновников с лихвой дополнялась невероятной леностью и космических масштабов вороватостью этих самых чиновников. Отвечая на любой, даже самый нелепый вопрос будущего «властителя природных богатств» одним единственным словом «можно», министр какой-нибудь или председатель ну очень важного комитета при ганском правительстве улыбался при этом широченной улыбкой обаятельного простачка.
– А можно нам весь воздух в Гане на сто лет в аренду взять?
– Мо-о-о-ожна!
– А можно мы всю пресную воду, всё золото и все кокосы себе заберем?
– Мо-о-о-ожна!
– А можно сюда мой дядя приедет, вашим королем себя назначит и без визы жить станет?
– Да мо-о-о-о-ожна! Мо-о-о-о-о-ожна-а-а-а-а!
Разрешит, во внутренний карман пиджака «котлетку» из баксов, от взяткодателя загребущего полученную, нежно уложит и все нужные бумаги пообещает всенепременно прямо завтра и подписать. А сегодня он их подписать ну никак не может, потому как у него срочная встреча с президентом, а потом обед. Обед в ганских присутственных местах – это вообще отдельная история. Дело в том, что точные временные параметры этой части распорядка, по всей видимости, являлись величайшей государственной тайной, потому как выяснить, в какое именно время обеденный перерыв в Министерстве землепользования или, допустим, в Центральном банке, не представлялось возможным абсолютно. А на вопрос к любому, пробегающему мимо вас служке: «В котором часу у вас тут обед?», сей пробегающий замирал на пару секунд, мечтательно закатывал глаза и мычал себе под нос: «М-м-м-м! Обе-е-е-ед…» А потом, вернувшись в себя, сообщал, что обед уже вот прямо сейчас, и убегал в неведомом направлении, более не тратя на вас ни мгновения. Видимо, очень хотел кушать. И вот ведь что интересно, такой ответ и такая реакция не зависели от точного времени суток и дня недели. У вас всегда был шанс наткнуться на обед хоть в час пополудни, хоть в три часа, а то и в девять часов утра. Другая особенность обеденного перерыва ганского чиновничества – его продолжительность. Здесь разночтений и неточностей быть не может, поскольку продолжительность эта была закреплена в законе о государственной службе. Некогда законотворцы, сами чиновниками являющиеся, решили, что важный государственный муж при удовлетворении первичной потребности всего в час никак уложиться не сможет. И то верно, ну не собачка же он торопливая, чтоб из миски быстренько посерпать и бежать куда-то сломя голову. Не птичка какая легкомысленная, которая за две минуты от пуза наклеваться может. Тут процесс должен быть. А сколько времени на такой процесс уважаемому чиновнику потребно, чтоб не как собачка или птаха несмышленая, в этом и есть самый главный вопрос. Ну и вот, для решения такого непростого вопроса однажды даже научный совет собрали. Диетологов наприглашали всяческих, рестораторов, хорошо размеры своих блюд знающих, и даже один седенький старичок пришел, вроде как доктор наук. Каких, правда, наук, так у него и не выя