снили, но на всякий случай решили, что медицинских, и стали совет держать, в какое время уважаемый человек в сытный и пользительный для здоровья обед уложиться может. Выяснили, что для полноценного процесса принятия и переваривания пищи два часа – это в самый раз то, что нужно отцам ганской демократии. Ну а дальше, чтоб никому и в голову с этим спорить не пришло, продолжительность начальственного обеда в законе, как в граните, высекли. Так и прописали: «Сим параграфом закрепляется, что всякий муж, каковой на ниве народного служения и тяжелой стезе государственной службы здоровье свое и даже самое живот свой кладет, ежедневно от таковых мук на обед отвлекаться обязан. А обеду сему, потому как факт ганской наукой подтвержден, продолжительность в ЧЕТЫРЕ часа назначить. И время, на долгий путь до мест вкушения потраченное, к оным часам ни в коем случае не присовокуплять и считать таковое на благо народа потраченным». В общем, как ты в присутствие не приди, а обязательно на обед наткнешься и нужного тебе визави на рабочем месте вряд ли застанешь. Удобно очень.
Ну так и вот. Раздухарится, бывало, очередной освоитель земель африканских, откуда-нибудь из Голландии или Германии приехав, обрадуется, что по цене мопеда половину Западной Африки прикупить может, отдаст тот мопед в виде зеленых франклинов улыбчивому министру и станет завтрашнего дня для подписания контрактов всех его дожидаться. Ну вот только ни на завтра, ни на послезавтра, ни через неделю на подписание договора его не зовут, а встретиться с министром у бедолаги никак не получается, потому как тот все время на обеде. Правда, через некоторое время к несчастному в коридоре другой индивид в костюме и с лоснящейся физией подойдет и участливо его кручиной поинтересуется. А суть узнав, сокрушаться и печалиться станет, потому как «Уважаемый белый господин, конечно же, зря от министра Кваме Абесодумбе, безусловно очень достойного человека, результатов по землепользованию ждет, потому как он, сукин кот Кваме, как раз за воду, а не за землю отвечает», а вот как раз он, шестой советник первого заместителя аж самого мистера Закабобе Кваси, землей ганской, как собственными трусами, распоряжается, и «белый маста» завсегда такие вопросы через него порешать сможет. Так же себе карманы денежкой американской набьет и, бедолаге на прощание пообещав, что теперь-то уж все будет очень хорошо, вот прямо после обеда сразу и будет это «хорошо», так же как и допрежь Кваме, по коридору в неизвестном направлении скроется. Особо тупые стяжатели ганских богатств до восьми чиновников подкормить умудрялись. Для сообразительных хватало трех кругов. И сидели потом эти белые потомки Ливингстона в баре «Аквариус», что на улице Ринг Роуд для таких же белых, как он сам, немецкий экспат Райнер построил, и друг другу на тяжелую судьбу жаловались, пытаясь друг у друга деньжат на обратную дорогу подзанять.
С Дмитрием же такой «фокус с обезьяной» у местной номенклатуры не прошел. При первой же встрече с вице-спикером парламента Дима предложил ему рассмотреть возможность создания совместного с ним, с Дмитрием, предприятия «Ледники Занзибара», которое станет дирижаблями и большими пароходами в Гану от самого Северного полюса айсберги привозить. И вице-спикер уже собрался было привычно «мо-о-о-о-о-жна» из себя выдать, но вовремя спохватился. Выслушав историю о том, что пять-шесть миллионов долларов, внесенных государством в такую беспроигрышную концессию, навсегда обеспечат благодарных избирателей и пресной водой, и вожделенной прохладой, спикер сначала прикусил язык. А когда Дима, торжественно сообщив, что экономия электричества налицо и больше вентилятор включать нужды не будет, для наглядности выключил дорогой кондиционер, спикер, как истинный «рыбак рыбака…», пришел к выводу, что «ворон ворону глаз не выклюет». Повеселев лицом и остановив Димину презентацию фразой: «Да полноте вам уже, батенька!», вице-спикер пригласил его на обед. Во время восьмичасовой трапезы между Дмитрием и вице-спикером состоялось братание родственных душ и было принято решение о том, что в дальнейшем продвигать на рынок Ганы новейшие и совершенно инновационные идеи они вдвоем станут. Ну, то есть дружба у них наступила. Вот по этой-то самой дружбе, а больше просто со спикером поболтать и в надежде очередного немца-британца-француза в коридорах власти повстречать парни время от времени в ганский парламент заезжали. И там как-то в один из первых своих приездов они с елкой как раз и встретились.
Однако ж, чтоб дальше к елке двинуться, ну, никак не могу не рассказать про охранно-пропускной режим государственного этого учреждения. Тут ведь как? Тут ведь как в театре – все с вешалки начинается. Ну или, если про правительственные комплексы говорить, с охраны. Вот попробуйте вы, к примеру, как бы мимоходом прогуливаясь и в сторону ворот даже не косясь, одним ловким движением в наш Кремль или их Белый дом проскользнуть. Да вам уже на первом шаге неизвестно откуда взявшиеся добры молодцы, рациями, дубинками и солнцезащитными очками обвешанные, так по носу больно стукнут, что вы потом еще лет семь и Кремль, и Белый дом за тридцать верст обходить станете. И это еще хорошо, если только по носу. С Ганой же все немножечко по-другому было. Очень сильно по-другому было с Ганой!
Вот оно как там на тот момент происходило: вместо бетонных ДЗОТов и полков натасканной охраны, как это в других странах принято, на въезде в ганский парламент на самом солнцепеке, ни мало от этого не переживая, развалившись на стареньком стуле, пребывал один-единственный страж врат ганского парламентаризма. Хорошее денежное содержание и сидячий образ жизни сделали свое дело, и архангел, предстоящий у врат африканской демократии, приобрел форму шарообразную, а кожа его лоснилась и блестела ярче лакированного «мерседеса» председателя ганского правительства. Восседая на своем ответственном посту, этот святой Пётр в руках имел не ключи, он цепко удерживал изрядно потертую, но все еще крепкую веревку. Даже когда спал, а спал он практически всегда, вырвать из его пальцев этот символ социального статуса возможным не представлялось. Казалось, дерни эту веревку, привязав ее к бамперу авто, и сытый страж так и поволочится вслед, при этом не просыпаясь и хватки не ослабляя. На другом конце веревки был шлагбаум. Вот этот-то шлагбаум как раз и служил границей между пышным оплотом правящего меньшинства и юдолью скорби и печали управляемого большинства. И именно посредством этой веревки, поднимая или опуская шлагбаум, этот Цербер ганской экклесии впускал и выпускал счастливчиков – либо власти предержащие, либо иных граждан, – по своим важным делам в кормило власти едущих.
Правда, контроль перемещающихся и принцип допуска в парламент базировались отнюдь не на инструкциях по безопасности и уставах карауленной службы, а исключительно на настроении уважаемого сторожа и крепости его сна в каждый конкретный момент. Можно было, подъехав к поперечному столбику и посигналив побудку глобусу с веревкой, напороться на множество вопросов от стражника, недовольного таким небрежением к его сну. Затем на сорок втором вопросе, выяснив, что вы едете к председателю, и сообщив вам: «Пойду узнаю…», страж убывал вглубь территории и, вернувшись к вам через битый час, уточнял: «Его превосходительство председатель, мистер Абэбикива интересуется, как вас зовут». Услыхав же ваше имя, уходил опять. Докладывать. Еще часа на два уходил. При этом совершенно никто в тот момент не мешал вам поднять шлагбаум самостоятельно и проехать ровно туда и затем, куда и зачем вы приехали. А вернувшийся часа через три страж посчитал бы, что вас и вовсе не было, и вновь убыл бы в страну грез, покрепче сжав веревку в руках.
Но и по-другому бывало. Выспавшийся и будучи в добром расположении духа, милостивый в тот момент стражник впускал и выпускал любого, кто бы в это время у его шлагбаума ни оказался. Кажется мне, что он и случайных пешеходов в таком состоянии приглашал пройти, даже если тем нужно было совсем в другую сторону и в парламенте им делать было решительно нечего. Вот как раз в таком благодушном расположении духа Дмитрий и Слон застали его, когда в первый раз по делам в парламент и прибыли. Подъехали, значит, глядь – сидит. Сидит, почему-то не спит и на парней из-под фуражкиного козырька внимательно смотрит. Изучает, стало быть, на предмет потенциальной опасности и определяет для себя возможность впустить. Или не впустить… И изучать, если вдуматься, тут, конечно, было чего. Ну вот вы сами подумайте, два белых, пусть уже и прошедших суровую школу жизни, но все-таки еще юношами выглядящих парнишки, в малость поношенных футболках и в очень сильно поношенной «Сузуки-Черри», в самом сердце черного континента, зачем-то ни свет ни заря в целый парламент припершиеся, – это, согласитесь, ситуация, вызывающая вопросы.
Будучи от природы прозорливым и вопросы эти предвидя, Дмитрий в голове своей уже начал складывать ответную фразу на английском о том, что они тут не абы как покататься приехали, а, как раз наоборот, по приглашению уважаемого человека, целого вице-спикера и к тому же доктора Альбана Кингсфорда Сумана Бэгбина по важному государственному делу прибыли. Правда, на «Бэгбине» у Димы происходил фонетический сбой, и до конца фраза выстраиваться ну никак не желала. Однако охранник, находясь этим утром в фазе «добрый дяденька», даже не поднимаясь со стула, просто спросил только: «Куда?» «Туда», – сообщил ему Дмитрий, указывая пальцем в сторону правительственных зданий, и добрый шарообразный негр просто поднял шлагбаум, махнув визитерам лапкой, одобряя начало их движения в горнило государственной власти. Дмитрий, довольный тем, что больше не нужно надрывать мозг английским произношением африканского имени, надавил на газ и умчал, обдав стражника облаком сизого дыма и рыжей пыли.
Если честно, друзья мои, вопрос, по которому тогда парни к доктору Альбану прибыли, к этой истории второстепенное отношение имеет. Что уж они там со спикером «замутить» запланировали, то ли концерн международный спроворить, то ли атомную станцию за пару недель возвести, в этом рассказе не главное вовсе. Я об этом как-нибудь потом обязательно расскажу. Не сейчас. Главное тут то, что в Гане елки не растут. Так же как с яблоками и картошкой, про которые раньше рассказал, с елками в Гане неувязочка вышла. Нету. И вот ведь что странно, любого остального дерева хоть завались, а елки или, скажем, сосны какой плохенькой, хоть всю Вольту вкруг обойди, не сыщешь. Тут тебе и махагон, из которого практически вся краснодеревная продукция нашими мастерами выстругивается, тут тебе и сапеле с моаби, нашим не сильно известные. И даже бакаут, особенно Слоном любимый, тут, в Гане, в изобилии произрастает. Бакаут, кстати, Слон любил за то, что если из него неимоверным трудом черенок для лопаты сделать, то черенок тот в твердости своей покруче лома металлического будет и при ежедневном использовании в виде мотиватора рабочего персонала не ломается и, как лом, предательски не гнется. Хорошее, одним словом, дерево. Полезное очень. Да что там дерево! В Гане даже уголь для шашлыков и тот краснодеревный и нашего березового на восемь порядков благороднее будет. М-да… Полны богатством ганские джунгли, но вот елочки какой завалящей во всем этом разнообразии, как сказа