И если назначение всего остального пусть и туманно, но все-таки было понятно, то с вазелином у Дмитрия возникли вопросы. Он, в задумчивости вертя тюбики в руках и рассматривая их со всех сторон, опасливо спросил: «Это на случай, если поймают, да?» Слон же, обозвав Дмитрия «темнотой», сообщил «духу необразованному», что это вовсе не для смягчения наказания, а как раз наоборот – для маскировки во избежание. Оказывается, печная сажа или, допустим, угольная пыль, смешанные с этим прекрасным вазелином, создавали идеально черную пасту, нанеся которую на лицо любой военный имел возможность раствориться в ночи не хуже Боба Марли, нырнувшего в бочку с черной тушью. Ну или, уподобившись снежку Рэмбо, этим эрзац-гуталином можно было сделать две широкие полосы под глазами, которые стали бы поглощать свет, мешающий замечательно прицеливаться.
Дима липкой гадостью мазаться отказался, потому как целиться в этот раз им нужды не было, но в основном потому, что отмыть это по завершении операции будет практически невозможно, оттого что вазелин впитывается, если кто не знал. Слон, вспомнивший, что в армии они так и не делали, со словами «ну мало ли» все одно распихал вазелин по карманам. Также вслед за вазелином в отбраковку за ненадобностью пошли четыре лодочных якоря системы «кошка», два топора на длинных деревянных ручках, два алюминиевых котелка с крышками, один маленький молоток и один здоровенный гвоздодер. Гвозди Слон заранее спрятал за спину, сказав, что это он по пути для дома на всякий случай прикупил. Так что к концу сортировки военно-полевого имущества из нужного для операции остались два мотка крепкой веревки и пила-ножовка, зубья которой от греха подальше обернули старой мешковиной. В общем и целом, по мнению Слона «с такой зброей Кокари-Шаршари, конечно же, не взять», потому как «видит Бог всех положат!» – но за елкой он сходить рискнет-таки. Хотя, продолжая тихонько жаловаться, что без своего родного автомата он, бедняга, чувствует себя как голый, и требуя выдать ему хотя бы якорь-кошку, которым он за заборы и иные преграды цепляться станет, он этот якорь потихоньку из кучки невостребованного умыкнул и под полу спрятал.
С трудом дождавшись вечера, заранее облачившись во все темное и три раза проверив шнурки на кроссовках, в час пополуночи вышли строиться для выполнения задачи к боевой «Сузуки-Черри», родившейся в далеком 1976 году. Машина, как я вам уже рассказывал, боевой даже в день своего выпуска с японского автозавода быть ну никак не могла, а сейчас, по истечении многих лет жизни и бессчетного количества владельцев, держалась исключительно на краске и толстых слоях ржавчины. Она, бедняга, теперь даже на машину, если честно, походила мало. Ее в свое время спроектировали для японского народа, заботясь лишь о том, чтоб в ней не менее четырех детей микадо разместилось и из точки «А» в точку «Б» без членовредительства доехало. И юркая, но крохотная «вишенка» десятками лет со своими обязанностями справлялась, медленно год за годом хирея и приходя в негодность. И когда очередной японский хозяин, притормаживая на перекрестке, продавил пяткой пол, судьба ее, как казалось, была предрешена. Отправили бедолагу на захоронение в Гану, чтоб своим железным трупиком не портила она экологии и без того маленького и тесного острова. По прибытии за несколько лет до описываемых событий была «вишенка» ганскими умельцами реанимирована и за пять лет честной службы успела побыть и таксомотором, и моторизованной тележкой местной торговки овощами. Теперь же, купленная концессионерами по стоимости пыли, скопившейся в ее багажнике, машинка с трудом доживала свой век, мечтая по ночам, чтоб к ней наконец-таки явилась автомобильная смерть и прекратила ее ежедневные конвульсии и мучения.
Однако ж, к парням… Невзирая на то, что их всего двое, они каким-то образом умудрились выстроиться шеренгой и устроить друг другу проверку готовности обмундирования. Подергав друг друга за веревки, обмотанные вокруг талий, и приказав друг другу: «Попрыгай!», оба удовлетворенно хмыкнули, отметив, что ножовка, привязанная к Дмитрию, и «кошка», бултыхающаяся у Слона на поясе, ненужных звуков не издают и, стало быть, причинами провала операции стать никак не смогут. Взаимно подтвердив полную готовность к операции ЗДМ, парни загрузились в автомобиль. Будучи своими объемами в полтора раза больше объема многострадальной машинки, они втиснули себя внутрь, каким-то чудом не разорвав ее по швам. И далее в полном осознании всей важности наступившего момента и предвкушении «правильного» новогоднего торжества двинулись в сторону произрастания вожделенного хвойника.
Петляя по пустому городу и заметая следы от несуществующей погони, где-то через час наконец-то добрались до ранее запланированного к восхождению и тщательно подготовленного кирпичом места проникновения в пределы народовластия. И если при свете дня этот запущенный уголок городской флоры выглядел пышным храмом живой природы, влекущим сенью прохлады и буйством зелени, то в непроглядной темени ганской ночи от этого филиала сельвы несло диким страхом и верной погибелью. Дмитрию казалось, что из этого городского детеныша джунглей на него с нескрываемым гастрономическим интересом смотрят львы, гиены, шакалы, волки и даже два медведя, один из которых наверняка белый. Ему казалось, что все ядовитые змеи Африки, заранее договорившись, сползлись на этот пятачок в надежде хотя бы разок укусить его, Дмитрия, так неосмотрительно решившего именно тут через парламентский забор перелезть. Ну а на случай неудачи хищников и пресмыкающихся по Димину душу, как ему казалось, на обратной стороне забора наверняка собралось не менее тысячи скорпионов, каракуртов и других тарантулов, теперь радостно потирающих лапки в предвкушении скорой встречи с ним. Потому, замерев в некоторой нерешительности и даже уже немного пожалев о том, что Новый год вообще существует, лезть в этот образчик первобытной растительности он сильно заопасался.
Слон же, всячески порицая такую нерешительность своего товарища, скомандовав самому себе и Дмитрию: «Страус пошел!», – практически беззвучно растворился в гуще первобытной растительности. Дмитрий, ринувшийся за Слоном вслед, по резкому запаху человеческого нужника, шибанувшему в нос вместо ожидаемой свежести тропической растительности, сделал для себя вывод, что люди это место все-таки регулярно посещают и наверняка не все погибают, а стало быть, и ему, Дмитрию, сильно опасаться нужно только в кучку продукта человеческой жизнедеятельности вступить, но никак не волков, которые от вони наверняка уже давно сбежали. Перемахнув через забор в аккурат у трубы, с которой Слон кирпичом камеру наблюдения для хозяйства добыл, оба лесоруба на некоторое время притихли, прислушиваясь к возможным звукам погони или шелесту ползущих к ним гадов и пресмыкающихся. Ни те, ни другие своего присутствия никак не выдали, и Дима с радостью понял, что сегодня его никто не укусит, а стало быть, можно двигаться туда, где произрастает дерево их мечты.
За долгие годы жизни некогда аккуратненькая елочка, выживая в борьбе с непривычными климатическими условиями, вымахала ввысь, растеряв при этом нижние ветки, бесстыдно предъявляя миру три метра абсолютно голого ствола. Ствол в этом месте имел толщину и мощь ростральной колонны и осыпал прилегающий участок хлопьями отшелушившейся еловой коры. Тень и прохлада под елками разливались замечательные, а казавшаяся мягкой подстилка из опавшей хвои манила присесть и отдохнуть от бренных дел. Но вот нижние ветки, расположившиеся на изрядной высоте, средь бела дня создававшие приятное ощущение тенистого навеса, теперь, в разгар экваториальной ночи, терялись где-то в непроглядной темени, и предположить их точное местонахождение можно было либо при помощи фонарика, либо при помощи шестого чувства. Потому, даже будучи ростом под метр девяносто, оба лесоруба дотянуться до нижнего яруса веток ну никак не могли. Высоковато было. Прыгать, отталкиваясь от мягкого, накопленного тут за десятилетия матраса хвойной подстилки, можно было до бесконечности долго и так же до бесконечности безрезультатно. Хвойный матрас принимал на себя всю энергию толчка, и больше чем на десяток сантиметров взлететь ну никак не получалось. Новогодние праздники в компании с лесной красавицей медленно уплывали из рук…
В конечном счете Слон, ухватившись за ствол и приняв позу правильного угольника, скомандовал Дмитрию: «Лезь!» Оказалось, что прыгать со спины Слона было не в пример сподручнее и отталкиваться от нее было куда как надежнее. Всего с третьей попытки Дмитрий ухватился за нижнюю ветвь и, совершив подъем переворотом, угнездился на этой ветке не хуже профессионального бабуина. Дальше свеситься с ветки и ухватить матерящегося от боли в спине Слона за руку было исключительно делом техники. Классическая ель, все эти годы выращивая ветви ярусами, проложила путь к своей вершине хорошо структурированным трапом. Уподобившись пусть и большим, но все-таки юрким белкам, Дмитрий и Слон довольно быстро достигли цели своего назначения, вожделенной еловой верхушки, которой в самом ближайшем времени Судьба сулила стать новогодним древом.
Одного не учли древолазы в своем так тщательно разработанном плане: верхушка ели, дерева, не сильно крепкого в своей тонкой части, двухсот килограмм живого веса, на нее взгромоздившегося, могла и не выдержать. Она предательски гнулась, похрустывала и, судя по всему, намеревалась решительно и навсегда пресечь возможность концессионеров встретить не только Новый год, но даже утро наступающего дня. Почувствовав, что встреча с землей, раскинувшейся где-то в двадцати метрах под ногами, может произойти гораздо раньше запланированного и совершенно иным способом, нежели этого хотелось бы, Дмитрий, скомандовав: «Держи!!!», начал лихорадочно пилить ствол в первом доступном месте, не сильно уже беспокоясь размерами отпиливаемого куска. Слон, как дисциплинированный сержант, исполняя команду «держи», липкий и шершавый ствол сжимал обеими руками так крепко, будто задача стояла не елку удержать, а как минимум Гитлера задушить. Хрустнув в месте надпила, верхушка плавно отошла от родного дерева и, совершив изящное фуэте против часовой стрелки, увлекая Слона за собой, повисла макушкой вниз, крепко удерживаемая его жилистыми руками. Слон же, ни на секунду не ослабляя хватки, следуя полету древесины, совершил мощный прогиб назад и замер в идеальном «мостике», правда сориентированном не горизонтально, а вертикально. И так же как и верхушка – головой к земле. Ногами он уцепился за оставшуюся основную часть елки, каким-то образом сложив их в мощный крендель, а руками продолжал надежно держать полупромышленный запас древесины. Верхушка, не только длину, но и вес имеющая изрядный, следуя закону всемирного тяготения, стремилась воссоединиться с земной поверхностью, куда и Слона вместе с собой приглашала. То есть медленно, но уверенно Слон соскальзывал, с грустью осознавая, что крендельный захват ногами у него куда слабее удушающего захвата рук. Со стороны Дмитрию стало совершенно очевидно, что Слон, крепко держащийся всеми своими конечностями за раздельные теперь части елки и все больше сползающий вслед за стремящейся к земле верхушкой, спуститься вниз сможет одним из двух способов. Либо, просто разжав ноги, встретиться с поверхностью вместе с будущим праздничным деревом в обнимку через каких-нибудь десять – пятнадцать секунд свободного полета; либо, приложив невероятные усилия и как-то совершенно фантастически изогнувшись, постараться спуститься тем же путем, которым он сюда вознесся, не выпуская при этом из рук почти четыре метра колючей древесины.