– Говорят, планшетные компьютеры нам скоро выдадут. – Сказал БИТовский врач Петр Михайлович.
– Ха, а как же карты вызова? – не понял я. – Получается, у нас двойная писанина будет, что ли?
– А хрен его знает. Главная кака будет заключаться в том, что нельзя будет исправить ни время, ни лечение. Один раз вписал с ошибкой и все, больше ничего не скорректируешь. А рублем накажут.
– Зашибись, блин! Мало того, что исправить нельзя, так нас еще и стимулирующих лишать начнут в дело и не в дело.
– Дааа… Что-то у нас сплошные чудеса кругом. Прям волшебство какое-то!
Все наше имущество в сборе, аккуратное, ухоженное, об этом можно и не думать. Молодцы мои фельдшеры, от души работают, без всяких понуканий и разносов, четко и слаженно. Никогда и ничего им напоминать не приходилось. Машинка всегда идеально чистенькая, все стоит на своих местах. В общем, любо-дорого посмотреть. Оба высокие, крепкие, идеально выбритые, немногословные, поперек батьки никуда не лезут, с гражданами отменно вежливы. И всегда наглаженная форма на них сидит солидно, строго по фигуре, а не дрягается, как балахоны. В общем, повезло мне с фельдшерами.
Двадцать три бригады сегодня. Фельдшеры уже бунт затевают из-за того, что их поодиночке ставят на линию, вопреки минздравовского приказа 388н. Ну что ж, поживем – увидим.
В ожидании вызова, сел к телевизору. Думал, что-нибудь интересненького найду. Да куда там! Сплошные мерзкие рожи, под названием «звезды», по другим каналам лживые, пропагандистские политические ток-шоу. Нет, не могу. Не мое это. Брезгую я этими особями… Встал, пошел на кухню, чайку попил, потом покурить сходил. С коллегами на улице потрепался. А тут и вызовок подоспел: адрес такой-то, М. 32 г., без сознания.
У подъезда трехэтажного дома, нас встречала женщина средних лет, одетая в синее болоньевое пальто и красную вязаную шапочку. Как оказалась, она была хозяйкой квартиры, которую сдавала двум молодым людям. Платили исправно, не конфликтовали с соседями, разговаривали всегда вежливо. Чем они занимались, она не интересовалась. Сегодня пришла она проверить порядок в квартире. Звонила, стучала, но в ответ тишина. Дверь открыла своим ключом. А на полу в комнате увидела лежащего совершенно голым квартиранта.
– Ну их же двое там должно быть. Куда второй-то подевался? – недоумевала она.
– Ладно, пойдемте, сейчас посмотрим.
В квартире опрятно, на притон совершенно не похоже. Полы идеально чистые, на стенах прекрасные обои, все вещи лежат на своих местах. Никаких следов борьбы, никаких следов крови. Ну что ж, надо посмотреть. Хотя возможно, что второй свалил куда-то, увидев, что друг окочурился.
– Иваныч, вон, смотри! – Гера показал мне в открытую дверь ванны, лежащее на кафельном полу тело в спортивном костюме.
Неподалеку от тел, нашли два использованных одноразовых шприца. У обоих, на локтевых ямках, многочисленные следы от инъекций. Вот и пазлы сошлись. Помощь оказывать, к сожалению, некому. Уже имеется выраженное трупное окоченение, трупные пятна, исчезающие при надавливании, через 30 секунд восстанавливают свою окраску. Смерть наступила не менее четырех-шести часов назад. Видимых признаков насильственной смерти нет. Но судебный медик, применит свои методы и выводы сделает более профессионально.
Минут тридцать ждали полицию. Приехали двое постовых, сказали, что будут охранять место происшествия до приезда следственно-оперативной группы. И, предварительно записав наши данные, отпустили нас с миром. Доэкспериментировались парни… Ну и ладно, а мы отчалим. Надо еще карточки писать и протоколы констатации. Фффуххх! Дописал, наконец. И вот теперь, нужно объявлять, что бригада свободна и готова к дальнейшим подвигам.
– Шестая бригада, свободна?
– Пишем вызов: адрес такой-то, Ж. 37 л., учетная, психоз.
– Принял!
На этот раз, нас никто не встречал. Дверь открыл невысокого роста, плотный, полноватый молодой мужчина, одетый в красную футболку и черные спортивные штаны.
– Вон, смотрите, у нее крыша едет! Забирайте ее в дурку, к чертовой матери! – Мужика аж трясло от злости.
– Так, давайте пообщаемся спокойно. Вы кем ей приходитесь?
– Муж, ну точнее, гражданский муж.
– Вот теперь спокойно и внятно расскажите нам, что у вас здесь произошло?
– Она на учете уже лет семь…
– А с чем на учете?
– А я… хрен его знает, но с головой у нее проблемы конкретные.
– Ну, так в чем же конфликт-то вышел?
– Она идеей задалась в Беларусь уехать на постоянное место жительство.
– Так, и что?
– Как что?! Продать квартиру и уехать на деревню к дедушке? – Изо рта супруга вылетали мелкие капельки слюны, а потому, я от него отстранился.
Девушка сидела в кресле и плакала. Ухоженная, с ясными глазками, аккуратной стрижечкой коротких русых волос. Лицо свежее, доброе и немного наивное.
Попросил я мужика скрыться с глаз долой, что он и исполнил с превеликой неохотой.
– Здравствуйте! Вас как зовут?
– Маша.
– Расскажите, Машенька, что случилось.
– Да понимаете, захотелось мне в Беларусь переехать насовсем. В деревню. Вы не подумайте, я не прожектерка какая-то! Я все уже выяснила и на счет жилья и работы. Я ведь медсестра, здесь в стационаре работала. Работа у меня будет и подъемные неплохие дадут, жильем обеспечат, там у них все четко. Зато у меня будет уверенность в завтрашнем дне. Тем более, я же не с пустыми карманами туда собираюсь, есть у меня деньги, – сквозь слезы, рассказала маша.
– Хорошо, Машенька. А ваш супруг сказал, что вы семь лет на учете стоите у психиатра. Можете объяснить, что случилось?
– Ой, да я у психиатра только в детстве наблюдалась. У меня был однократный судорожный припадок. Лет шесть мне тогда было. Какими-то таблетками меня покормили и больше ничего подобного не было!
– Еще вопрос на засыпку. Если я правильно понял, что в Беларусь вы хотите переехать без супруга.
– Я ему предлагала. Но он в ответ только оскорбляет по-всякому. Хотя, какой он мне супруг. Так, сожитель. Он мне просто никто. Из себя хозяина строит, а сам только на всем моем живет.
Ну что ж, ничего я криминального не вижу. Какие здесь психические расстройства? Девушка весьма четко и последовательно рассказывает свои дальнейшие планы. Никакой нелепицы я не углядел. Назвать ее планы пустым прожектерством, у меня язык не поворачивается. Обманов восприятия не обнаруживает. Нет оснований для госпитализации, нет однозначно, твердо, железно.
– Маша, а вам сейчас есть к кому поехать?
– Да, к родителям. Вот только он меня никуда не выпустит.
– Ну, это мы берем на себя!
– Так, уважаемый! – сказал я, обращаясь к супругу. – Она сейчас едет с нами в больницу.
– Наконец-то! Я же вам говорил, а вы кочевряжиться начали. А мне с ней можно?
– Нет, не можно. У нас места нет в салоне.
Ну все, вроде отстал.
– Маша, так ведь вам придется очень много документов собирать, там их целый список. А ведь если вы приедете и скажете, мол, дайте мне гражданство, то вас просто пошлют подальше.
– Я этот список почти наизусть знаю. Найму адвоката, он поможет.
В общем, увезли мы девушку к ее родителям, благо тут совсем недалеко было.
– Ну ты и авантюрист, Старый! – Уважительно сказал Гера.
Да, этот авантюризм мне может выйти боком выйти. Лишусь я стимулирующих и выговор отгребу.
– Шестнадцатая бригада, вы свободны?
– Свободны.
– Что-то очень долго вы на вызовах сидите!
– Пишем вызов! Адрес такой-то, Ж. 31 г., порезала вены.
– Принял, шесть.
Крошечная комнатка малосемейки, вся залита кровью. Больная, с растрепанными волосами, крашенными в радикально-черный цвет, сидит на неприбранной постели, тупо уставившись перед собой и не замечая нашего присутствия. На локтевых сгибах обеих рук – кровоточащие порезы.
– Здравствуйте, уважаемая! Что случилось-то?
– Ничего… Вены порезала… – совершенно без эмоций ответила он.
– Но ведь не просто так вы их порезали, значит, что-то случилось?
– Случилось… Живу, как собака брошенная, надоело мне все. На сына родительских прав лишили, друг бросил. Кому я такая нужна?
– А нас кто вызвал?
– Я и вызвала. Страшно стало…
Мои фельдшеры обработали раны, наложили сухие асептический повязки.
Давление 110/70, при привычном 120/80. Нда, низковато мальца… Гера наладил капельницу, пролить надо болезную.
– Ну что, Ириш, давай в больницу собираться.
– Ладно, поехали… – так же вяло и без эмоций ответила больная.
От кровопотери ее пошатывало, а потому, до машины вели под руки. В стационаре приняли без проблем.
– Шестая бригада, пишем вызов: адрес такой-то, М. 45 л., психоз, учетный.
– Принял.
Родители больного рассказали, что такое состояние началось еще с вечера. Бесцельно ходит по комнате, перебирает вещи. Застывает на одном месте с поднятой ногой, как цапля. Время от времени повторяет: «Я не туда, не надо мне, высокочастотное поле».
Сам больной, высокий, солидный мужчина сорока пяти лет, с седыми висками, одетый в спортивный костюм, медленно бродит взад-вперед, пристально вглядываясь мне в лицо.
– Николай Николаевич, присядьте на минуту, поговорите с нами! – прошу я его.
Но тот, как будто и не замечает.
– Николай Николаевич, что вас беспокоит, что вас тревожит? – повторно спрашиваю я его.
– Торсионные поля. Ремонт надо делать. – Наконец-то дождался я ответа. – Там под полом все скрыто. Током простреливает.
– А почему других не простреливает, а только вас?
– Это против меня направлено. Мне сказали, что родителей нужно ликвидировать, и тогда все нормально будет.
– А кто все это сделал?
– Есть группа разработчиков. Я в нее тоже когда-то входил, но у нас конфликт случился. Они боевые поля разрабатывали, а у меня цель – мирная инженерия. Вот они и изводят меня теперь по-всякому. Их шестеро, а я один. И этим все сказано.
– Ну что, Николай Николаевич, нужно поехать в больницу. А тем временем, все торсионные поля здесь уберут специалисты.