Она колебалась, не зная, что сказать.
— Напрасно ты молчишь. Я тебя узнал совершенно ясно на повороте дороги.
Она все еще раздумывала, но, осененная каким-то принятым решением, выпрямилась и совершенно спокойно сказала:
— Да, это была я.
С момента моей встречи с Бактрианой, наши отношения с Дизаной резко изменились. Я был рассеян, холоден и сдержан. Она — робка, печальна и молчалива. Я никогда не задумывался над тем, что она переживала. Наша связь возникла быстро, неожиданно, и я не мог понять, что толкнуло ко мне это странное, по-своему обаятельное и загадочное существо. Отдельные фразы Дизаны, ее жесты и поступки иногда заставляли меня думать о том, что она следит за каждым моим шагом. Она понимала многое и, конечно, звала гораздо больше меня. Было трудно уяснить ее настоящее положение. Официально она была танцовщицей, рабыней. Бактриану она ненавидела и боялась ее. Джаст обращался с нею очень почтительно, она свободно посещала дворец, высокомерно обращалась со слугами и имела влияние при дворе.
Глядя на ее стройную фигуру, обтянутую мокрой туникой, и умные, большие черные глаза, я начинал понимать, что она могла бы быть моей союзницей. Женская дружба отличается от мужской тем, что имеет все ее достоинства, не имея никаких ее недостатков.
Я взял руку Дизаны и, нежно погладив ее, сказал:
— Я думал, что вы меня хоть немного любите и я могу рассчитывать на ваше доверие.
Бактриана была блистательна, ослепительна, великолепна. Дизана — обаятельна в своей нежной задумчивости. Она олицетворяла в себе женственное начало, потребность в любви и самопожертвовании.
Радость, вызванная моими словами, еще не согнала с ее лица выражения сдержанности. Она молчала, но я чувствовал, что еще минута, и любовный порыв прорвет, как вода прорывает плотину, ее недоверие ко мне. Она мягко отстранилась от меня и потом сказала:
— Мне хочется верить, что вам не безразлично, как я к вам отношусь. Но я знаю, что ваши слова и жесты ложны: вы любите Бактриану. Вы будете наказаны очень скоро: Бактриана на любовь неспособна. Это — кошка, которая боится только силы. Ее чувства пробуждаются и угасают, не завися от сердца. И потом… — Дизана поколебалась, — вы ей едва ли даже нравитесь.
Я почувствовал страшную, почти физическую боль.
— Иначе, — закончила она, — Энвер-паша не жил бы во дворце. После второй встречи она приказала перевести его из караван-сарая в маленький дворец, примыкающий к главному зданию. Всем известно, что есть подземный ход, соединяющий оба эти дома.
«Не верь, не верь, — говорил я себе, продолжая жадно вслушиваться в ее слова, — женщины коварны и лживы, она хочет очернить Бактриану в твоих глазах, заставить ее ненавидеть».
А Дизана продолжала, точно читая мои мысли:
— Если бы Бактриана не была увлечена Энвером, она никогда не пошла бы на столкновение с Советом Тринадцати. Убедившись, что совет не пойдет на войну с большевиками, она пытается теперь склонить вождей сияпушей принять участие в бухарских делах.
И потом прибавила с радостью:
— О, Энвер с ней хорошо обращается; говорят, что он ее бьет по щекам.
— Замолчи, — вскрикнул я, чувствуя, что одно лишнее слово переполнит чашу моей муки, и я буду способен на какой-нибудь непоправимый, безумный шаг.
Глава XXIVГДЕ ВЛЮБЛЕННЫЙ СТАНОВИТСЯ ДИПЛОМАТОМ
Всю ночь шагал я из угла в угол своей комнаты, и мое обостренное воображение с непередаваемой ясностью рисовало мне одну и ту же картину: Энвер своей солдатской прямой походкой идет по темному проходу тайника.
Я заснул с головной болью и не сразу понял, что за мной прислали из дворца.
Одеваясь, принимая ванну, завтракая, я испытывал неприятное чувство при мысли о встрече с Бактрианой. Теперь я ее ненавидел, презирал — эту любовницу Энвера — именно за то, что она оказалась слабой, похотливой, похожей на тысячу других женщин.
Аромат очарования, восторг преклонения перед ней исчезли.
Бактриана приняла меня в кабинете — месте нашей первой встречи.
Она была деловита, хмура, сдержанна. В тунике черного цвета, со строгим выражением лица, она сухо попросила меня сесть. Черные круги под глазами говорили, по крайней мере, о бессоннице.
— Итак, я буду краткой. Ввиду того, что мы получили оружие и часть денег, обещанных английским правительством за помощь Энверу, то, несмотря на сопротивление Совета Старейшин, мне удалось склонить наиболее крупные племена сияпушей, живущих за пределами Кафиристана, принять участие в бухарских делах. Однако, положение Энвер-паши уже настолько ухудшилось, что, возможно, на месте потребуются некоторые срочные меры для успешного ведения операций. Поэтому я считаю, что вам нужно выехать вместе с Энвер-пашой в Бухару. Того же мнения и английское правительство.
— Откуда вам известно мнение английского правительства? — спросил я холодно.
— Энвер-паша снесся с английским представителем в Кашгаре по этому поводу, и тот ответил, что лишь после вашего прибытия в Бухару, как посланного специально по этому делу, английское правительство сочтет возможным оказать ту или иную дополнительную помощь.
Я сказал:
— Я поеду не в Бухару, а в Лондон. Положение со времени моего прибытия сюда существенно изменилось. Стратегически оно безнадежно для белых бухарских войск. Политически Энвер-паша совершенно дискредитировал себя, связавшись с крайними реакционными элементами и даже просто бандитами, не имеющими другой цели, кроме грабежа. Наконец, само оказание помощи затруднено технически: из Афганистана это почти невозможно. Из Кашгара оружие пересылать большими партиями тоже нельзя. Нам выгоднее осуществлять свою политику в Средней Азии другими путями, например, через басмачей Ферганы. Уже несколько лет, как Мадалим-бек, Иргаш и Курширмат развивают необычайно активную деятельность против Советов. Ведь Курширмат до сих пор имеет звание «командующего армией Ислама», данное ему бывшим эмиром Бухарским, а Мадалим- бек, сидя в Иркиштаме, сумел, помимо армии, сформировать и «ферганское правительство». Успенский, бывший русский царский консул в Кашгаре, усиленно нас предостерегает от увлечения Энвер-пашой и советует увеличить помощь басмачеству…
С каждой новой моей фразой спокойная сдержанность все более покидала Бактриану. Наконец, она встала и начала ходить крупными шагами по комнате вдоль библиотечных шкафов.
Потом повернулась и, всматриваясь в меня злыми глазами, сказала:
— Вы так лжете, что можно принять ваши слова за правду.
— Сударыня, — и я поднялся с достоинством, — до прибытия сюда Энвер-паши наши переговоры носили более достойный характер, и я бы сказал, с большими результатами для вашего государства.
С каким удовольствием я церемонно поклонился, сознавая всю радость мести и чувствуя, что Бактриана не сможет сейчас прервать беседу и бросить Энвера на произвол судьбы. В то же время, эта женщина была чертовски умна. Боясь, что мои слова — правда, она все-таки чувствовала, что я лгу, преследуя какие-то цели.
Я взялся за ручку двери, когда услышал ее крик:
— Постойте!
Повернувшись, я увидел ее побледневшее лицо прямо перед собой.
— Скажите, чего вы хотите?
— Я? В данный момент — закурить сигару.
Мед ленными шагами я приблизился к столу, обрезал сигару, зажег спичку, прикурил, сознательно растягивая время.
Когда первый клубок синего дыма кольцом взвился к потолку, она переспросила:
— Так чего же вы хотите?
Тогда я подошел к ней и сказал.
— Вас.
Она отскочила, как кошка, и прошипела:
— Достаточно мне сделать жест, и вы будете убиты.
— Ничего хорошего, сударыня, от этого не получится. Энвер не получит помощи, а, кроме того, согласно английской традиции, в подобных случаях индийские аэропланы получают предписание уничтожить все, что можно, на враждебной территории. Читрал ведь недалеко…
Она продолжала кипеть негодованием:
— Джентльмен, лорд Пальмур, способен так завоевывать женщин?
— Каждый делает это, как умеет. Я не могу очаровывать женщин звоном шпор, величественными жестами и чалмой, как это делают другие. Приходится раскидывать умом, как этого добиться иначе; впрочем, не так давно вы были более добры к мне и, если бы нам не помешали…
Она повернула голову ко мне.
— Это было до…
— Вы хотите сказать, до приезда Энвера-паши? Согласитесь, я в этом не виноват. Можете считать его как бы отсутствующим.
Я поднялся из глубокого кожаного кресла, бросил сигару в сторону и поклонился:
— Сударыня, вы имеете возможность размышлять до шести часов вечера сегодняшнего дня. Если в семь часов я не получу приглашения во дворец, завтра я выеду в Читрал. Если по несчастной случайности я окажусь по дороге убитым, то, согласно посланным по радио указаниям, вы будете иметь удовольствие услышать над вашим дворцом шум авиамотора.
Глава XXVКОГДА СТАТУЯ ОЖИВАЕТ
5 часов 30 минут. Весь день я не мог ничем заняться. Чтобы отвлечься от занимавших меня мыслей, я стал читать персидское «Шах-Наме», судя по миниатюрам, очень давнего происхождения. Там имеется очень любопытное сказание о происхождении сияпушей:
«В период царствования в Самарканде Хазрет Афросиаба, Александр Македонский вел войну в Персии, где жил хан Кейхауе, имевший развратного сына Сияпуша. В силу того, что Кейхауе не мог сопротивляться наступлению Александра, он передал страну Афросиабу. Сияпуш с пошедшими за ним племенами бежал под покровительство самаркандского царя, который отдал за него свою дочь и велел ему поселиться в низовьях реки Заравшан для того, чтобы тот защищал страну от нашествия варваров, обитавших в безбрежных степях за Аму-Дарьей. Там, на пространстве, где ныне находится Бухара, Сияпуш выстроил ряд крепостей; но вскоре поссорился с Афросиабом, и тот прогнал его в Дарвазские горы. Он пленил и сжег самого Сияпуша. Но сыновья его Кок, Замор и Зангибар ушли в недоступные горы, где ныне и проживают сияпуши».