Иван кое-как поднялся, пачкая кровью все вокруг, и поковылял вслед за Йоном, который уже скрылся в женском крыле.
Тем временем Йон навалился на дверь комнаты матери и влетел внутрь, застав там женщину, которая отдаленно напоминала Кристину. Тоже униформа кухарки, тоже длинные темные волосы, собранные на затылке в пучок и покрытые белым чепчиком. Но это все же была не она. Это была ее соседка Карлота, которая за столько лет жизни в одной комнате с Кристиной невольно переняла некоторые ее черты.
Кровать Кристины была убрана. На ней не было ни постельного белья, ни покрывала, ни матраса. Просто голые доски, словно на ней никто никогда и не спал. Йон с безумными глазами оглядел комнату и понял, что кто-то уже успел позаботиться обо всех ее вещах. А ведь эти вещи – вся ее жизнь, пусть небогатая, но все-таки жизнь. И кто-то посмел избавиться от них, словно сделав так, будто Кристины никогда и не существовало. Признаться, в тот момент у Йона возникла страшная мысль, что лучше бы кровать Карлоты была убрана и что лучше бы избавились от ее вещей, а на ее месте сейчас бы стояла его мать.
С необъяснимой яростью Йон налетел на Карлоту, вцепившись в ворот ее униформы и прижав ее к шкафу.
– Где моя мать? – прошипел он, чем напугал бедную кухарку до исступления.
– Йон, пусти ее! – прокричал Иван, который с облегчением понял, что успел прибежать сюда до того, как Йон совершит что-то ужасное.
Позади него неожиданно выросла фигура доньи Валенсии, которая имела свойство появляться всегда, когда происходило что-то из ряда вон выходящее.
От вида друга с разбитым носом, возмущенной экономки и перепуганного лица кухарки, Йон наконец одумался и понял, что натворил. Он отпустил Карлоту, а после осел на пол рядом с кроватью матери и горько зарыдал.
***
Ближе к вечеру к Йону пришли Альба и дон Луис. Доктор принялся осматривать его рану, а Альба села на кровати рядом с Иваном и едва сдерживала слезы счастья от радостного известия, что ее возлюбленный, наконец, очнулся. За эти тяжелые, как гранитный монолит, недели она улыбнулась впервые. Это придало ее осунувшемуся лицу некую девичью свежесть, которой ее лишило горе.
– Рана начинает заживать, – заключил доктор, накладывая новую повязку. – Если не будете делать резких движений, то заживет она гораздо скорее. У вас ещё остался морфий?
– Да, конечно, – ответил Иван, потянувшись к лежащей на тумбе коробочке с ампулами. Но, к его удивлению, коробочка оказалась пуста. А ведь ещё вчера там оставалось около трёх баночек!
– Что такое, Иван? – спросила Альба, с беспокойством посмотрев на друга.
– Я не понимаю. Морфий пропал, – тихо сказал тот, словно кто-то мог это услышать и обвинить в пропаже его. Хотя, услышь это Монтойя, то Ивана бы снова повергли тщательному обыску.
– Как?! – ахнула Альба.
– Почему вы оставляете его на таком видном месте? – с укором сказал дон Луис.
– А что случится? Это ведь лекарство? – наивно спросил Йон.
– Им можно убить. Это лекарство является лекарством только в небольших дозах. В больших же оно становится настоящим оружием.
– О Боже, надо сообщить об этом Монтойе, пока кто-нибудь не пострадал! Это наверняка сделал убийца в маске. Он хочет убить кого-то ещё! – забеспокоилась Альба, подскочив на ноги. – Если вы позволите, я пойду. Нужно предупредить семью, чтобы никто не оставлял дядю одного даже на минуту!
– Конечно, сеньорита Гарсиа, – пробормотал дон Луис.
– А ты, Иван, следи, чтобы ничего не сделали Йону.
– Зачем кому-то что-то ему делать? – не понял юноша. Альба закусила губу, осознав, что проговорилась. Но объяснять было некогда. Сейчас, возможно, от ее знания о том, что кто-то выкрал пузырьки с морфием, зависела жизнь дяди.
– А вы, сеньорита Гарсиа? – спросил доктор, который тоже не особо понял слова девушки, но обсуждать распоряжение внучки хозяина отеля не решился. – Я просто обязан вас проводить.
– Хорошо, дон Луис, – мрачно ответила та, и они с доктором второпях покинули комнату.
– Я чего-то не знаю? – спросил Иван, глянув на друга.
– О чем ты? – ответил Йон.
– Ну, сеньорита Гарсиа… Ты ведь спас ее от пули…
– Это она так сказала? – удивился Йон.
– Ну да. Но зачем кому-то нападать на тебя? Или ты видел убийцу?
– Нет, я не видел убийцу. Возможно, Альба просто переживает за меня, – неуверенно сказал он. Стреляли в него, он чётко видел то зловещее дуло пистолета, направленное на него, но зачем Альба сказала всем обратное, он не понял. Однако он понял, что если бы то дуло было направленно на нее, то он бы поступил так, как она всем сказала.
***
Дон Луис проводил Альбу прямо до комнаты ее родителей, а после вежливо попрощался и удалился. Альба же очень невежливо влетела в номер, даже не постучав, чем удивила дона Хоакина и донью Адриану, которые спокойно сидели за столиком и пили чай.
– Альба, дочка, что-то произошло? – беспокойно спросила донья Адриана, поставив фарфоровую кружку в сторону.
– Да! – воскликнула девушка. – Кто-то украл из комнаты Йона весь морфий
– Что?! – побледнел дон Хоакин.
– Я уверена, что это был убийца в маске! Он, наверное, хочет попытаться закончить начатое. Кто сейчас с дядей?
– С ним были Беатрис и дон Игнасио, – ответила донья Адриана.
– Нужно их предупредить!
– Я почти уверен, что это тот юноша, которого подозревает детектив! – прошипел дон Хоакин, со злостью отбросив шелковую салфетку.
– Какой юноша? – не поняла Альба. Детектив ничего не говорил ей о том, что у него уже есть подозреваемый, хотя они часто рассуждали вместе на эту тему.
– Он же попросил не говорить ей об этом, – полушепотом заметила донья Адриана, чем ввела дочь в ступор. Альба выждала несколько секунд, во все глаза глядя на родителей, но когда поняла, что они не собираются ей ничего объяснять, с возмущением сказала:
– Не говорить мне о чем?!
– Детектив подозревает его соседа Ивана, – так просто ответил ей отец.
– Это невозможно! – воскликнула Альба. – Они с Йоном лучшие друзья… Точнее мы с ним друзья, – тут же поправилась она. – Он не мог в меня стрелять. И тем более он не мог убить Кристину, которая заменила ему мать!
– Мы не знаем, на что способен другой человек, – тихо проговорила донья Адриана. – Даже друг порой может оказаться врагом.
– Большего бреда я не слышала, – фыркнула Альба. – Нам нужно срочно предупредить остальных о пропаже морфия и дежурить рядом с дядей, – перевела она тему и размашистыми шагами пошла к выходу.
В коридоре она наткнулась на брата, который дрожащей рукой пытался открыть дверь собственной комнаты. В другой руке он держал наполовину пустую бутылку виски.
– Лукас! – воскликнула Альба. – Опять ты напился!
– Я просто не могу… – промямлил тот. – После всего, что произошло…
Все эти дни Лукас находил свое спасение в спиртном, чем становился большой обузой для всех, ведь его приходилось подолгу искать и переживать о его безопасности больше, чем о безопасности других членов семьи. Иногда его находили в ресторане, где он засыпал прямо на столе, а после получал взбучку от отца, ведь таким поведением он портил имидж семьи. Пару раз его вытаскивали за уши из таверны, где он от душевных мук избивал крестьян. А однажды Альба нашла его в комнате сеньора Рафаэля, где брат покуривал опиум, но об этом она никому не сказала, чтобы семья не ополчилась на него еще сильнее.
– Нам нужно срочно к дяде! – воскликнула Альба, подхватив Лукаса под локоть и потащив по коридору.
– А что случилось?
– Кто-то выкрал пузырьки с морфием. Нужно предупредить об этом дедушку.
– Я полчаса назад был с дядей. Там была еще Беатрис. С ним все в порядке, – пробормотал тот.
– Но все равно их нужно предупредить!
***
В комнате дона Хавьера сидели донья Беатрис и дон Игнасио. Лукас ушел около получаса назад в ресторан. Помимо Гарсиа дежурили еще агенты полиции, которые стояли у дверей, пристально следя за всеми, кто ходил по коридорам, и проверяя всех официантов и горничных, которые приносили обеды или чистые полотенца.
– Не переживай, дитя, мой сын крепкий. Я уверен, что он победит смерть. Иначе и быть не может, – сказал дон Игнасио донье Беатрис. На женщине который день уже не было лица. Она практически не ела и не спала. Даже спальню ни разу не покидала. Все завтраки, обеды и ужины привозили ей в комнату, но после увозили обратно, почти нетронутыми.
– Я знаю, – отозвалась донья Беатрис. – Я верю в это.
– А Лукас совсем стал плох. Смерть кузена и несчастье с дядей превратят его в настоящего пьяницу. Сейчас наверняка ушёл пить. Я даже боюсь представить, что станет с отелем, когда он перейдет в его руки.
– Как вы можете думать об этом в такое время?! – возмутилась женщина, подняв на старика блестящие от слез глаза.
– Я думаю о всей своей семье. А этот отель – ее будущее.
Донья Беатрис хотела еще что-то сказать, но неожиданно прямо рядом с ее ухом прохрипел голос:
– Отец.
– Сын! – воскликнул дон Игнасио, поднявшись со скрипучего кресла и сев на кровать рядом с доном Хавьером.
– Хавьер, ты очнулся! – донья Беатрис заглянула в лицо мужа, но увидела совсем не то, что ожидала увидеть. Оно не выглядело здоровым, оно не было похоже на лицо человека, который очнулся после долгой болезни. Теперь оно выглядело даже страшнее, чем тогда, когда он был без сознания. Словно с пробуждением он заболел ещё сильнее. Вены взбухли, кожа посинела, а глаза остекленели, словно в них уже больше не было жизни.
– Я должен сказать… Мой сын… Матео. Не единственный мой сын… Я все написал в письме, оно в портсигаре. – Было видно, что каждое слово для него – тяжелое испытание. Но он должен был пройти все эти испытания ради правды, которая слишком долго была сокрыта. Дон Хавьер понимал, что очнулся вовсе не для того, чтобы продолжить жить. Господь позволил ему сделать последний глоток жизни, прежде чем похоронить его под толщей зловещей темноты, именно ради правды.