– Мадемуазель, к вам это не относится. Я обращаюсь к Йону. Автомобилем имеют право пользоваться только гости отеля или работники, выступающие в качестве водителей. А ты, молодой человек, ни к тем, ни к другим не относишься, так что выйди из машины и покинь территорию отеля! – Дон Хоакин открыл дверцу, взял Йона за ворот пиджака и вытащил его из салона, как безвольную куклу. Сил на сопротивление у юноши просто не было.
Адель выскочила следом, резко распахнув дверь и едва не сбив ею дона Хоакина. И очень пожалела, что только едва. Девушка была до глубины души возмущена такой наглой несправедливостью, а потому схватила ошалелого Йона под локоть и начала с чувством говорить:
– Кажется, вы хотите, чтобы сейчас здесь разразился скандал? Как вы смеете выгонять меня и моего молодого человека мсье Йона из машины? И, надо заметить, из машины, которую мы арендовали. Что скажут остальные гости отеля, если я буду об этом говорить или, того лучше, сообщу об этом прессе? Думаете, кто-то будет сюда еще приезжать после того, как станет известно, как вы тут обращаетесь со своими гостями?
– Мадемуазель, лучше не вмешивайтесь в это дело. Не нужно ломать комедию, мы все прекрасно знаем, что все это не так и что вы этого делать не станете.
– Это почему же? Думаете, я на такое не способна?
– Нет, потому что если вы проболтаетесь об этом хоть одной живой душе, то дружок Йона моментально лишится всего, что я ему дал. Если Йону до сих пор дорог Иван, то он незамедлительно покинет отель и больше тут не появится.
– Вы не посмеете этого сделать! – изумленно воскликнул Йон.
– Думаешь? Я получил все, что хотел. Иван мне больше не нужен. Мне ничего не стоит лишить его фамилии и выгнать из отеля с плохими рекомендациями, чтобы больше ни в одном отеле и ни в одном поместье он не смог отыскать похожую работу. Сейчас он счастлив, у него есть все, что только он пожелает. Даже девушка, сеньорита Эухения, может ты не знал, но с сегодняшнего дня они официально пара. Возможно, вскоре они захотят пожениться. И я не буду против, даже помогу им со свадьбой. Так что решай – хочешь ли обречь друга на такую же жизнь, на какую ты обрек себя, или же хочешь, чтобы он был счастлив? Теперь его судьба в твоих руках.
– Ну вы и сволочь! – прошипел Йон. Злость резко вселила в него силы, и он кинулся в сторону дона Хоакина, замахнувшись левым кулаком. Адель вовремя успела его задержать, чтобы он не прибавил к своим многочисленным неприятностям еще одну.
Дон Хоакин даже бровью не повел – потрёпанный, испачканный землей и еле стоящий на ногах Йон вряд ли бы стал для него серьезным противником.
– Вас, мадемуазель, это тоже касается, – продолжил говорить мужчина. – Вздумаете селить его тут за свой счет, я моментально воплощу свою угрозу в жизнь. И даже не смейте сомневаться, что я не посмею этого сделать. Посмею, и еще как!
Вспышка злости вселила в Йона силы лишь на секунду, а после ему стало тяжелее в два раза. Слабость в теле, болезненная пульсация в покалеченной руке и раненом плече, шок от нападения на кладбище и боль от дикой несправедливости – все это смешалось и подействовало на тело Йона весьма плохо. Перед глазами все поехало, лоб покрылся холодной испариной, а кровь отлила от лица. Сознание он, однако, не потерял. Сколько физической боли должен испытать человек, чтобы отключиться – Йон знал. Недавно он проверил это на своей шкуре, когда убийца прострелил ему плечо. Сколько боли душевной в состоянии вынести человек и не потерять себя – этого Йон уже не знал. Но чувствовал, что ещё чуть-чуть – и от той жалкой горстки песка, в которую превратилась его душа, вскоре не останется ничего. И собирать себя будет просто не из чего.
Слишком плох, чтобы соображать, но не достаточно беспомощен, чтобы не мочь двигаться, он побрел в сторону скалистых берегов. Адель еще что-то кричала ему вслед, но дон Хоакин рявкнул на нее, и та замолкла. Больше Йон ничего, кроме звука разбивающихся о берег волн, не слышал.
Куда идут люди, когда на душе паршиво? Куда идут, когда в жизни случилось столько дерьма и несправедливости, что просто не хватает сил все это вынести? Бегут и впечатываются головой в твёрдый камень? Сигают со скалы в бурлящие воды моря?.. Нет, самоубийство – это грех. Хотя вряд ли Бог вообще вмешивается в такие грязные дела, какие происходят в этом отеле и его окрестностях. Но все-таки это не выход. Надежда ведь живучее чувство. И у Йона в душе еще теплился маленький огонек надежды, что, может, еще получится все наладить. Может, рано или поздно справедливость восторжествует. Нужно лишь пережить эту черную полосу, и стоит найти способ, чтобы это было не так болезненно.
Люди, убитые горем, люди с тяжелым прошлым и без светлого будущего, люди без дома и без семьи – таких Йон встречал много на своем пути. И все они собирались в одном месте – в таверне. Приходя на соревнования по боксу, Йон видел где-то далеко, в тени, за самыми дальними столиками горькие лица. Но внимания на них, как правило, не обращал. Ему не было дела до чужого горя.
Впрочем, до его горя тоже никому не было дела, когда он вошел в таверну и плюхнулся на старый потертый стул.
Он собирался напиться, чтобы на какое-то время выпасть из реальности. Пережить черную полосу, когда твое сознание находится где-то далеко, представлялось Йону проще. Не удивительно, что Лукас пристрастился к бутылке после всех трагедий в семье. Йон теперь его понимал.
***
В вестибюле донья Беатрис, решительно настроенная как следует устроить жизнь Йона, поинтересовалась у Альбы:
– Ты знаешь, где сейчас Йон?
Возможно, женщина сама не замечала, насколько сильно она привязалась к этому юноше за те несколько дней, что он провел в семье. Казалось бы, она должна была его возненавидеть, ведь он являлся живым свидетельством измен ее мужа. Но отчего-то не могла. Он был сыном человека, которого она любила, был его частью, возненавидеть его было бы просто немыслимо.
– Да, мы с Адель увезли его с кладбища, где его пытались убить. Сейчас поедем к детективу, обо всем ему сообщим, – ответила Альба.
– На него напали?! – ужаснулась донья Беатрис. – Надеюсь, что он не пострадал?
– Нет, к счастью, отделался только шоком.
– У кого же, черт возьми, хватило ума нападать на кладбище?! Каким же нужно быть ублюдком, чтобы нападать на скорбящего человека около могил родственников!
– У убийц нет моральных качеств, так что не удивляйтесь.
– Да, тут ты права, – тяжело согласилась женщина. – Вы видели лицо убийцы?
– Видели.
– И… Этот человек вам знаком?
– Нет, он точно не из отеля. Лично я его не знаю.
Они пересекли весь вестибюль и собрались было выйти на улицу, но у выхода столкнулись с высоким темноволосым мужчиной и его миниатюрным помощником, которыми были детектив Монтойя и агент Сиприано.
– Сеньорита, сеньора, – поприветствовал их детектив. – У меня есть новости по поводу смерти дона Игнасио. Хочу собрать всех Гарсиа и сообщить обо всем, что нам удалось выяснить.
– Конечно, нет проблем, – ответила донья Беатрис.
Альба же ничего ответить не смогла, лишь побледнела, как лист бумаги, подозревая, что детектив обнаружил что-то неестественное в смерти дедушки. Неужели его на самом деле убили, как и подозревала бабушка?
– Мартин, – донья Беатрис остановила первого попавшегося официанта. – Отыщите с другими официантами донью Адриану, дона Хоакина, дона Лукаса и… дона Ивана. Передайте, что пришел детектив и хочет всех видеть в кабинете доньи Канделарии.
– Слушаюсь, сеньора, – поспешно ответил Мартин и побежал выполнять поручение.
– Пойдемте, – пригласила она, направившись в сторону кабинета первая.
Пришлось ждать около десяти минут, пока в кабинет один за другим приходили взволнованные Гарсиа. В их числе был и Иван, который оказался взволнован не меньше. Монтойе было непривычно видеть ещё одного официанта среди этой семьи. Еще один Гарсиа, затерявшийся среди обслуги! Когда кажется, что ничего удивительного больше произойти не может, обязательно случается что-то ещё, что заставляет дивиться ещё сильнее. Йона, однако, никто не пригласил, и это заставило Монтойю крепко призадуматься.
– Что же вы обнаружили? – беспокойно спросила донья Канделария, начиная нервно ерзать на своем кресле.
– Вчера из города к нам приехал судебный врач и выяснил, что дон Игнасио был отравлен мышьяком. Это была неестественная смерть, как вы и подозревали. Соболезную, – сдержанно сообщил детектив, стараясь сделать все, чтобы его голос не дрогнул. Ему всегда было тяжело сообщать ужасные новости семьям, но он понимал, что этого в его работе не избежать.
В кабинете воцарилась мертвая тишина. Слова Монтойи тяжело повисли в воздухе, сдавливая сердца горем и вселяя в головы все больше новых вопросов. Зачем нужно было убивать ни в чем не повинного пожилого мужчину? Кому он мог помешать? Кому могли помешать все остальные – Хавьер, Матео и даже кухарка? Ответов не было. Был лишь детектив, который никак не мог выполнить свою работу добросовестно и поймать наконец это чудовище, что хладнокровно убивает одного за другим.
Однако у детектива уже был кое-кто на подозрении, но делиться этим без должных доказательств он пока не собирался.
Первым тишину нарушил дон Хоакин. Он выругался и свалил с маленького столика фарфоровую вазу, усыпав деревянный пол мелкими белыми осколками и цветами на тонких стебельках.
– Хоакин, – успокаивающе произнесла донья Адриана, коснувшись его плеча. Но он резко дернул рукой и поспешил покинуть кабинет, хлопнув дверью так, что содрогнулись стены.
– Кто это сделал? У вас есть предположения? – спросила донья Канделария, словно не заметив ухода сына.
– К сожалению… пока нет, – чуть замявшись, ответил Монтойя. – Но мы делаем все, что в наших силах.
– Что-то не похоже! – воскликнул Лукас, подскочив на ноги. Его глаза налились яростью, и возникло ощущение, что он в любой момент готов броситься на детектива и растерзать его в клочья. – Членов нашей семьи убивают одного за другим! А вы совсем не спешите раскрывать эти преступления! Все, что вы можете делать, это зачесывать свои волосы и ходить с умным лицом по окрестностям, делая вид, что вы что-то расследуете!