Эухения тоже приходила его навестить. Когда она пришла сюда в первый раз, ее глаза наполнились слезами, но она не заплакала и не стала говорить с Иваном так, будто пришла проводить его в последний путь. Она заставила его подняться на ноги и, глядя ей в глаза, пообещать, что он ни за что не сдастся.
Иван смотрел на неё сквозь прутья решётки и едва сдерживал слез. Теперь все, что он наговорил ей за последние дни, казалось до ужаса глупым. Зачем он ее отталкивал? Почему нарочно причинял боль? Нужно было наплевать на всех и просто наслаждаться временем, пока оно у них было. Но теперь уже поздно. Он сам виноват, что упустил все, что только было можно.
– Мне жаль, – глухо сказал он. – Прости за все. Ты должна быть счастлива. Не печалься обо мне. Просто продолжай жить. Жизнь – это единственная ценность, какая у нас имеется, нужно наслаждаться отпущенным нам временем и не тратить его понапрасну.
– Не нужно говорить так, будто прощаешься со мной! – возмутилась она.
– Но это так.
– Нет! Вот увидишь, я вытащу тебя отсюда. Тебя помилуют! Я добьюсь этого, ведь ты невиновен! – восклицала она, дергая прутья решётки.
Этот всплеск эмоций заставил охранника, дремавшего за столом, оживиться и подняться на ноги.
– Прекратите, сеньорита, – сонно проговорил он. – Ваше время вышло.
– Нет! Иван, ты должен знать, что я сделаю все, чтобы вытащить тебя отсюда. Я обещаю тебе, что ты будешь жить. Не смей отчаиваться! Просто верь мне!
Охраннику пришлось оттащить Эухению от решётки. Она продолжала кричать про веру и надежду и замолкла только тогда, когда ее вытолкнули в коридор.
После Эухения приходила ещё раз, задавала странные вопросы и пыталась заставить Ивана поверить в лучшее. Но что бы она ни говорила, у него не было ни веры, ни надежды. Все кругом считали его виновным в смерти лучшего друга – особенно этот смазливый детектив Монтойя! – так что надеяться на помилование было очень глупо.
Иван даже уже не думал о том, что ему каким-нибудь образом удастся избежать казни. Он думал только о смерти и о том, что ждёт его после неё. Какой мир его там встретит? Что будет с его душой? Примет ли Господь ее на небесах или она будет низвергнута в ад? Иван терзался этими вопросами и страшился того, что ему уготовано.
В последний день заточения к Ивану пришел падре с блестящей Библией в руках и отпустил ему грехи, но спокойнее Ивану от этого не стало, хотя раньше он всегда чувствовал умиротворение рядом со служителем церкви.
Но о каком умиротворении вообще можно было говорить, когда его на закате этого дня должны были казнить за грехи другого человека? Причём человека более могущественного, чем он…
Когда падре ушел, Иван забился в угол камеры и просидел так на холодном полу в полной отрешенности от мира несколько часов. Он вспоминал свою жизнь, своё детство, Кристину и Йона, трясся от страха и пытался убедить себя, что во всем происходящем есть, по крайней мере, один плюс – он вскоре сможет встретиться на том свете со своей семьей, и, может быть, хотя бы там они смогут обрести счастье.
Иван узнал, что роковой час настал, когда к нему в камеру завалились охранники с ружьями за спинами. Они быстро подняли его на ноги, сцепили его руки наручниками и выволокли в сырые коридоры. Когда его тащили по тюрьме, Иван мало что понимал. Он находился будто в тумане и просто позволял делать с собой все, что угодно. Он лишь молился, чтобы все это поскорее закончилось и чтобы он наконец избавился от всех этих мук и страданий.
Вскоре он оказался в зале казни и беспокойно пробежался по нему глазами. Здесь было много незнакомых людей, и Ивану стало не по себе оттого, что на его смерть пришло поглазеть столько народу. Где-то в центре он выловил знакомые лица – это были Альба, сеньорита Адель, дон Хоакин и Лукас – и ему стало чуточку спокойнее.
Альба, бледная и измученная, сидела между отцом и подругой и старалась не смотреть на эшафот. Когда она увидела Ивана, то побледнела ещё сильнее и закрыла рукой рот, заглушая вырывающиеся всхлипы. Адель держала ее за другую руку и сама с трудом сохраняла самообладание. Это была, наверное, самая трагическая казнь на ее памяти, а Адель повидала немало казней и даже сама едва не подверглась самосуду.
Дон Хоакин сидел напряжённо и не шевелился. Все его тело словно застыло, и издалека его можно было принять за каменное изваяние. Лишь глаза его выдавали в нем живого человека, они нездорово блестели отчаянием и полнились глубокой скорбью. Лукас сидел рядом с ним точно таким же изваянием. Он крепко сжимал челюсть и смотрел невидящим взором перед собой.
За их спинами Иван неожиданно увидел генерала Фернандеса и его сына Рафаэля. Эухении рядом с ними не оказалось. Сначала Ивану стало обидно оттого, что она не пришла. Но потом он решил, что так будет даже лучше. Не стоило ей смотреть на то, как лишают жизни ее любимого.
Иван ещё смотрел на Фернандесов, когда охранники подтолкнули его в сторону эшафота. На секунду ему показалось, что лицо генерала исказила усмешка. Наверняка тот был рад такому развитию событий, ведь ещё недавно он сам хотел застрелить Ивана. И Иван вполне понимал причину, по которой отец Эухении его так невзлюбил. Он и сам не был в восторге от своих поступков по отношению к девушке, которую любил. Но все-таки это не делает чести генералу, если он пришёл на казнь только для того, чтобы насмехаться над приговорённым.
Хотя, может быть, Ивану все это действительно только показалось…
Охранники привели Ивана к подножию эшафота и заставили его подниматься по крутой каменной лестнице. Он едва ощущал свои ноги, поэтому медлил и останавливался, за что каждый раз получал грубые толчки в спину.
На вершине лестницы Ивана встретил палач с чёрным мешком на голове. В этом мешке были прорези, из-под которых выглядывали злобные блестящие глаза и искривленный ухмылкой рот.
Орудие казни уже было готово. Это было ужасающее приспособление, которое словно явилось из преисподней. Было даже трудно вообразить, что такое могло быть создано в этом мире. Тот, кто придумал его, был посланникам дьявола, не иначе. Рядом стоял священник, и Иван никак не мог понять, как служитель Господа мог оказаться рядом с этим ужасным орудием, которое возвышалось над заполненным людьми залом и откровенно насмехалось над всем святым.
Иван посмотрел на зал, эшафот был очень высоким, так что разглядеть лиц собравшихся было невозможно. И это, наверное, было даже хорошо. Незачем смотреть в чужие глаза во время кончины.
Охранники усадили Ивана на узкий стул и привязали его к столбу. Весь мир погрузился в напряжённую тишину. Металлический обруч, ледяной, как щупальце смерти, ухватился за горло. Палач стал позади к винту и очень медленно сделал первый оборот. Механизм проскрипел прямо в ухо. Иван почувствовал, что воздух в лёгкие стал поступать гораздо медленнее. Вскоре острие винта должно впиться в шею и переломить шейные позвонки. Иван просил всех святых, чтобы это случилось быстро и безболезненно.
Но палач вовсе не торопился. Он словно специально заставлял Ивана мучиться и задыхаться. Казалось, он наслаждался тем, что его жертва умирает в страданиях. Иван в своих мыслях проклинал этого человека и молил Господа, чтобы все преступники в конце концов получили то, что заслужили. А палача он считал преступником. Хоть он и был просто человеком, который приводил в исполнение приговор, но все равно был ничуть не лучше обычных убийц. А может быть, он был даже хуже, ведь свои убийства он совершал, прикрываясь законом.
Однако палач медлил вовсе не потому, что ему нравилось видеть чужие страдания. Он даже не смотрел на свою жертву, потому что все его внимание было привлечено к тому, что происходило внизу.
В зал ворвались двое молодых людей. Выглядели они очень плохо – растрепанные, измученные и в грязной одежде. Они что-то прокричали, меча глазами молнии, и вызвали тем самым настоящую суматоху. Кто-то закричал, кто-то начал судорожно креститься, а кто-то бросился к ним и стал засыпать их вопросами.
Монтойя с безумно горящими глазами пересёк весь зал и вспорхнул по лестнице на эшафот. Он подлетел к задыхавшемуся Ивану, ухватился за винт и вернул его в прежнее положение.
Иван, едва понимая, что происходит, ощутил, как воздух обжег легкие. Он увидел перед собой Монтойю, который уже убирал с его горла металлический обруч, и запутался вдвойне. Он уже умер?.. Или его отпускают? Если отпускают, то почему? Что произошло? Чтобы во всем разобраться, Иван попытался вглядеться в зал, но перед глазами все было размыто, так что увидеть, что там происходит, он не сумел. Тогда он решил спуститься вниз, но едва он поднялся на ноги, как в глазах потемнело, а тело устремилось в свободный полет. Иван повалился на каменный пол, слыша сквозь шум собственной крови какие-то неразборчивые крики.
– Иван! – вдруг раздался отчетливый крик прямо над его ухом.
Какой знакомый голос, – подумал Иван.
Он с трудом смог открыть глаза. Свет хлынул ослепительным потоком, а после в этом свету стали вырисовываться обеспокоенные лица. Иван долго бегал по ним взглядом, пока не остановился на одном, которое заставило его усомниться в реальности происходящего.
Наверное, я все же мертв, – сделал он вывод. – Потому меня и отвязали. Значит, я был прав, когда думал, что смогу здесь встретиться Йоном.
***
Те дни, что были отпущены Ивану судьей, Эухения не собиралась терять зря. После того, как она побывала в тюрьме, она решила провести своё собственное расследование, раз полиции оказалось не под силу справиться со своей работой. Поговорив с адвокатом сеньором Куэрво, она узнала все детали дела и начала действовать.
Первым делом она решила поговорить с Кармен, ведь все это началось именно из-за ее рассказа о том, что в вечер убийства дона Йона Иван якобы прятал под лестницей пистолет.
– Я знаю, что твой рассказ для детектива был неправдой, – начала Эухения, остановив горничную в коридоре второго этажа и смерив ее ледяным взглядом. – Будет лучше прежде всего