Элизабет Вайт, она же Елизавета Белова, после окончания Вашингтонского университета, факультета иностранных языков — французский, немецкий и русский — получила предложение работать переводчиком в структуре американских секретных служб. Выбор на нее пал, конечно, не случайно. С улицы в эту систему мало кто попадал, в основном людей набирали по протекциям и рекомендациям. Лизе, можно сказать, повезло, ее родители работали в ЦРУ с 1946 года. А когда ушли на заслуженный отдых, рекомендовали дочь на свое место. После трех лет добросовестной работы переводчиком, где она проявила себя исключительно с положительной стороны, ее «прощупали» и направили учиться на курсы специальной подготовки секретных агентов. Там девушки-лингвистки были очень нужны.
Родители Лизы были русскими. История очень необычная. Во время войны, в самом ее конце, когда ход событий был уже предрешен в пользу СССР, они были заброшены на территорию освобожденной Германии в группе советских разведчиков-резидентов, как их еще называли — нелегалов. Их задача была простой — внедриться в послевоенном пространстве Европы, получить под видом беженцев якобы из немецких лагерей документы политических отказников, чтобы потом спокойно работать на разведку в пользу СССР.
Их было три «семейные» пары, которые в дальнейшем должны были обустроиться на территории Западной Германии, Франции и Великобритании и держать контакт между собой. Так планировалось. Но случилось все иначе, они растерялись в хаосе послевоенного времени. Связь с Родиной оборвалась, и каждый устроился как мог. Чета Беловых была задержана на территории американской базы и не задумываясь перешла на сторону союзных войск. Они не считали себя предателями, совсем нет! Просто они увидели нормальную жизнь, если можно было назвать нормальной разруху и послевоенную неурядицу в Европе, которая все равно показалась им прекрасной после ужасов сталинской диктатуры. Только здесь они поняли, что такое быть свободными и не бояться говорить вслух, о чем думаешь. Свобода! Вот на что они клюнули! Сознавшись в своем «шпионском» прошлом, в 1946 году они были переправлены в Вашингтон, где приступили к работе в Разведывательном управлении в качестве консультантов и инструкторов на курсах подготовки агентов в секторе «СССР — Восточная Европа». Позднее они узнали, что пара Никитиных погибла при освобождении Нормандии, а Николай и Екатерина Волковы пропали без вести. И только в 1987 году совершенно случайно при просмотре агентурных данных из Парижа вдруг всплыли имена семейной пары Волковых.
«Не может быть!» — не поверили Беловы. Столько лет прошло!
Выяснилось, что французы серьезно занимаются проблемой разваливающегося Советского Союза и предполагаемой объединенной Германией, чтобы вовремя использовать исторический момент шаткого политического и экономического положения в Восточной Европе в свою пользу. Но американцы и сами были не прочь поучаствовать в «перестройке». Теперь нужно было разобраться в действиях и планах французов и тактически их опередить.
Вот для этого и была направлена в Париж Элизабет Вайт. Ей предстояло просочиться в многочисленную диаспору русских в Париже и выяснить, являются ли Волковы той исчезнувшей после войны парой агентов КГБ.
15
Борис ликовал. Все получилось, как предполагалось. Зря волновался, как и чем припугнуть балерину. Оказалось, ее и пугать-то было не надо!
Она, по всему, еще находилась под амнезией страха своей прошлой жизни. Малодушие и душевная паника молодой женщины даже изумили его, видавшего на своем веку малодушных и мнительных трусов.
— Вы понимаете, Алла Владимировна, ситуация очень деликатная, ведь ваш муж не в курсе вашего прошлого… Или? Нет! Ну, мы так и предполагали… А на французский паспорт вы уже как, документы собрали? Ну вот, видите, как у вас все хорошо складывается, мы искренне рады! Честное слово! Наверное, вы совсем не хотите, чтобы французские чиновники вами заинтересовались? Нет? Мы так и думали. Очень хорошо, что вы все правильно понимаете!
Сигаретный дым клубился и резал глаза. Мадам Дюшен вытерла то ли от дыма, то ли от волнения проступившие слезы.
— Простите, Алла… Можно так, по-простому? Я, наверное, много курю? Дурная привычка, простите еще раз! А вы никогда не курили? Ну надо же! Даже завидую вам, а вот сам бросить не могу, много раз пытался…
Он смотрел на нее открытым доброжелательным взглядом, от которого она замешкалась. Может быть, все не так и страшно?
Борис не зря был дипломатом, преподнести себя и ситуацию умел с великим блеском, что называется, на высшем уровне. Понимая ее состояние: «Бедная мокрая курица! — хмыкнул он про себя. — Зачем же так расстраиваться и принимать все близко к сердцу…» — он перешел с деликатной темы разговора на светские сплетни из парижской жизни и закончил встречу несколькими свежими пикантными анекдотами, на которые был мастер.
— «Куда бы вы хотели попасть после смерти — в рай или в ад?» — «Трудно сказать. Климат в раю предпочтительнее, но зато в аду общество интереснее». — Хитренько глянул на нее. — Что, не очень смешной? Ну, тогда вот еще… Муж неожиданно вернулся из командировки…
Он старался и даже вызвал улыбку на измученном красивом лице балерины, поймав на себе изучающий женский взгляд.
Борис про себя отметил: у-у-у, какие мы нежные… и симпатичные! В конце разговора Зверев незаметно подложил конверт под маленькую изящную сумочку и дружески подмигнул ей. Он заметил, как Алла Владимировна нервно дернулась, блеснула мокрым взглядом и отвела глаза. Видно было — испугалась, побледнела, но побоялась что-либо сказать.
«Проглотила!» — торжествовал Борис Александрович.
Они вместе вышли из кафе и прошли до площади святой Марии-Магдалины, или Мадлен, как называли ее парижане. Собор во всей торжественной красе раскинулся перед ними. Борис Александрович и Алла подошли к ступеням и, запрокинув головы, залюбовались мраморной колоннадой, которая подавила их своими внушительными размерами. А Зверев, придвинувшись ближе — плечо к плечу, стал увлеченно рассказывать:
— Представляете, Алла, Наполеон в первую годовщину Аустерлица заказал этот собор как памятник во славу Великой армии… — он взглянул на нее, широко улыбнувшись. — Ну, мы теперь знаем, какая она великая — ха-ха… Вообще, этот храм, скажем, какой-то несчастливый: Армию разбили, и даже архитектор Пьер Виньон умер, бедный, не дождавшись, чтобы увидеть свое детище. Но все равно хорош! А? — И Зверев еще ближе придвинулся к ней. Алла осторожно отодвинула плечо, но продолжала с удовольствием слушать. А Борис Александрович, заметив, что ей интересно, провел почти профессиональную экскурсию. В голове у Аллы пронеслось: как же он много знает!
Надо сказать, муж Аллы Владимировны никогда не водил ее по Парижу и ничего не рассказывал ни о городе, ни о жизни парижан. Причина, быть может, была в языке, на котором Алла уже говорила, но еще не настолько, чтобы вести интеллектуальные беседы. Только сейчас она подумала: а скорее всего, не так уж много он и знает.
Зверев, понимая, что производит эффект своими познаниями в истории и архитектуре, попросив разрешения — можно? — взял Аллу под руку и повел ее вокруг собора, продолжая рассказывать:
— Обратите внимание, Алла, направо на фронтоне Филипп Лемер создал скульптурные сцены Страшного Суда.
Аллочка искренне внимала каждому слову необычного гида и неожиданно поймала себя на мысли, что ей действительно интересно.
— Видите, Алла, вон те бронзовые двери у главного входа, к которому ведет лестница? — он подвел ее к дверям и в деталях начал объяснять сюжет и историю создания каждой скульптурной композиции.
Интересно, откуда он все это знает в таких подробностях? Действительно, его знания и умение так интересно рассказывать удивили Аллу, которая любила искусство во всех его проявлениях. Она, конечно, не знала, что Борис окончил специализированную школу английского языка с уклоном архитектуры и искусства, где учились дети дипломатов и известных художников. А Зверев, окрыленный успехом, провел ее по лестнице и завел внутрь храма. И Аллочка замерла: чудо какое! Полумрак, тишина и божественный покой после шумной, пыльной суеты города, показались мистическим продолжением этой необычной экскурсии. Внутри у Аллочки все дрожало от жуткого коктейля страха, любопытства и неизвестности. Думала ли она сегодня утром, что окажется здесь и будет любоваться этими завораживающими бликами света на настенных фресках? А этот голос, который показался по телефону непереносимым, так располагающе опасен…
— Видите, Алла, как интерьер освещается через свод, который украшен скульптурой и росписью? Здесь есть настоящие шедевры.
Они подошли к мраморным группам «Венчание девы Марии» и «Крещение Христа». Борис стоял совсем близко, и она чувствовала его горячую руку и сдерживающее дыхание. И вдруг испугалась: что я здесь делаю? От своих путанных мыслей Аллочка потеряла нить интереса, а в голове гудело от усталости и впечатлений. Она вдруг отчетливо осознала, что с ней произошло: «Муж, говорите, ничего не знает? Прекрасно! Тогда, если не трудно, вот здесь распишитесь, спасибо!» — словно услышала она голос Зверева и закрыла в отчаянии глаза. Что я наделала?
— Посмотрите, какой фрагмент фрески чудесный, узнали? — Да это же Лемер! — Да, очень красиво…
Но в голове уже кружились панические мысли: «Который час, интересно знать? — она незаметно посмотрела на часы. — Семь уже! Даниэль, наверное, волнуется — куда я пропала…» — Но, посмотрев на беспечного гида, не сводившего с нее глаз, успокоилась и повеселела.
Как-то незаметно прогулка по площади Мадлен сблизила их, и, выйдя из собора, они под руку прошли до площади Согласия, где долго не могли расстаться. Зверев держал ее за руку и что-то говорил о посольстве США, показав рукой на маленькую улочку, прилегающую к площади Согласия. Аллочка, уже ничего не понимая, кивала головой. Они решили встретиться в следующую субботу. Борис Александрович обещал показать и рассказать ей историю знаменитой площади и не менее знаменитых монументов на ней. Он подвел Аллу к станции метро «Конкорд», поцеловал ей руку и исчез в проходящей толпе так быстро, что она поймала себя на мысли: был ли он с ней вообще? Может быть, все это ей пригрезилось?