Алла очень волновалась, вспомнив равнодушный голос Зверева по телефону: что-то не так, думалось ей. Минутная стрелка словно застыла на циферблате часов церковной башенки. Она нервно зажала в горячей руке талисман-хранитель, спадающий на цепочке по шее, и незаметно поцеловала туфельки. Алла была очень суеверной, впрочем, как многие балерины: плевала через плечо, стучала по дереву, крестилась к месту и не к месту и всегда носила, не снимая, свой оберегунчик — фарфоровые пуанты. И пусть это будет смешным для кого-то, но эти ритуалы помогали ей жить. Тьфу, тьфу…
Она заплатила за кофе и вышла на бульвар, ведущий прямо к Люксембургскому саду.
«Гор — любимец Ра… — Алла поддела туфелькой шуршащий золотистый ковер под ногами. Разноцветные сухие листья, цвета охры, взметнулись и, подхваченные ветром, понеслись по бульвару: — Властелин Нижнего и Верхнего Египта…»
У фонтана была толпа. «Да как же я найду его здесь?» — испугалась она, вглядываясь в место встречи. Разгоряченные и полураздетые парижане охлаждались под прохладными брызгами гигантских струй. Некоторые сидели, опустив ноги и руки в воду, а дети радостно визжали и плескались.
Не найдя Бориса глазами, ровно в шесть часов Алла подошла к фонтану и села на выступающий бетонный парапет. Капельки влаги, разлетающиеся холодной пылью, покрыли ее горячие руки чудесной прохладой. Она прикрыла глаза и подставила лицо под вечернее спокойное солнце.
«Гор — любимец Ра…»… — она почувствовала взгляд и повернула голову в сторону аллеи. Это был он! У Аллы сердце ухнуло вниз: Гор — любимец Ра! Она улыбнулась ему и замерла… Зверев глядел на нее сдержанно и серьезно.
«Что-то случилось!» — мелькнуло у нее в голове, и радость пропала. Борис, сделав ей знак кивком головы, мол, следуй за мной, свернул с широкой центральной аллеи на едва заметную дорожку, убегающую в глубину парка. Всю дорогу Алла, пытаясь предугадать предстоящие события, неуверенно шла за ним. На скамейке, в уединенном месте, они сели и Зверев, наконец, поздоровался с ней и поцеловал ей руку.
— Привет, дорогая. Все в порядке? — спросил он спокойным и бесстрастным голосом.
— Да, все хорошо, Борис… — она неуверенно взглянула на него и добавила: — …Александрович.
Зверев улыбнулся и взял ее за руку:
— Можешь называть меня Боб… или Зверь…
— Зверь? — испугалась Аллочка.
— Мое прозвище с институтских времен…
— А можно, я тебя буду называть Гор? — робко спросила она.
— Гор? — Борис рассмеялся и внимательно посмотрел на Аллу. И вдруг, резко оборвав смех, холодно сказал: — Никаких «горов»! Борис или Боб! — и выпустил ее ладошку из своей руки. Какое-то время они сидели молча. Шуршащим комочком на колени Аллочки упал лист каштана. Она вздрогнула от неожиданности всем телом, взяла пожухлый коричневый листочек в руки и поднесла к губам:
— Хорошо, Борис Александрович! — и отвернулась.
Зверев снял темные очки и сосредоточенно посмотрел на нее, видно было, что он начал злиться.
— Алла! Мне надо сказать тебе что-то очень важное…
«Точно что-то произошло, — содрогнулась Аллочка, — Я так и знала! Ну что еще они откопали в моих бумагах?»
Борис на какое-то время отвернулся и молча начал расчерчивать зигзагообразные линии по земле носком ботинка. Потом медленно проговорил:
— А случилось то, Алла Владимировна, что мы приступили к большой и серьезной работе. Ты поняла?
— Какой работе? Ах, да! — она опустила голову.
Увидев, что Алла расстроилась, Борис взял ее за руку и успокаивающе погладил, продолжая говорить ровным тоном:
— Не забывай, дорогая, для чего мы здесь! Будем встречаться только в отеле, где можно спокойно общаться … — он, впервые за встречу, нежно улыбнулся и поцеловал ее ладонь изнутри, задержав руку у своих губ. Алла молчала.
— И еще я хотел тебе сказать, Алла, — лицо Бориса опять стало непроницаемым, — никаких встреч в кафе и ресторанах! На публике мы — случайные знакомые. Это очень важно! Ты поняла?
— Да… — каштановый лист хрустнул и рассыпался в сжатой до боли руке.
Аллочке стало понятно, что он старается убедить ее: дело — прежде всего!
Она все поняла. И расстроилась.
Тишина в парке прерывалась звеневшими издалека детскими голосами, и лучи вечернего солнца пробивались сквозь поредевшую листву деревьев. Было так покойно, но в тоже время, несмотря на тепло, по-осеннему неуютно.
Борис Александрович совсем отстранился и начал объяснять, плохо слушавшей его Алле, схемы их связи и встреч.
— Ты слушаешь меня или нет, Алла?
— Да, да, конечно…
Она все поняла: звонить он ей больше не будет — ну что же, значит так надо… Объяснил, дескать, на тот случай, если телефон прослушивается. Раз в две недели встреча в «Гранд-Отеле», в три часа, после обеда — в голове мелькнуло: «А если не приду? — и вздохнула: — Приду…»
Конечно, приду! А куда деваться? Или, может, и правда послать все к черту и прямо сейчас?
— …номер в «Гранд-отеле» не хуже, чем в «Бонапарте». Даже лучше — кровати шире! — Борис засмеялся и взял ее за руку.
Алла прервала свои скачущие мысли и промолчала. Намек ей не понравился. Она желала услышать совсем другое, что он любит ее и хочет увидеть. Наивная дурочка! Алла ничего не ответила и тихонько высвободила руку. «Не приду!» — опять подумала она.
— Алла! Да что с тобой? Ты меня слушаешь?
— Да, конечно, Борис!
— Здесь адреса, которые ты должна изучить и запомнить!
Он посмотрел на нее серьезно:
— Узнай обстановку в русском ресторане «Балалайка». Кто постоянные клиенты? Войди в доверие к работникам и официантам.
Аллочка удивилась:
— Почему «Балалайка»?
— Там собирается интересная публика. Много русских эмигрантов, да и французов, интересующихся Советским Союзом, хватает.
Зверев протянул ей конверт:
— Ходи почаще, раза два в неделю. Не скупись на чаевые. Денег будет достаточно.
Алла взяла увесистый конверт.
— Борис, это деньги? Я не возьму! Я еще те не потратила! А в остальном не волнуйся, сделаю, как надо!
Зверев спокойно посмотрел на нее, снисходительно улыбаясь уголками рта:
— Я не сомневаюсь, Алла Владимировна, что ты все сделаешь, как надо, а деньги еще пригодятся. Работы будет много, я обещаю!
Он встал.
— Ровно через две недели я жду тебя в отеле, как договорились, в три часа. Отчитаешься о посещении ресторана «Балалайка» и общества дружбы «Франция — СССР». И пожалуйста, ничего не записывай! Все запоминай до мелочей.
Зверев нагнулся и приблизил свое лицо совсем близко так, что она подумала для поцелуя и прикрыла глаза, ожидая прикосновения его губ. Но вместо нежного прощания она услышала сухое предостережение:
— Алла, я надеюсь, ты понимаешь, что говорить никому ничего не надо. Даже мужу!
Она приоткрыла глаза, все еще не понимая — о чем это он? — а когда встретилась с его пытливым и холодным взглядом и смысл сказанного дошел до ее сознания, она ужаснулась…
Пугает! Боже мой!
Алла тихо, как будто сама себе, сказала:
— Я все поняла, Борис Александрович…
Борис резко выпрямился и удовлетворенно, как показалось ей, ухмыльнулся, дескать, еще бы ты не поняла!
Он еще раз поцеловал ей руку:
— Через пятницу, в три часа! — И так же, как в ту первую, роковую для нее встречу, Борис исчез за ветвями деревьев так быстро, что она опять изумилась: а был ли он?
Она осталась сидеть на скамейке со странной блуждающей улыбкой на губах, словно застывшей в прощальных словах — через две недели, в три часа, «Гранд-отель»(!), ресторан «Балалайка»(?)…
«И мне это надо?» — разочарованно подумала она. Идти никуда не хотелось. Стало все ясно: связь со Зверевым — всего лишь небольшой эпизод в деловых отношениях. И не больше того!
Алла сидела, опустив голову, и румянец стыда и неловкости за себя проявился на хорошо загорелом лице. Вечер опустился над парком. Земля впитала дневную жару как губка, и ночная прохлада возвращала траве и деревьям их свежее дыхание. Она встала и медленно побрела по аллее к выходу парка. Радостное предчувствие встречи, как ей казалось, с «властелином» ее души, переросло в легкую меланхолию обманутой женщины. Впереди были две недели, которые надо было прожить в делах далеких и совершенно ей не интересных.
26
Жара, продолжавшаяся целую неделю и побившая рекорды температуры октября, уступила место запоздалой осени. Душный и пыльный Париж наконец умылся и освежился долгожданной непогодой.
Вера шла пешком в универмаг «Прантэн» после занятий и, несмотря на ненастье, получала огромное наслаждение от мокрого тумана, от шума дождя, монотонно стучавшего по зонту, от поблекнувшей и умиротворенной природы. Верочка любила осень. Когда жила в Москве, то всегда в конце сентября — начале октября ездила на дачу родителей под Абрамцево, подышать прохладным осенним воздухом и побродить по аллеям знаменитого парка, в этот период времени словно объятого пламенем от медленно кружащихся в воздухе красных листьев. «Да, здесь, конечно, не Абрамцево!» — она ностальгически вздохнула. Но оглядев Марсово поле в обрамлении золотых, а сейчас от дождя — коричневых деревьев, скрыть не могла — тоже красиво!
В последнее время она была почти счастлива. Наконец ее мечта сбылась, она — студентка знаменитых курсов. Почему же почти, а не совсем? Вот Верочка и пыталась в этом разобраться. Казалось, вот уже неделю она ходит на лекции в класс синхронного перевода, как того хотела. Так? Так! Да и занятия были насыщенными и интересными для специалистов переводчиков, и она старалась не упустить ни минуты от уроков. Так в чем же дело? Верочка качнула головой от назойливых мыслей. Она знала в чем. Ее отвлекала от учебного процесса, как оказалось, еще более важная обязанность, чем профессиональный перевод, — секретная деятельность. Где уж там концентрироваться на уроках, когда приходилось все время смотреть во все глаза, прислушиваться и наблюдать за Элизабет Вайт, отмечая для вечернего отчета: сидела за первым столом — одна; пропустила последнюю лекцию; опоздала… Какие уж тут лингвистические экзерсисы, черт возьми!