Что ж, новая кандидатура в «ласточки»… Алла Владимировна Дюшен, в девичестве Михайлова, в первом браке — Богданова. Вышла замуж за гражданина Франции Даниэля Дюшена два года назад. Почти год живет во Франции. Бывшая балерина Ленинградского театра оперы и балета. Первый муж Эдгар Богданов проживает с матерью в Москве, пятнадцатилетняя дочь Люба осталась с бабушкой в Ленинграде.
Это все, что удалось узнать Кондакову о своей новой знакомой. Он улыбнулся. Она ему очень понравилась.
На Старый Новый год он выбрался в ресторан, чтобы посмотреть на людей, рекомендованных Алешей. Кондаков решил воспользоваться праздничной неразберихой всеобщего веселья, когда никому ни до кого нет дела. Пришел специально поздно, около полуночи, и понял, что правильно сделал: пьяная толпа лихо отплясывала «барыню» и никто не обратил на него внимания. Лариса Квин представила его друзьям как своего знакомого, заглянувшего на огонек. Все очень естественно получилось. Алла и вся компания за столом — молодая девушка (Вера Борткевич, запомнил Жорж тогда и сделал запрос о ней, на всякий случай) и ее ухажер-француз, по-моему, Антуан Мушан — ничего не заподозрили. Очень хорошо посидели.
Кондаков опять подумал о новой знакомой: интеллигентная, милая. Вот только почему она пришла на вечеринку одна, без мужа? Интересно!
Жорж был один уже много лет. Десять лет! Страшно подумать, как время летит! Он вспомнил свою жену и вздохнул: что с ней сейчас? Жорж, тогда — Леонид, женился по любви и был счастлив в браке, пока судьба не развела его с любимой женой и дочками.
«Хватит об этом!» — Кондаков уткнулся в газету, и гримаса пробежала по недовольному лицу: неужели Франсуа Миттеран болен раком? Значит, грядут большие перемены… Не любил Жорж перемены! Наелся он этих перемен за свою жизнь!.. Тьфу ты!
Мысли снова закрутились «о себе любимом». Дочки уже взрослые, внук, которого никогда не видел… Одиночество в чужой стране. Потом — Женя Щеглова! Нет, об этом слишком больно вспоминать. Как говорится, проехали. На скором поезде! С тех пор как он оказался в вынужденном подполье, Жорж даже и не пытался связать свою жизнь с какой-нибудь женщиной. Вернее, с какой-нибудь — не хотел, а вот чтобы зацепило за душу — не встретил. О теле он не думал. Тело — это инструмент, телом можно управлять, но не душой. И вот, пожалуйста, нежданно-негаданно, впервые за много лет, он увидел в глазах милой и красивой женщины искренность и внимание. Или так ему показалось? Что же, проверим первое впечатление.
Алла Дюшен назначила ему свидание в кафе на площади «Трокадеро».
Жорж улыбнулся: удивительно, он знал это кафе еще со времен Леонида Гуревского! Совпадение, конечно, но приятно, что ей нравятся места, которые он любил. «Ну, опять поехали! — прервал себя Кондаков — Хватит о прошлом!»
Недочитанная газета вернулась на прилавок. Мерси, читайте сами!
Он заплатил за кофе, окинул быстрым взглядом вокзал в целом и место своего маршрута в метро. Надел шляпу и очки. Пусть это кажется смешным и нелепым, без них он себя не представлял. Уже десять лет это было частью его облика. Казалось, ненужные детали, на самом деле они были частью хорошо отработанной конспирации: снял заметные аксессуары и уже другой человек. Жорж посмотрелся в настенное зеркало: «Пугало огородное, а все туда же. На свидание!» — и, низко опустив край шляпы, поднял воротник пальто и спустился по лестнице на станцию метро.
48
Борис расслабленно откинулся на кровати и потянулся за сигаретами, лежавшими на прикроватной тумбочке.
— Знаешь, в последнее время я стараюсь меньше курить, только когда хорошо, — он затянулся, — или когда совсем скверно.
Аллочка с нежностью посмотрела на него и спросила:
— А сейчас? Тебе хорошо?
Самодовольная улыбка тронула красивые волевые губы. Он выпустил дым колечками и промолчал. И через минуту вопросом на вопрос:
— А тебе хорошо с мужем?
Алла покраснела и с обидой сказала:
— Борис, пожалуйста, не надо! У меня прекрасный муж!
— Ну так что же ты делаешь здесь со мной, если у тебя прекрасный муж?
И, усмехнувшись, Борис выпустил струйкой дыма прямо ей в лицо. Она задохнулась, скорее от негодования, чем от дыма, и резко встала с кровати.
— Не смей так говорить!
Зверев в ответ рассмеялся:
— Ой, ой, какие мы обидчивые! У всех вас, несчастных жен, если послушать — прекрасные мужья! Только скажите мне на милость, почему от этих хороших мужей вы бегаете по отелям?
Нервно набросив на себя халат и ничего не отвечая любовнику, Алла прошла в ванную комнату. В номере наступила тишина. Только слышался плеск воды из-под крана, да из соседнего номера доносилось приглушенное бормотание телевизора.
Борис Александрович прислушался: плачет или нет? Недовольно понял, что переборщил: тоже мне, нежные какие!
Пришлось встать. И, чтобы замять деликатную ситуацию, приготовил конверт с деньгами.
Аллы долго не было слышно. Он тихонько подошел к дверям ванной и услышал, что она плачет. Борис сморщился, как от зубной боли: «Так и знал! Начинается!» Он не любил выяснять отношения с женщинами, считая ниже своего достоинства выслушивать истерики и обвинения в свой адрес. Еще чего не хватало! Терпеть не мог признаний в чувствах, сцен ревности, обид и прочих атрибутов любовной лирики. Для него с женщинами все было просто: если это жена, то хорошая мать детей и хозяйка. Если любовница — то красивая, сексуальная и без претензий. Мадам Дюшен для него была ни тем, ни другим. Зверев, недовольно прищурив глаза, приоткрыл дверь:
— Алла! — и, увидев ее в слезах, разозлился: — В чем дело? — Он взял ее за руку и сильно сжал пальцы: — Почему плачем?
Она заплакала еще громче. Борис резко развернул ее:
— В чем дело, я тебя спрашиваю?
Алла на минуту замолчала и, глядя прямо в глаза Борису, сквозь прерывистое рыдание, выдавила из себя:
— Я не хочу… — и еще сильней залилась слезами: — Я, я не могу… Борис! Я больше не могу вести двойную жизнь… — Она с силой вырвала руку из его пальцев и закрыла лицо полотенцем: — Не мо-гу!
Зверев недовольно повел плечами и, ничего не сказав в ответ, набывчившись, вышел. Стало очень тихо, вода из крана миролюбиво журчала, и слышались отдаленные голоса из соседнего номера. Аллочка в полном бессилии села на край ванны и тоже затихла. Пар эмоций и стресса был выпущен. Ну и что дальше? Она вытерла глаза и, посмотрев на себя в зеркало, ужаснулась: размазанная косметика, опухшие глаза, искривленный в истерике рот. Ей вдруг стало противно, что она так унижается и показывает свои чувства.
Алла медленно встала: что делать? Делать нечего!
Потом ее пронзила мысль: «Ну почему же? Я знаю, что делать!»
Она энергично умылась холодной водой. Лицо пылало, то ли от контраста температуры воды, то ли от переполнявших ее чувств, но стало значительно легче, и, собравшись с силами, она решительно вышла из ванной. Невероятно, но в одно мгновенье в ней вспыхнуло чувство сильнейшего протеста: сейчас или никогда!
То, о чем она не думала даже час назад, но мучило так давно, вырвалось у нее желанием высказаться.
— Борис! — она с вызовом подняла голову — Я давно хотела тебе сказать, нам надо расстаться!
Зверев, обнаженный, сидел в кресле и невозмутимо смотрел на нее
— Что-о-о? — протянул он удивленно и рассмеялся: — Расстаться? Это как? А разве мы вместе? — Он резко встал, грубо развернул ее лицо руками к себе и накрутил на палец цепочку с кулоном. Фарфоровые туфельки слабо звякнули. Борис провел большим пальцем по пуантам: — Слушай, балерина, внимательно! Расстаются, как известно, муж и жена, друзья, любовники… А мы разве муж и жена? Друзья? Или мы — кто? — И он презрительно хохотнул ей в лицо.
Алла дернулась в его в руках, но Борис еще сильнее зажал цепочку пальцами.
— Я думала, что мы… — Аллочка задыхалась, и ей стало трудно говорить.
— Я надеялась, что мы… — тут она отвела голову в сторону и вдруг стала резко вырваться из его рук: — Борис, отпусти, пожалуйста!
Зверев еще крепче накручивал украшение между пальцами, и по выражению лица казалось, что он хочет задушить ее. Цепочка натянулась до предела, вдавившись в напряженную шею, и лопнула. Туфельки жалобно звякнули и рассыпались, закатившись под стол.
— Ах так! — Алла, освободившись от давившей цепочки, отпрянула и схватилась за горло: — Ты об этом очень пожалеешь! — Она зажала в руке разорванное украшение, подошла совсем близко и медленно проговорила дрожащим от негодования голосом:
— Хорошо, Борис, я согласна, мы действительно друг другу — никто! Тогда тем более нам надо расстаться!
Тут Борис Александрович зашелся раскатистым хохотом. Видно было, что он просто-напросто ерничает:
— Ой, не могу! Рассмешила! Что значит — не встречаться? А работа? Ты, что забыла, дорогая моя мадам Дюшен? Расстаться! Ага! Жди!
Зверев резко оттолкнул ее в сторону и начал одеваться.
Алла молча смотрела на разорванную цепочку: «Господи! Оберегунчик сорван! Плохая примета! Может быть, я зря все это затеяла? — с запоздалым сожалением подумала она. — И с чего я взвилась? Ну, спросил про мужа…»
В результате так прекрасно начатый вечер превратился в банальный скандал недовольных друг другом любовников. И правда, зачем она затеяла весь этот сыр-бор? Алла совсем и не помышляла расставаться со Зверевым. Даже совсем наоборот… Просто накопилось на душе за эти полгода недомолвок и холодности с его стороны и переживаний с обидами — с ее. А теперь, действительно, что дальше?
Алла беспокойно поискала глазами туфельки. Одну увидела под журнальным столиком, другую у ножки кресла. Слава Богу, целы, не разбились! Она подняла дрожащими руками хрупкое украшение и положила вместе с цепочкой на стол. Потом села в кресло и безучастно уставилась в телевизор, включенный ею на всю громкость. Зверев поморщился от шума и, ни слова не говоря, выключил орущий приемник. Тишина была нестерпимой для Аллы. Нервы ее совсем сдали, и она неожиданно сорвалась с места и заметалась по комнате в поисках своей разбросанной одежды. В данный момент ей хотелось только одного — убежать отсюда.