— И вижу, что безуспешно.
Она улыбнулась в ответ и неожиданно почувствовала себя хорошо и комфортно. Странно, от этого едва знакомого человека исходило такое участие, теплое внимание и уверенность, что безотчетная радость, что она пришла сюда, поднялась в ней. Кондаков протянул ей руку и повел к столику, где стояла недопитая чашка кофе.
— Я вижу, вы совсем продрогли, — он помог ей снять влажный плащ.
Снег кружил в порывах ветра и лепил мокрыми хлопьями в окно. Пахло кофе и чем-то сладким — пригоревшим сахаром? «Крем-брюле!» — поняла Алла, увидев, как на соседний столик перед дамой с высокой старомодной прической поставили горячий и ароматный фирменный десерт. Она почувствовала, что проголодалась, впервые за эти дни, и подумала: «Вкусно пахнет. Надо бы заказать». А посмотрев на потемневшее окно, совсем успокоилась и легкомысленно пришла в восторг, что пришла сюда, где светло, тепло и уютно.
Несмотря на то что было четыре часа дня, темнота опускалась на город. Ранние фонари осветили улицы и черное небо. Струйки воды от тающего снега стекали, словно слезы, по запотевшему стеклу. Она в ознобе повела плечами: отвратительная погода, точно про собаку и хозяина!
— Кофе, чай? Вы голодны?
В его спокойном голосе, Алла услышала такое участие, что вновь беззаботно подумала: «Как хорошо, что я ушла из дома! И как замечательно, что я пришла сюда!»
Она благодарно посмотрела на Жоржа. Их взгляды опять встретились.
В его больших темных глазах, казалось, скрывалась какая-то тайна, спрятанная за ироничным и немного насмешливым взглядом — не докопаться! Ее сердце ухнуло и провалилось в невесомость. Он смотрел на нее и улыбался грустно-добродушно, как мудрый сказочник — Ханс Кристиан Андерсен с известного портрета в детской книжке, которую ей читали на ночь в детстве. Все произошедшее с нею в последние дни сразу начало ускользать и удаляться, как будто это было в другой жизни, как будто даже и не с ней… «Он необыкновенный! Почему же в “Балалайке” я его не разглядела? Как хорошо, что он снял эти дурацкие очки… Как хорошо, что я пришла сюда…»
Кондаков внимательно смотрел на нее и улыбался. Алла смутилась и отвела взгляд. Как будто прочитав мысли в ее глазах, Жорж растерянно переставил чашку кофе на другое место и тоже посмотрел в сторону. «Она милая и очень красивая, ну куда мне, старому отшельнику…» — печально подумал он и снова взглянул на Аллочку. Взволнованные и грустные глаза полыхнули на него мягким светом. Жорж понял, что он теряет голову. Подошел официант и зажег на столе свечу, и сразу электрический свет показался лишним и слишком ярким. За окном свет от уличного фонаря из противного желтого становился лунно-загадочным и прозрачным, так что в нем был отчетливо виден серебристый слепящий снег. Все остальное отдалилось и стало лишним и ненужным. Были в этом пространстве только два человека. Два одиноких человека — мужчина и женщина, встретившиеся совершенно случайно в этой суматошной, жестокой, странной и все же прекрасной жизни. Ресторан «Трокадеро» приютил их и, как костер в холодной степи, соединил и согрел. Значит, надо было такому случиться.
У Жоржа мелькнула мысль: первое впечатление почти всегда верное, она действительно милая и очень красивая.
Официант вернул их в реальность. Он раскрыл блокнот:
— Что будем заказывать?
Жорж словно очнулся:
— Кофе, пожалуйста… — и вопросительно взглянул на Аллочку: — Эспрессо, о-ле?
— Чай…
Удивился:
— Чай? Тогда два чая, пожалуйста!
Они пили горячий крепкий чай и слушали, как за окном шелестит снег с дождем и вздыхает ветер. Свеча на столе дрожала и мигала и казалась такой же зыбкой и ненадежной, как это чувство, вспыхнувшее на какое-то мгновенье между ними и в любую минуту способное погаснуть.
Жорж уловил в больших глазах своей визави тревогу. «Она чем-то расстроена, но старается скрыть…» — подумал он
— У вас что-то случилось? — тихо, чтобы не вспугнуть возникшую между ними близость, спросил Жорж и осмелился взять ее за руки.
Алла смотрела на свечу и чувствовала горящей щекой его взгляд. Холодные ладони дрогнули и затихли, словно оттаивая. Так они и сидели, сцепив пальцы рук, и молчали, прислушиваясь к своим чувствам. В голове у Аллы почему-то зазвенело и закружилось, и душа ее полетела под высокий свод потолка, в виде голубого неба в звездах. Чтобы не вспугнуть хрупкую иллюзию близости, Алла потихоньку выскользнула ладошками из его рук и сделала глоток остывшего терпко-горького чая. И в это самое мгновенье поняла, что откровенность с этим человеком ее не страшит. Жорж сидел напротив, и подперев тяжелую голову руками, неотрывно смотрел на нее:
— Так что случилось у вас, Алла?
— Нет, нет, ничего! Ничего не случилось! — И еще раз виновато взглянув, вдруг тихо проговорила: — Правда, вот не знаю, как сказать… — она замолчала и отвела глаза.
— Я вижу, что-то не так? — и Жорж вновь протянул руки и взял ее ладони: — Так что же все-таки стряслось? — И еще крепче сжал ее пальцы. Ее накрыла волна благодарности к постороннему человеку, ставшему вдруг в эту минуту близким и почти родным. Жорж перехватил ее взгляд, все понял и улыбнулся в ответ глазами: — Я слушаю, Алла…
«Нет, это какой-то гипноз!» — в смятении подумала она и неожиданно для себя начала говорить.
Алла говорила. Говорила. Говорила. Временами останавливалась, вытирала слезы, делала глоток совсем холодного чая и продолжала свою исповедь.
Было тихо. Ресторан после обеда был полупустым. А непогода отпугнула и случайных прохожих заглянуть на чашечку кофе.
— …и теперь я должна выйти на этого проклятого Гуревского через людей из ресторана «Балалайка»! — Она напряженно замолчала.
За стойкой бара звякали посудой официанты, гудела кофемолка, и слышались далекие голоса из соседнего зала. Мгновение они просто смотрели друг на друга. Алла была бледной и, казалось, почти не дышала. Жорж глядел на нее, не проронив ни слова, и гладил дрожащие руки. Она опять подумала о том, что это как гипнозом успокаивает ее. То же самое она чувствовала у психоаналитика, которому рассказывала о своих страхах летать самолетами и ездить в скоростных лифтах.
— Мне все равно не дадут жить спокойно. Я хочу умереть сама, — продолжила Алла и заплакала совсем беззвучно, закусив губы.
И неожиданно замолчала, почувствовав, что внутри у нее словно отпустило. Ей действительно стало все равно, и она легко подумала о смерти. Ну, подумаешь, что такое смерть? Все равно это лучше, чем так жить, как она.
Она благодарно посмотрела на Жоржа за то, что он терпеливо выслушал ее. Он улыбнулся в ответ, а потом спокойно и, как показалось ей, с иронией сказал:
— Ну, ну, в ваши молодые годы умирать рано. Жизнь еще вся впереди, Алла Владимировна! — и поцеловал ей руку.
— Вы думаете, из моего положения есть выход? — Она с надеждой в глазах ждала ответа, от которого, как ей казалось, зависела ее жизнь.
Жорж отвернулся к окну и молчал. Ничего более печального и безнадежного он представить себе не мог. Вот ведь как судьба сплетает линии жизней совершенно посторонних людей. Эта женщина была ему послана Всевышним, чтобы предупредить его! Какой-то фантастический трюк стечений обстоятельств. «Ну надо же!» — опять подивился он услышанному. Странно, но он верил каждому ее слову и чувствовал, что может ей доверять. Интуиция редко его подводила. Будь что будет! Он засмеялся, прижал к чисто выбритым щекам ее прохладные руки. Долго смотрел ей в глаза и наконец сказал:
— У вас, Алла, два выхода.
Она недоверчиво улыбнулась:
— Целых два? — и серьезно глянула светлыми, еще мокрыми от слез глазами. — Каких? — и сжала до боли пальцы Жоржа. — Пожалуйста, не тяните! Скажите, каких?
Он выдержал минуту, как будто еще раз хотел удостовериться в своем решении, и тихо проговорил:
— Я — Леонид Гуревский!
Алла медленно качнула головой и сказала упавшим голосом:
— Совсем не смешно! Нет! Я не верю вам! — И, вырвав пальцы из рук Кондакова, закрыла лицо руками, продолжая твердить: — Это неправда! Неправда! Я видела его фотографии. Это — не вы!
Потом опустила дрожащие руки, внимательно посмотрела на него, словно хотела в чем-то убедиться, и в испуге прижала ладонь к губам. Глаза. Ну конечно, его глаза — Гуревского! Насмешливые, проницательные и очень умные глаза.
— Боже мой! Жорж! — Алла обессилено перевела дыхание, провела рукой по волосам и откинулась на спинку стула.
59
Так они и сидели, блуждая глазами по залу поверх столов, накрытых белыми хрустящими скатертями и причудливо скрученными салфетками в длинных бокалах. Им принесли горячий черный кофе, приведший их немного в чувство. Кофе здесь готовили чудесный, не в электрических машинах, а заваривали в фарфоровых кофейниках, по старинке. Послышалась нежная и грустная мелодия, так подходившая и к этим зимним сумеркам, сгущающимся за окном, и к непогоде, стонущей и бьющейся в стены, и к ним двоим, еще не осознавшим, что случилось. А случилось с ними за последние минуты — невозможное счастье, вдруг соединившее их вместе, возможно, на долгую счастливую жизнь или, тоже возможно, на верную смерть. Случилось то, что случилось.
Они сидели молча довольно долго, словно хотели переварить в себе всю информацию, свалившуюся на них.
— Я постараюсь помочь тебе… — вдруг неожиданно он перешел на ты, как бы подчеркивая, что они стали еще ближе.
Она благодарно блеснула глазами:
— Мне уже хорошо, что ты веришь мне… — ее голос дрогнул, и слезы прозрачными каплями застыли в широко раскрытых глазах. — Прости, — она вытерла салфеткой глаза, — просто сегодня столько случилось всего…
Кондаков улыбнулся:
— Случилось самое главное — ты пришла!
Алла кивнула головой в знак согласия и сделала глоток из чашки. И у нее внутри что-то, все это время так противно звеневшее, наконец лопнуло, как натянутая до предела струна, и она почувствовала необыкновенное облегчение.
— Знаешь, — она близко придвинулась к Жоржу и увидела, что его светло-карие глаза сделались абсолютно черными, — знаешь, я только сейчас поняла, для чего я столько страдала и оказалась в Париже…