Ему звонили редко, только в экстренных случаях. Кто бы это мог быть? Номер телефона знали люди на службе и несколько человек, работающих на него. Он прикинул: Лара? Алеша? Может быть, что-то случилось?
Жорж вернулся к дверям дома. Телефон замолчал. «Вот незадача, не успел!» — бросил газеты на террасу и, досадливо махнув рукой, пошел в сторону вокзала.
2
Было совершенно тихо. Так тихо, что Алла проснулась. Первое, что пришло ей на ум, — она далеко. Далеко от чужого дома, где почти год старательно пыталась прижиться и не прижилась, далеко от мужа, который так и не стал родным и близким, далеко от проблем, свалившихся на нее вместе со Зверевым. Открыла глаза и вернулась в реалии жизни. Все по-прежнему. Все на своих местах. Только на душе радостно и светло.
«Жорж!» — Аллочка улыбнулась. Ей до сих пор не верилось, что это все с ней случилось, соединилось, совпало: он, она, Париж, кафе «Трокадеро» и снег… Это было совершенно немыслимым счастьем!
Алла прислушалась: тихо. Муж ушел на работу, и не надо будет разговаривать и расплескивать свою радость ненужными словами.
Она спала в своей комнате, куда перебралась окончательно неделю назад. К счастью, муж особенно не возражал и ни о чем не расспрашивал. Как, смеясь, объяснила ей Лара Квин, многие французские пары живут «члено-раздельно» и никто ни на что не претендует, как соседи в коммунальной квартире. «Правда?» — И Алла совсем успокоилась.
Надо отметить, Даниэль был по-прежнему мягким, заботливым и внимательным. Придраться было не к чему, а уходить в никуда она боялась. Несмотря на то, что деньги на первое время у нее были. Французский паспорт, который защищал ее в социальном плане, она получила. Медицинское обслуживание, крыша над головой и минимальное денежное пособие были ей гарантированы государством. Аллочка знала, что она не пропадет и на улице не останется. Но что-то удерживало ее от этого опрометчивого шага. Что? От этих мыслей Алла окончательно проснулась: «Неизвестность. Неуверенность. Страх. Вот что!» — Она не знала, что будет с ней даже завтра! Какая там новая жизнь!
Полгода назад она смирилась с противной ей даже самой мыслью работать на КГБ. Увлечение обаятельным и властным Борисом подмяло под себя все ее существо. Словно бес попутал!
Но, слава Богу, теперь все встало на свои места: Зверев оказался тем, кем он и был — бездушным кагэбэшником! Ну а она — просто дурой! Что тут скажешь? Чувство негодования и мести, ранее неизвестное ей, охватило ее в полной мере. Она даже удивилась этому сильному ощущению.
Правда, это чувство было несколько отстраненным, ненависти особой она к Звереву не испытывала. Странно. И поняла: он ей стал безразличен. Она даже не испытывала страха перед ним. Свое будущее она, сама не зная почему, уже связала с Жоржем Кондаковым.
— Жорж! — Алла уткнулась лицом в подушку. То, что она увидит его сегодня вечером, делало неважным весь пережитый ужас. Она знала — у нее появился защитник!
После завтрака, не зная, чем бы заняться, она открыла двери платяного шкафа, достала большую дорожную сумку и начала складывать туда самые необходимые вещи. Алла неосознанно повертела в руках золотую змейку, которую Даниэль подарил ей в день ее приезда. Печально улыбаясь, примерила браслет на запястье и тут же сняла. Потом не задумываясь положила в подарочную коробочку и поставила на столик перед зеркалом, чтоб было видно ему, если что… «А что, неужели собралась удирать? — проснулся давно не проявляющийся внутренний голос. — Храбрая стала?»
Нет. Не настолько, чтобы срываться в никуда. Надо быть честной с собой. Алла проглотила неприятные мысли и, на всякий случай, отложила сбор вещей.
Часы мелодично отзвонили полдень. Время тянулось слишком медленно. Так всегда — когда ждешь. Ей было необходимо отвлечься, иначе с ума можно сойти. «Сегодня же среда! — радостно вспомнила она. — Вера меня ждет в “Дружбе”» в три часа!» Настроение поднялось. Она быстро собралась и вышла из дома в солнечный, ясный и спокойный зимний день.
Был конец января.
3
Муха кружила, жужжала и билась в стекле окна. «И откуда взялась в январе муха?» — безразлично подумала Женя и уткнулась лицом в подушку. Было очень рано. Всю ночь не сомкнувшая глаз, она лежала в одежде на кровати и ждала, когда же, наконец, можно будет выйти из гостиницы, чтобы не привлечь к себе внимание дежурного отеля.
Без четверти пять. Евгения встала. Голова кружилась от усталости, затылок был тяжелым, словно налитый свинцом. Бессонная ночь не прошла даром и отозвалась в голове сильной болью.
Она устала и перенервничала, и ей уже было все равно, что случилось вчера поздним вечером. Сейчас она хотела одного — вернуться домой к дочери и мужу. Первый утренний поезд на Биарриц отходил в 8.40.
— Рано еще. Как тянется время! — Женя решила просто полежать. Долго ворочалась, то сбрасывая одеяло, задыхаясь от духоты, то укрывалась с головой, дрожа от холода и нервного озноба. Все было нереально, как в кошмарном сне, когда мысли подсознательно успокаивают, что скоро утро и неприятные видения исчезнут вместе с темнотой и страхом. Но реальность принесла другое. Ночь прошла. Кошмар остался.
Когда вчера в дверь постучали, она была уверена, что это Алеша решил с ней поговорить и зашел в отель следом за ней. Открыла дверь — о, ужас! Отпрянула назад и, опомнившись, попыталась захлопнуть дверь, но было поздно. Человек — ну конечно, тот самый, из поезда! — подставил ногу между косяком и дверью и широко улыбнулся ей:
— Мадам Бержар, ну что же вы так негостеприимны!
Еще через мгновенье он распахнул ударом ботинка дверь и уверенно вошел в комнату.
— В Париж по делам? Не надолго?
Повертев вокруг головой, мужчина прошел в глубину номера, заглянул в ванную, посмотрел за окно. Бросил пальто на кровать и сел на стул верхом, широко расставив ноги. Потом привстал и, все еще улыбаясь, придвинул к себе второй стул:
— Присаживайтесь, мадам! Разговор будет очень серьезным…
Женя села на неудобный жесткий стул напротив этого ужасного человека и приготовилась к пытке. Оказалось, хуже любой пытки — шантаж. Она пыталась вникнуть в слова, медленно и спокойно, словно для умственно отсталой, произносимые неожиданным гостем. Поняла она только одно — жить ей нормально не дадут. Нет, нет, конечно, она может жить спокойно, но вы понимаете, ваша маленькая дочурка… сколько ей лет? — ах, три! — малышка совсем! Вот с ней, конечно, может что-нибудь произойти… несчастный случай, например… дети такие непоседливые… под машину… простите, мадам… а мама ваша? В Москве? Старенькая уже… сердце наверняка пошаливает? У сестры вашей двое детей…
Евгения поняла, что ее родные стали заложниками сложившейся ситуации.
«Господи, что делать?» — она смотрела на его лицо, холеное, холодное и надменное, почти не слышала голоса и понимала, такие люди, как этот, — не шутят. Красочный рассказ, что может случиться с дочерью: машина потеряла управление и случайно наехала на тротуар, качели в парке сорвались и…
Она закричала:
— Довольно! — И упала ничком на кровать. Было слышно, как за окном проехала машина и хлопнула входная дверь.
Побелевшими губами она назвала имя: Жорж Кондаков. Этого было достаточно, чтобы человек оставил ее в покое и ушел. Страх и ужас, сковавшие ее, не исчезли, а, казалось, опустились на дно ее души. Навсегда.
4
Вера заставила себя убрать разбросанные по комнате вещи, вымыла вчерашнюю посуду и сложила книги. Делать ничего не хотелось, и все валилось из рук. Она находилась в смятении и не знала, что делать: Лиза открылась ей и нуждалась в помощи. И зачем она, не подумав, согласилась и теперь сомневалась в правильности своего поступка? Ей стало страшно за себя.
Советское воспитание не слишком деформировало Верочкино сознание, и «долг перед Родиной» был для нее чем-то абстрактным. Конечно, конечно, она подписала бумаги — неразглашение государственной тайны — это серьезно, но тайны как раз никакой она и не разглашала! Да и подписала бумаги по сугубо меркантильным соображениям и лишь потому, что хотела жить и работать в Париже. Разве это преступление?
С детства Вера знала истинную правду: за границей люди не спят на улице (за исключением бездомных, живущих там по собственному убеждению), не стоят в очереди за гороховым супом, не сидят в тюрьме за демонстрации и марши протеста, как писали советские газеты. Она частенько слушала, когда взрослые разговаривали и обсуждали папины поездки и привезенные вещи. Вера знала, что за границей есть всё! Она вспоминала, как ее мама, надевая очередной наряд «оттуда», восхищенно целовала отца и говорила: «Боже, Андрюшенька, какая прелесть, и прямо как на меня!», и, счастливая, кружилась перед зеркалом. И сама Верочка, замирая от счастья, раскрывала завернутые пакеты с подарками из Парижа или Нью-Йорка.
Как раз эти самые очереди, но не за бесплатным супом, а за вполне реальную цену, она видела повсюду в Москве. За продуктами, за вещами, за билетами в железнодорожных кассах. Даже за пресловутой туалетной бумагой! Конечно, ее семья была защищена материально от этих проблем благодаря той же загранице, которую день и ночь хаяли все каналы радио и телевидения и печать.
Оказавшись в Париже после серой и полуголодной (в смысле выбора продуктов) Москвы, Верочка еще раз убедилась, что была права в своих глубоко загнанных провокационных мыслях. И честно сказать, в глубине души она завидовала любой французской девушке, что той не надо для того, чтобы жить в Париже, получать визы, подписывать бумаги, подвергая реальной опасности свою жизнь и репутацию.
От всех этих путаных и беспокойных мыслей она совсем разволновалась и решила полежать в ванне, чтобы успокоиться, когда раздался стук в дверь. Вера быстро надела халат, тяжело вздохнула, не сомневаясь в том, что это Петренко, и подумала с раздражением: «Несет опять нелегкая!»
Первый энтузиазм от сотрудничества уже приглушился легким недовольством из-за нарушения покоя и личной свободы. Вера в душе ругнулась, но, не показывая вида, открыла дверь.