Алексей молча достал сигарету и затянулся:
— Надо все продумать до мелочей и всем говорить одно и то же…
Лариса курила редко и сейчас, не выдержав нервного напряжения, взяла сигарету:
— Ты прав, надо все переждать. Дуть в одну дуду, мол, Евгения приехала в Париж инкогнито, встретилась потихоньку с нами, так как подозревает, что у нее рак. Дескать, скрывает это от мужа и остальных. Просила нас никому ничего не говорить.
Алеша курил и с интересом слушал, а Лариса вдохновенно импровизировала:
— Ну вот, мол, хочет убедиться у своего врача, так это или нет…
Алексей восхищенно смотрел на нее:
— Молодец! Ты, Ларка — гений! — Он поцеловал ее. — Я так и скажу Кондакову!
— Ты с ним говорил?
— Нет, только созвонились. Встречаюсь с ним завтра, в одиннадцать, на прежнем месте. Ты же знаешь, по телефону мы не обсуждаем проблемы.
Лариса еще крепче прижалась к нему и кивнула:
— Может, он что-нибудь придумает, а?
Они обнялись и почувствовали, что свалившееся на них несчастье сблизило их, как никогда.
— Лешик, помни, что бы ни случилось, я люблю тебя!
Когда раздался стук и послышался голос в дверях, они вздрогнули и разомкнули руки: кого несет в это время — между обедом и ужином?
В дверях стояла Алла Дюшен:
— Простите, я не помешала? Можно к вам?
17
Посидеть за столиком в кафе на привокзальной площади не удалось. Лепил мокрый снег, и ветер продувал насквозь платформу и террасу. Март напомнил парижанам, что еще рано радоваться весне. Пришлось зайти внутрь небольшого прокуренного помещения и занять единственный свободный столик в проходе между баром и лестницей, ведущей к телефонам-автоматам и туалетам. Через минуту к ним, извинившись, подсел мужчина и заказал пиво с солеными орешками. Алеша и Жорж переглянулись — пошли? — и они встали.
Жорж предложил Алексею проехать на электричке до конца ветки и обратно. В это время поезда почти пустые: час пик прошел, до вечерней осады вагонов — рано.
Они вышли из привокзального кафе к подошедшей электричке. Лепил мокрый снег. Выбрали полупустой вагон и сели на свободные места, уткнувшись в развернутые, только что купленные в вокзальном киоске газеты.
Жорж был в курсе, что Евгения исчезла.
— Понимаешь, как сквозь землю провалилась! — негодующе взмахнул рукой Алеша.
— Да, плохие дела, — Кондаков взглянул на него и отложил газету на сиденье.
— Она нам так и сказала: мол, боюсь не за себя, а за дочь и за семью в Москве. — Алексей вопросительно смотрел Жоржу в глаза и тихо спросил: — Ты думаешь, ее схватили за то, что много знала? Тогда непонятно, почему сейчас, а не десять лет назад, во времена «невозвращенства»? А? Ничего не понимаю! — И он опять серьезно посмотрел на Кондакова.
Жорж, догадываясь о реальной причине трагедии, молчал. Не мог же он сказать, что, возможно, является причиной исчезновения Жени (если действительно с ней что-то случилось)? Ведь только она хранила его тайну еще с тех времен, когда они работали в паре. Десять лет назад. Возможно, ее увезли подальше (если не хуже!), чтобы она не успела предупредить об опасности, нависшей над ним? Кто знает, что случилось на самом деле? Он понятия не имел, что ответить Алексею. И чтобы хоть как-то успокоить его, сказал:
— Я думаю, ей предложили снова сотрудничать — стучать на вас, для примера, — она отказалась, ну и…
Жорж развернул газету и замолчал, к ним подошел контролер. Дождавшись, когда человек в железнодорожной форме удалился в другой конец вагона, Алексей взволнованно возразил:
— Ну, а зачем надо было срочно ехать в Париж и что-то нам рассказывать?
Алеша до сих пор не мог себе простить, что не выслушал Женьку в тот проклятый вечер.
— Как раз все логично, — спокойно ответил Кондаков. — Она хотела предупредить, что вы на заметке у КГБ! Бьюсь об заклад!
Алексей, согласившись, кивнул:
— Может быть. Тем более обидно! Она хотела нас предупредить! А мы… — Он с досадой стукнул кулаком по колену.
— Не горячись! Кто виноват? Никто! Так случилось, и ничего уже изменить нельзя. Надо думать, что делать дальше.
Алеша, отвернувшись к окну, молчал. Они подъезжали к конечной станции. Жорж поднялся и уже при выходе из поезда сказал:
— Сейчас возвращайся в Париж на следующей электричке. Действуйте, как договорились: версия — та, которую вы с Ларой предложили.
Алексей удивленно посмотрел на него:
— Какая версия?
— Ну то, что, де, Евгения приехала тайно к врачу…
Тот согласно кивнул:
— Хорошо. Я скажу Ларисе.
Жорж, надвигая шляпу почти на глаза, продолжал:
— И еще, надо на время прекратить наши дела. Никаких контактов со мной. Я ухожу в сторону, пока все не успокоится.
Алеша внимательно слушал.
— Когда придет время, я сам выйду на вас. Если что-то срочное — звоните рано утром. Все понятно? Бывай! — и он вышел из вагона.
— Пока! — Алексей кивнул головой и вышел вслед за ним. На перроне он, спохватившись, нагнал Жоржа. — Да, чуть совсем не забыл! Вчера заходила Алла Дюшен…
Кондаков, стараясь не выдать волнение, безразличным голосом спросил:
— Что-нибудь просила передать?
Он вдруг почему-то испугался, что за это время что-нибудь случилось. Мало ли? Сегодня вечером они договорились встретиться в «Тажине» в восемь часов.
Алексей, получая удовольствие от произведенного эффекта, сделал многозначительную паузу:
— Нет, ничего не передала. Но сказала, что ушла от мужа и ищет квартиру!
От этой новости Жорж, по-видимому, потерял голову и, забыв об осторожности показывать свои чувства, совсем близко подошел к Алеше и взволнованно спросил:
— Как ушла? И где же она теперь?
Алексей хитро, как будто был в курсе душевных дел Кондакова, улыбнулся:
— В каком-то отеле на первое время.
— Да что же случилось? Она рассказала вам с Ларой?
— Нет, ничего такого не сказала. Только то, что ушла от мужа и перебралась в отель. И все.
К противоположной платформе подошел поезд на Париж, и Алексей, не договорив, а лишь махнув на прощание рукой, побежал к подземному переходу. Мысли Кондакова с последних трагических событий с Женей переключились полностью на Аллу. «Что же там за эти сутки произошло?» — Жорж посмотрел на часы. Два часа дня. Надо дожить до вечера. И он, тяжело вздохнув, направился в здание вокзала.
18
— Петрович, слышь… — Борис Александрович откинулся на спинку кресла и удовлетворенно потер руки. — Информация подтвердилась: Георгий Кондаков и Леонид Гуревский, бывший любовник мадам Бержар-Щегловой, а теперь руководитель группы «Репатрианты» — одно лицо! А? Каково?!
Зверев взял увеличенную фотографию Гуревского и приложил к ней для сравнения фото Кондакова, сделанное в ресторане «Балалайка» своим человеком, когда Жорж заходил на встречу с Ларой. «Вот ведь какой самоуверенный — якобы поужинать! Вот и прокололся!» — хмыкнул Борис Александрович.
Петренко подошел к столу, взял очки и близко поднес фотографию к глазам. Долго и внимательно рассматривал:
— Ишь ты! — ухмыльнулся он — Ну, надо же себя так довести! Килограмм тридцать, наверное, сбросил. Вот это да! — Потом еще пристальнее всмотрелся и удивленно присвистнул: — Господи Боже мой, а с носом-то что он сделал?
— Пластическая операция, — приблизив карточку к свету настольной лампы, ответил Зверев. — Если бы я не знал точно, что на этой фотографии Гуревский, никогда бы не подумал на него! — Борис Александрович опять потер от удовольствия руки. — Очень хорошо, Петрович! Молодец! Значит, говоришь, пять тысяч франков?
— Я дал три. Говорю: хватит пока. Нужен адрес, где он скрывается, тогда еще получишь.
— Молодец, старик!
Петр Петрович засиял от похвалы:
— Стараемся, Борис Александрыч!
— А ты уверен в этом Борщевском? Как давно он в «Балалайке»? — закуривая сигарету, спросил Зверев и протянул пачку Петровичу.
— Не, я американские не курю, принципиально! — И он достал коробку «Жетан», продолжая докладывать: — Ну, месяца три. Перед Рождеством его взяли в помощь для проведения новогодних праздников. Да вот задержался. — Петренко с наслаждением затянулся. — Нет, он молодец! Из кожи лезет, чтобы заработать. Подружился с музыкантами, потихоньку от хозяев подпаивает их и подкармливает. Он ведь помощник шефа на кухне и в курсе всех их делишек. Как говорится, стал «своим» среди «чужих»!
— Очень хорошо, Петрович! Давай тоже дернем по сто грамм!
Зверев встал, вытащил из бара-холодильника бутылку водки, разлил по рюмкам:
— Прости, дружище, закусить нечем, а вниз идти не хочется. Ничего?
— Ничего, скоро обед уже, тогда закусим. Ну, Борис Александрыч, за тебя! Такое дело провернул!
— Петрович, за нас, дорогой!
Они выпили. Еще немного поговорили о том о сем, и Зверев проводил Петренко до дверей.
— Спасибо, Петрович! Очень вовремя ты с этим Борщевским! Молодец!
— Ну, давай! — Они попрощались.
Борис вернулся к столу и снова разложил на столе бумаги и фотографии Гуревского-Кондакова. «Так, голубчик мой, теперь уж точно не увернешься!» — Он посмотрел на часы: ничего себе поговорили! Было три часа. Хорошие новости немного взбодрили его. После выкрутаса Аллы — ишь мне гордая и самостоятельная нашлась! — Зверев был готов убить ее. Столько сил вложено — и все коту под хвост! А ведь он с самого начала сделал на нее ставку на контакт с Гуревским.
«Ничего, никуда не денется! Не захочет — заставим!»
Борис Александрович, несмотря ни на что, рассчитывал на Аллу Дюшен. Ведь она была уже почти «своя» в ресторане «Балалайка».
Надо сказать, Зверев разработал сразу две линии по выходу на Гуревского-Кондакова: Алла Дюшен и «сладкая парочка» — Лариса Квин и Алексей Артемов. Ему доложили, что именно к ним захаживал Георгий Кондаков. Значит, Артемов? — Борис вспомнил, что уже встречал это имя. Алексей Артемов? Ухмыльнулся: редкое русское имя… потом радостно хлопнул себя по лбу: ну да, конечно! Тот самый музыкант, который подал документы на возвращение в СССР. Ничего себе! Значит, он связан с группой «репатрианты» и, сл