Алеша никогда не думал, что страх — это такая мощная сила, парализующая сознание и тело. Погибнуть вот так — ни за что ни про что! Еще даже не сделав ничего предосудительного, подумаешь, планы политического переворота в СССР какой-то организации, к которой принадлежал Кондаков! Ересь какая! Расстаться с жизнью, вот так, «за здорово живешь», в полной силе и молодости — совсем ему не светило. Нашли дурака! Только сейчас он понял, как на самом деле прекрасна жизнь без всяких этих абсурдных политических заморочек и подпольных интриг. «Черт дернул меня связаться с ним!» — он имел в виду Кондакова. Ведь лично он ничего против СССР не имел, уехал не по политическим мотивам — он же музыкант, а не литературный диссидент, — а больше по экономическим причинам. А знал бы он тогда, что вместо фортепьянных концертов будет бренчать на балалайке в ресторане, развлекая пьяную публику, — вообще бы не уехал! Вот и доказывай теперь, что ты ни при чем!
Алексей тоскливо решил, что предпринимать не будет ничего вообще. «Если суждено погибнуть от рук гэбистов… — тут, он горько усмехнулся — неужели я им так сильно насолил? — Буду героем для всех диссидентов-антисоветчиков! Во как! Ну, а если припрут к стенке — расскажу все, что знаю. К сожалению, знаю не так много — могут просто не поверить». Он опять вздохнул, допил кофе и не спеша (плевать на все!) вышел на улицу. Посмотрел на часы. Ничего себе! Неужели пять часов? «Ларка там сходит с ума. Я ей даже не позвонил». Алексей достал телефонную карту и зашел в кабину.
37
Настенные часы за шкафом стучали так, что это казалось невыносимым. «Прямо бухенвальдский набат какой-то!» — Алла накрылась с головой. Легче от этого не стало, звук, казалось, проникал сквозь одеяло и бил по голове. Но встать и остановить беспощадно тикающий маятник не было сил. Она высунулась из-под одеяла: позднее хмурое утро светило из окна серым мерцанием, не давая шанса на оптимистическое начало дня. Собирался дождь. Часы отбили одиннадцать. Алле казалось, что этот гул никогда не закончится. Она лежала, крепко сомкнув глаза, и от каждого удара вздрагивала всем телом. Никаких чувств у нее не было. А что, скажите, может чувствовать персона, которую переехал трамвай?
Так, без движения, она лежала довольно долго. Потом встала, прошла на кухню, включила чайник и стала смотреть в окно. Накрапывал дождь. Приготовив завтрак, села за стол, но кусок в горло не лез. Все ее действия были механическими, мыслями она была далеко. Вопросы — что делать и куда бежать — отпали. Всю ночь она только и делала, что искала на них ответы. Не нашла и успокоилась. Вернее, не успокоилась, а словно безразлично поплыла по течению — что будет, то будет!
Она уже не ждала телефонного звонка от Жоржа. Была уверена — его нет на этом свете: будь он жив, уже давно дал бы знать. Выплакав все слезы по любимому, поняла, что жить дальше — нет смысла. Но и умирать она боялась — физически. Морально — уже умерла. Вот если бы можно было отойти в вечность легко: заснуть и не проснуться. Без боли — Алла не выносила боль. Умереть бы без страданий, без страшных мыслей, а что — ТАМ? По-правде сказать, на душе, несмотря на безбожное воспитание, становилось легче от мысли, что ТАМ, кто знает? — ждет ее любимый…
Но это — ТАМ, а она — ЗДЕСЬ. И что же, действительно, дальше? Вернуться к мужу? Ведь он ждет ее и простит! Она знала об этом.
— Нет! Ни за что! — Алла в ознобе повела плечами. Сама мысль, что она вернется к Даниэлю, потрясла ее и окончательно разбудила. — Ну хорошо, если не к мужу… Куда?
Зависеть от Зверева? Ни за что! Лучше умереть сразу и сейчас!
Земля уходила у нее из-под ног. Она прошла в гостиную и села в кресло. «Господи, дай мне силы!» — неожиданно взмолилась она, толком не зная ни одной молитвы. Потом ее словно пронзило: «Вернуться домой в Ленинград? — она даже привстала из кресла и тут же упала обратно: — Ну и кому я там нужна кроме дочери? Да и это не спасет от Зверева, еще хуже будет… Это все равно как в пасть удава добровольно». Так и сидела она, оцепенев от отчаяния и беспросветной безысходности, не зная, что предпринять.
Когда в тишине раздался звонок, Алла вздрогнула всем телом и вскочила с места. Яркая вспышка надежды озарила все ее существо: Жорж!
Она трясущими руками сняла трубку:
— Я слушаю…
Когда до ее сознания дошло, что это Зверев, она не могла поверить: откуда он знает номер телефона?
— В пять часов я жду тебя в отеле. Там же. И не вздумай крутить!
— Хорошо, Борис, я приду. — Алла не узнала свой собственный голос.
— В два часа зайди в «Балалайку», посмотри, как там Лара Квин. Поняла?
— Да, Борис, поняла. Я схожу. — Она закусила губы, только бы не сорваться.
Едва держась на ногах, положила трубку и подошла к окну. От окна сильно дуло, она продрогла до костей, буквально зуб на зуб не попадал.
Посмотрела на часы — полдень. В два часа надо быть в ресторане «Балалайка», черт бы его побрал! Она налила горячую ванну, чтобы согреться, и безразлично погрузилась в душистую пенную воду. Закрыла глаза. Хорошо. Вот так бы и умереть в тепле и неге. И тут ее словно озарило. Алла вылезла из ванны и, не обращая внимания на разбрызганную пену и струйки воды, прошла на кухню, взяла бутылку «Smirnoff» и вытащила лезвие из безопасной бритвы. У окна, вытянув руку, посмотрела и нащупала вену на левой руке — пульс, разгоряченный водой, радостно откликнулся на слабое нажатие. Выпив полстакана водки, она подошла к столу, взяла ручку и лист бумаги, быстро и решительно написала: «Ушла из жизни по доброй воле. Алла». Лист бумаги, мокрый от капель воды и слез, поглотил расплывшиеся буквы. Задумавшись на секунду, она сняла талисман с шеи. Туфельки жалобно звякнули, она поцеловала их и положила рядом с запиской, быстро приписав: «Прошу передать дочери Любочке». Заплакала: «Прости, доченька». — И, шатаясь, прошла в ванну.
Погрузившись в воду, почувствовала тепло и благодать. Одним движением руки провела лезвием по вене. Она почти не почувствовала боли. «Ну вот, а ты боялась — это так легко на самом деле». Потом удивилась ярко красной пене и розовой воде. «Как интересно!» Когда ей захотелось спать, она почувствовала слабость во всем теле и совершенное безразличие к происходящему. «Как хорошо! Как легко! Ведь я давно этого хотела».
Лампочка на потолке начала удаляться и превратилась в маленькую точку. В ушах, словно заложенных ватой, вдруг послышались волшебные звуки то приближавшейся, то отдалявшейся музыки. Что это? Что-то очень знакомое. Алла пыталась вспомнить. «Ну да, конечно, — вдруг радостно осознала она. — Это же “Лебединое озеро”. Я совсем забыла, ведь это я — Аллочка! Одетта — королева лебедей!» И Алла увидела себя на сцене, как она — юная, легкая, воздушная, счастливая, в ярком свете и в вихре музыки, закружилась по сцене. Она подняла руки, и лучезарный свет вошел в нее и закружил космическим вихрем, как если бы этим вихрем была она.
38
А в это время, на границе Франции и Швейцарии, машина с парижскими номерами беспрепятственно проехала приграничную полосу. Пограничники даже не посмотрели на машину с французскими знаками. Обычное дело — соседнее дружественное государство: «Бьен веню — добро пожаловать!»
Подъезжая к Женеве, Лариса и Алексей остановились на автозаправочной станции. Пока Алеша заправлял машину, Лариса зашла в телефон-автомат и позвонила по номеру, который ей дали русские знакомые в Париже.
— Слава Богу, на первое время есть где остановиться и осмотреться. А там увидим, — сказала она Алексею. — Нас ждут!
Всю дорогу от Парижа до Женевы они почти не разговаривали, да и о чем говорить? Сорвались в тот же вечер, когда узнали, что Кондаков погиб. Его сбросили под поезд. В вечерних новостях показали криминальный сюжет. Они не стали дожидаться своей участи и, даже не собрав вещи, чтобы не вызвать подозрения у окружающих, а лишь прихватив денежные сбережения, рванули подальше.
Вот так, тайно, никого не предупредив, сбежали без оглядки, бросив все: жилье, работу, друзей и знакомых. Местом убежища безоговорочно выпала Швейцария: привычный французский язык, многочисленные русские (знакомые знакомых) и не так далеко от Франции. Они были уверены, что это не надолго.
«Как только все утрясется — сразу вернемся», — рассчитывали они, не зная, что уезжают навсегда. Как оказалось, рассчитать-то они рассчитали, но жизнь, однако, повернулась совсем другой стороной. Сначала они будут работать «по-черному» в русском ресторане, слава Богу, опыт у них имелся. Потом, когда коммунистическая держава падет, они получат документы — вид на жительство в Швейцарии — и откроют свой бизнес. Небольшой ресторан «Перестройка» будет на пике популярности у швейцарцев. Скопив приличные деньги в конце девяностых, переберутся в Москву, где разбогатеют и войдут в бизнес-элитный круг преуспевающих «новых русских». Свои приключения в Париже будут вспоминать с грустными ностальгическими нотками в окружении близких друзей.
Это все будет, а пока они, не представляя, что их ждет, подъехали к старому двухэтажному дому, где пожилая русская дама поджидала их у ограды.
«Господи, милые вы мои, наверное, устали? Заходите, родимые, заходите!»
39
Элизабет не находила себе места. Интуиция и богатое воображение подсказывали ей, что с Верой случилось то, о чем она боялась даже думать. Ее взяли на месте преступления, если можно так назвать ее незаконные по отношению к своему государству действия, в данном случае — фотографирование агентов КГБ.
Прошло уже три дня, а место Веры за столом пустовало. Лиза Вайт даже не могла смотреть в эту сторону. Ей было жалко эту милую, симпатичную девочку, которая по ее вине была замешана в эту историю. Если бы Элизабет знала, что Верочка была другой стороной той же медали — сотрудницей КГБ — и сама вышла на нее по наводке своей организации, возможно, меньше бы переживала. Но она не узнает об этом никогда. Ровно через месяц ее отзовут в Вашингтон. Никто не упрекнет ее в провале операции, она сделала, что смогла.