Она умела избрать верный тон, владела аудиторией, поднимала залы в овации не только танцем, но и словом.
Иногда говорила: «Мне легче станцевать, чем говорить». Конечно, в этих словах была доля лукавства, но, когда в 1970-е – 80-е она вела на телевидении программу о балете – вся страна убедилась, что наша стрекоза ещё и златоуст. Пожалуй, никто из выдающихся балерин не говорил о коллегах с таким восторгом… Телевидение сохранило улыбку Лепешинской, её горящие глаза. Многие поклонники к тому времени знали её полвека – а она не теряла фирменного оптимизма. Не умела относиться к любимому искусству с равнодушием мэтра.
Вспоминает художник Борис Ефимов:
«Моя самая желанная гостья – мой прекрасный друг балерина Ольга Лепешинская. Чтобы перечислить ее титулы и награды, вашей статьи не хватит, но для меня она – Олечка, милая моя замша! Когда-то я был председателем правления в Центральном Доме Работников Искусств, а она – моим замом. Я прозвал ее замшей. Тогда она сказала, мол, если она замша, то я – шевро. Так и остались мы друг для друга – шевро и замша. Оле девяносто один год, по сравнению со мной – девчонка! Но пройтись в вальсе, как случалось еще совсем недавно, мы уже, увы, не можем».
Замшей Лепешинская была не только в ЦДРИ. Она заместительствовала и в Комитете советских женщин, и в обществах дружбы с США, Японией, Венгрией… Всесоюзная Замша! И везде успевала, везде мелькала её улыбка.
Ордена
Спору нет, ордена – не главное в искусстве. Но кто-то очень точно и остроумно сказал: «Можно презирать ордена, но для начала неплохо бы их иметь».
Когда приближался семидесятилетний юбилей Лепешинской – её должны были наградить Звездой Героя Социалистического труда. Первым в артистическом мире эту высочайшую награду получил волшебник из Театра Кукол С.В.Образцов. С тех пор выдающихся и официально признанных актёров, режиссёров, художников, писателей награждали щедро. Лепешинская, безусловно, входила в избранную когорту.
Но в последний момент вмешалась чья-то рука – и награду заменили на высокий, но более скромный орден Октябрьской революции. Вот и вышло, что Юрий Григорович, Майя Плисецкая, Марина Семёнова – герои, а Лепешинская, которая в советской иерархии деятелей искусств полвека пребывала не вершине, золотой звезды так и не дождалась. Почему? Ходят разные пересуды. Говорят, что один член Политбюро вычеркнул Лепешинскую из списка героев, потому что её предпоследний муж – генерал КГБ Райхман – в своё время находился в заключении. Странное объяснение. Ведь Райхмана давным-давно реабилитировали, и в 1980-е он был уважаемым пенсионером. Загадка.
Так бывает: в молодые годы Лепешинскую награждали щедро. Звания, ордена, премии…
А в последние двадцать лет долгой жизни что-то разладилось. По статусу Ольге Лепешинской к почтенным юбилеям полагались высшие награды, но… награждали её умеренно. Только незадолго до смерти балерины её наградили скромненьким орденом «За заслуги перед Отечеством» 2-й степени.
Богиня времени
Так назвал Ольгу Лепешинскую её друг скульптор Лев Кербель. Ольга Лепешинская не считала себя гениальным дарованием – и, наверное, справедливо. Но немногим артистам дано так точно отразить стиль времени.
Лепешинская как никто передала оптимизм тридцатых годов, парадную правду того времени. Ведь то была расколотая эпоха – насилие переплеталось с энтузиазмом, грубая пропаганда – с успехами Просвещения.
Героини Лепешинской по духу были её современницами – даже, если доводилось танцевать Аврору в «Спящей красавице» или Золушку. Она была настоящей примой советского балета. На сцене она воплощала женское начало эпохи, которое Любовь Орлова, Валентина Серова, Марина Ладынина и Людмила Целиковская являли на экране. Оптимизм, простодушие, праздничная приподнятость во всём. Её так и хочется сравнить с пышной и величавой архитектурой сороковых годов. А ведь именно в годы «сталинского барокко» раскрылись дарования Ивана Жолтовского, Леонида Полякова, Льва Руднева, Каро Алабяна. Каждый из них был своеобразен, но всех объединяла идея нового классицизма – в антураже рабочее-крестьянской империи. Поглядите на эти здания, на эти колонны, статуи, карнизы. И вы увидите инженеров с циркулями, рабочих в касках, колхозниц со снопами, пионеров с горнами и физкультурников. А рядом – маски в стиле венецианских карнавалов. …И вы увидите Лепешинскую.
Конечно, она черпала вдохновение не только в «буднях великих строек». Лепешинская любила классическую литературу, музыку, многое впитывала из общения с лучшими интерпретаторами классики – такими, как пианист Лев Оборин и тенор Иван Козловский.
Рассказывает Ольга Лепешинская:
Большое влияние на меня оказал Иван Семенович Козловский. Мама моя, кстати, его очень любила. Он видел все мои спектакли. Я танцевала… ну как вам сказать – никогда не лучше Улановой, никогда не лучше Семеновой, конечно, гораздо хуже, но я Лепешинская. Какая есть – такая есть. Могло мое исполнение не нравиться, но я, правда, обладала природной техникой. Единственное, что владело мною на спектаклях, – это радость танца. …Однажды Козловский сказал слова, ставшие для меня очень важными. Козловский взял меня за руку, отвел в четвертую кулису и сказал: «Техника – это не все. Обладать ею надо обязательно. Но если вы не чувствуете лирическое направление в музыке, грош вам цена. Вы должны выучить «Умирающего лебедя». И я танцевала целиком «Умирающего лебедя». Плохо! Это не мое. Но этот опыт мне многое дал. Я прочувствовала этого лебедя, как он умирает от раны, и я прожила последние мгновения этого существа, вплоть до того момента, когда кровь течет все медленнее, медленнее и останавливается. Козловский дал мне понять, что, если тебе все легко дается, это еще не значит, что у тебя в профессии все хорошо. Наоборот, ты должна пройти через все трудности, прочувствовать их.
Искусство Лепешинской было подчёркнуто жизнерадостным. Эту позицию можно назвать и выигрышной, и уязвимой. Некоторые ценители балета не принимали столь мощного оптимизма, он казался им навязчивым. Да, у соцреализма в балете были штампы, но случались и открытия. Вот, если бы в советском балете в тридцатые годы тотально господствовал стиль Лепешинской – стоило бы приуныть от такого жизнелюбивого инкубатора. Но рядом с Лепешинской в разное время творили Уланова, Семёнова, Плисецкая. Всё это разные планеты. «И нет планет, похожих на неё». Потому Лепешинская и была для советского балета не штампом, а открытием.
Глава 5Галина Уланова. Обыкновенный гений
Уланова бывает только раз в человеческой жизни. Да и не во всякой жизни. Если Земля рождает такое чудо, даже раз в тысячу лет – спасибо ей за это!
Проезжая по Котельнической набережной, мы бросаем взгляд на высотное здание с кинотеатром «Иллюзион» на первом этаже. И вспоминаем, как гения места, волшебную балерину, которая взлетала в искусстве выше шпилей сталинских высоток. Придёт время – и в этих краях, где-нибудь в тихом сквере – встанет памятник балерине. Задумчивый, изящный. А рядом всегда будет звучать музыка Прокофьева и Адана из «Джульетты» и «Жизели».
Илл.21: Галина Уланова
Народная артистка СССР, герой Социалистического труда Галина Уланова не вписывается в стереотипные представления о советской актрисе, да и вообще об актрисе. Не подходят к ней привычные штампы, Уланова во всём – исключение из правил. В её поведении не было эксцентрики, во внебалетной жизни она казалась скованной, застёгнутой на все пуговицы. Разве такого ожидают от актёров, от балерин?
Характер Улановой лучше всех выразил Ф.И.Тютчев за восемьдесят лет до рождения балерины:
Лишь жить в себе самом умей – Есть целый мир в душе твоей Таинственно-волшебных дум; Их оглушит наружный шум, Дневные разгонят лучи, – Внимай их пенью – и молчи!..
Каждая строка этого стихотворения подходит к Улановой! За немногословность её прозвали Великой Немой. А умение вести внутреннюю работу наедине с самой собой, умение прислушиваться к «таинственно-волшебным думам» сделало Уланову первой, по выражению критиков, «интеллектуальной балериной»… Ответственность перед собой – кредо Галины Улановой. Она сама его сформулирует после ухода со сцены: «Обещание самой себе выполнить то-то и то-то было моим принципом, основой всей моей жизни. Такое воспитание воли вошло в привычку и стало источником того, что называют моим успехом. То, что так таинственно называют вдохновением, есть не что иное, как соединение труда и воли, результат большого интеллектуального и физического напряжения, насыщенного любовью». Здесь, как и у Тютчева, важен каждый образ. И «самой себе», и «воспитание воли», и «насыщенное любовью».
Однажды Уланова появилась в театре после долгой болезни. И актёры устроили ей торжественную встречу – с цветами и аплодисментами. Растроганная Галина Сергеевна стала думать, как ей ответить на это. Кто-то посоветовал: «Завтра, перед началом репетиций, скажите всем несколько слов благодарности». Но это было выше её сил, необходимость сказать «речь» тяготила, страшила Уланову. Она заказала в цветочном магазине миниатюрные букетики и на следующий день на пюпитре каждого музыканта, на гримировальном столике каждого актёра лежали цветы от Улановой. «Мысль изреченная есть ложь» – это кредо Улановой. Об этом хорошо сказал знаменитый киноартист, современник Улановой Борис Андреев: «Коли Бог тебя заметил – молчи, чтобы черт не увидел».
Детство, которое не было беззаботным
Она родилась в балетной петербургской семье. И мать, и отец служили в Мариинском театре. Отец – Сергей Николаевич Уланов, бывший танцовщик – был помощником режиссёра, а мать – Мария Фёдоровна Романова – исполняла в балетах Мариинки сольные партии.
В детстве будущая Джульетта относилась к балету настороженно. «У меня сложилось отчетливое представление, что мама никогда не отдыхает и никогда не спит. Наверное, это было довольно близко к истине. И я, слыша разговоры о том, что и мне предстоит учиться и стать балериной, с ужасом и отчаянием думала: неужели и мне придется так много работать и никогда не спать?» – вспоминала Галина Уланова.