— Эй, проваливайте отсюда! — раздался сиплый, пьяный голос. Пьер с трудом разглядел в сумерках, что это был их старый знакомый — Большой Жан, простой латник из Прованса. Его длинную фигуру с непропорционально огромной, уродливой головой нельзя было забыть, раз увидавши. Одной рукой он цепко держал дрожащую от страха монахиню. Другой махал кривой саблей, тыкая ею в сторону крестоносцев. Сзади нерешительно переминались ещё несколько теней.
— Жан! — Жоффруа недовольно замотал бородой, — оставь эту бабу. Тут в городе довольно другой добычи.
И не подумаю. Это не твоё дело! — нагло отрезал Жан.
— Ты слышал, что тебе сказал Жоффруа?! — Пьер был спокоен с виду, но в его бесцветных глазах зажёгся поистине адский огонь. — Ты забыл, что месяц тому назад, когда мы брали город, мы здесь были первыми, храм — наш!
— Ваш? Попробуй забери его! — Большой Жан как зверь бросился на Жоффруа. Однако тот, внимательно следивший за малейшим движением своего неожиданного противника, чуть отклонился и сам нанёс сильный упреждающий удар снизу. Жан, захрипев, начал заваливаться не вбок, а головой вперёд. Из-под полы его одежды выпала какая-то блестящая чаша и со звоном раскатилась по плитам храма. «Вот болван», — ухмыльнулся Жоффруа. Нагнувшись, он подобрал чашу. Пьер в свою очередь добежал до опешивших насильников. Первого заколол сразу, а со вторым пришлось немного повозиться. Это был довольно нескладный германский ландскнехт, умело оборонявшийся пикой, но и его сопротивление было недолгим. Поскользнувшись на плите, упал навзничь с рассечённым виском. Пьер взглянул на женщину, лежавшую на полу с открытым ртом и изумлёнными огромными глазами, будто вопрошая небо: что же случилось? «Мертва», — без всяких эмоций подумал Пьер, вторая монашенка во время драки успела отбежать в сторону и теперь стояла, испуганно вжавшись в стену. Из её глаз градом катились слёзы. «А ну-ка уходи отсюда. Слышишь, уходи?» — после этих слов Пьера женщина согласно кивнула головой, а затем, на секунду, припав к груди своей умершей подруги, побежала к дверям.
И тут в руках у Жоффруа Пьер заметил золотую чашу необычной формы в виде рыбы. Её края в отблесках лунного света, проникавшего сквозь стрельчатые окна, ярко блестели.
— Пьер, посмотри какая игрушка! — Жоффруа обернулся к приятелю.
— Отдай её мне, Жоффруа! — попросил Пьер дрогнувшим голосом. — Молю Бога, отдай её мне!
— Тебе?! Зачем тебе этот золотой горшок?
— Так нужно, потом объясню, Жоффруа, потом! — взмолился Пьер, готовый униженно упасть на колени перед другом.
— Раз она так тебе нужна, то эта безделушка пополнит мои трофеи, — упрямо заявил Жоффруа.
В тот же момент в его грудь упёрся клинок.
— Ах так! — заорал Жоффруа, — ты готов пожертвовать другом ради какой-то посудины? Тогда ты сам здесь сдохнешь, предатель! — и отскочил в сторону, выхватив из ножен свой меч.
Драка друзей была жестокой. Удар на удар. Вздох на выдох. Более тяжёлый и мощный Жоффруа наседал, чаша весов вот-вот должна была склониться в его пользу. Ещё один выпад, и Пьер почувствовал мощнейший толчок в бок, кольца кольчуги лопнули, и лезвие, пронзив рубашку, пронзило его плоть. Оружие выпало из его рук. Раненый стал медленно оседать всё ниже и ниже и наконец рухнул, раскинув руки. Жоффруа злобно пнул валявшуюся чашу ногой и, пошатываясь, побрёл в сторону выхода, где слабо брезжил лунный свет...
— Брат, не дай мне умереть без причастия. Дай мне проститься с тобой, — жалобно простонал Пьер. Над Пьером возникла бородатая голова Жоффруа. Приятель участливо приподнял его голову, расстегнул завязки кольчуги у горла, стеснявшие дыхание.
— Пьер, прости меня, ты сам виноват, — начал было Жоффруа, но в тот же миг его взгляд затуманился, став удивлённо-испуганным, а глаза неимоверно расширились. Из его шейной артерии, откуда хлестала кровь, торчал длинный и тонкий итальянский стилет. Рукоятку венчал череп, мастерски вырезанный из слоновой кости. Это был знаменитый «мизерокордия», «кинжал милосердия», оружие наёмных убийц и воров. Пьер, хрипя, подполз к месту, где валялась брошенная Жоффруа чаша, и прижал её к груди с рыданиями. Рывок забрал все последние силы Пьера. Крестоносец лежал и чувствовал, как жизнь по капле покидает его бренное тело.
— Это не то, что ты ищешь! — послышался женский голос. Слова звучали на привычной ему латыни, но с более мягкими южными интонациями. Из полусумрака появилась — или это только показалось Пьеру? — фигура спасённой им молодой монахини, а над ней круговой ореол неземного света. Она подошла к Пьеру, держа в руках другую чашу грубой работы.
— Я умираю, сестра, позови мне священника! Скорее! — теряя сознание, взмолился Пьер, ощущая на губах обжигающий край посудины. Он судорожно задыхался, захлёбывался и глотал, глотал прохладную, чуть сладковатую воду.
Обычно на этом эпизоде сон Ляморта обрывался.
Сейчас его осенило: Дмитрий Скалон смотрел на Ляморта глазами Жоффруа, своего далёкого пращура.
Это была встреча с прошлым, живущим в подсознании Ляморта.
КОФЕ ПО-ВЕНСКИ
В 1878 году русских посольств за границей было пять: в Берлине, Вене, Константинополе, Лондоне и Париже; миссий — двадцать одна: в Афинах, Берне, Брюсселе, Вашингтоне, Веймаре, Гааге, Гамбурге, Дармштадте, Дрездене, Иеддо, Карлсруэ, Копенгагене, Лиссабоне, Мадриде, Мюнхене, Пекине, Риме, Рио-де-Жанейро, Стокгольме, Тегеране и Штутгарте. Существовало также двадцать шесть генеральных консульств, сорок три консульства и семь вице-консульств.
В Вене в должности старшего канцелярского служащего работал Юлиус Вейхарн, скромный и очень исполнительный человек, ставший незаменимым для всего немногочисленного состава посольства. Он раньше всех приходил на работу, а уходил затемно, последним.
Вот и сегодня, аккуратно положив свой кожаный портфельчик и пригладив редкие волосы на голове, посольский клерк старательно принялся разгребать кучу бумаг и донесений от вчерашний экспедиции, краем уха слушая, как за соседним столом ворчит военный агент, полковник Фёдор Александрович Фельдман: «Чёрт знает, что пишут эти профессора: утром, натощак, сигара с кофе и стаканом воды часто способствует послаблению у людей, страдающих запорами!»
Русское посольство помещалось тогда в наёмном доме. Пройдя мимо очень седого швейцара, почтительно кланявшегося посетителям, и поднявшись но лестнице, можно было очутиться в приёмной русского посольства. Лакей с чёрными и весьма изящными бакенбардами, снявши пальто с гостя, оставался в передней, внимательно наблюдая за поведением гостя и ожидая приказаний от посла. Аудиенции, как правило, проходили в просторной гостиной со столом посередине, где гостя лично встречал посол — ещё не старый, очень подвижный и несколько суетливый на вид человек. Если это был важный гость, посол приглашал его в свою личную комнату, обставленную по-восточному: вся в коврах, с чудесной мягкой и низкой мебелью и оттоманкой неимоверной величины, на которой сразу могли усесться несколько человек. Здесь, предлагая кофе и ликёры, вели неформальные беседы, по выражению посла, «толковали». В случае особого расположения, посол лично провожал гостей через переднюю на верхнюю площадку лестницу. Была в посольстве и ещё одна комната, о которой мало кто знал, кроме посольских работников и, разумеется, Вейхарна, заслужившего многолетней работой доверие посла. Это был так называемый чёрный кабинет, внутри которого было несколько рабочих столов, принадлежности для письма, пресс для снимания копий с бумаг, несгораемый сейф для секретных бумаг. В нём постоянно хранились шифры трёх министерств: военного, внутреннего и иностранных дел. Из этого чёрного кабинета был отдельный выход в коридор и на другое, непарадное крыльцо с выходом во внутренний двор. Второй секретарь хранил ключи от ящика с шифрами и вёл всю секретную переписку. Здесь дешифровывались копии, снятые с шифротелеграмм, перлюстрировались письма, велась тайная переписка с Петербургом и другими посольствами и консульствами.
За несколько часов до того, как Вейхарн вошёл в посольство, предварительно отряхнув снег, налипший к галошам, в Вену приехал другой человек. Своему соседу по купе, заговорившему с ним по-французски, пассажир представился швейцарским ювелиром, ехавшим в столицу Австро-Венгрии по делам фирмы. В Вену поезд прибыл ранним утром: ещё горели фонари, а возле вокзала пассажиров поезда ожидали, выстроившись в ряд, маленькие извозчичьи каретки в одну лошадь. Каретка довезла его до рекомендованной гостиницы «Гранд Отель» на Кертнерштрассе.
Метрдотелю приезжий предъявил бельгийский паспорт на имя Вернина и объявил, что прибыл в город на несколько дней для прохождения обследования у знаменитых венских целителей. «Моторчик в последнее время, увы, барахлит. Мой лечащий врач рекомендовал пройти процедуры в Вене, а затем поехать в горы, подышать свежим альпийским воздухом», — приложив руку к груди, заявил ему гость. Служащий гостиницы сочувственно кивнул головой: «Надеюсь, месье, поправит здесь своё здоровье». Получив ключи от номера, Вернин велел разбудить его в 10 утра и принести завтрак.
Ровно в 12.00 уже свежевыбритый, пахнущий хорошим и дорогим одеколоном, Вернин спустился в холл отеля. Оставив ключ от номера портье, он сказал, что едет на приём к доктору. Выйдя на улицу, постоялец рукой показал извозчикам, что не нуждается в их услугах. Ровно через пять минут к крыльцу гостиницы подъехал полностью закрытый экипаж. В окошке мелькнуло чьё-то лицо, дверца кареты открылась, и Вернин исчез за ней. Через полчаса ювелир уже пил кофе по-венски в уютном кафе, расположенном на соседней улице с русским посольством. Этот знаменитый напиток появился в конце XVII века, когда после австро-турецкой войны то ли поляк, то ли украинец Франц Кольчицкий привёз в Вену несколько мешков кофе. Благодаря ему в городе не только открылась первая венская кофейня, но и был придуман новый способ приготовления бодрящего напитка: Кольчицкий фильтровал гущу, а в напиток щедро добавлял молоко и мёд. Особый «смак» кофейне предприимчивого поляка придавали специальные рогалики и круассаны в форме полумесяца — своеобразный реверанс в сторону исламской символики. Однако вовсе не свежий альпийский воздух, красоты Вены и не райский напиток, чей рецепт был изобретён здесь когда-то, интересовали Вернина.