Расстояние от Вестминстера, где Дизраэли рассыпался афоризмами и остротами перед своим собеседником, до здания на площади Чатам-плэйс, где находилось русское посольство, около четырёх миль. И если английские политики веселились, то русский посол граф Пётр Андреевич Шувалов пребывал в дурном расположении духа. Настроение графа «Шу», как прозвали его лондонские снобы за светские манеры, остроумие и шарм, изрядно подпортили последние политические события. «Королева воистину лишилась рассудка, — ворчал про себя Шувалов. — Английской конституции недостаточно, чтобы пресечь влияние этой женщины, вбившей себе в голову о войне с нами». Чтобы избежать мелких и колких для его самолюбия неприятностей, он даже испросил у Санкт-Петербурга разрешение не посещать отдельные официальные рауты, на которых звучали небылицы в адрес России. Ладно бы чопорный английский истеблишмент — обыватели, весьма смутно представлявшие, где, собственно, находятся эти Балканы, уверовали в то, что «русский медведь» нацелился покуситься на английские интересы. Газеты «тори» с подачи Дизраэли и его союзников по кабинету убеждали англичан в том, что Россия угрожает торной дороге в Индию через Египет и нация должна объединиться как один человек на защиту Суэцкого канала, на защиту колоний, составлявших жемчужное ожерелье британской короны. Что говорить об обывателях, если сама королева Виктория патетически восклицала: «О! Если бы англичане были теперь как раньше! Но мы всё же отстоим свои права!» Общая антирусская истерия привела к тому, что к февралю 1878 года контроль над внешней политикой Великобритании полностью оказался под контролем триумвирата во главе с Биконсфилдом. Это стало последней победой неутомимого Дизраэли. «Я выдвигаюсь вперёд как человек войны во всех случаях и должен говорить подобно Марсу», — провозгласил он, отбросив дипломатическую шелуху. Однако планы сорвать куш чужими руками провалились. Австрийцы отказались мобилизовать свою армию на границе с Россией, а турецкий султан Абдул-Гамид, которого так стремилась защитить королева, помалкивал насчёт отправки британской эскадры в турецкие проливы, несмотря на все мольбы английского посла в Стамбуле.
— Как говорится в русской пословице: и на старуху бывает проруха! Так и получилось, — удовлетворённо хмыкнул Шувалов, узнав об этом. — Всё почему: спешка, давай-давай, вот у этого жида, старающегося всеми мерами вредить России, ничего не вышло. Посмотрим, как он запоёт, когда я лично сговорюсь с Гладстоном.
— Я бы искренне желал, чтобы они все — и ничтожные турки, и эти безумные русские утонули на дне Чёрного моря, — в то же самое время чертыхался Дизраэли.
— Пусть себе русские, турки и англичане препираются вволю, пусть дерутся, — спокойно думал Бисмарк, расхаживая взад и вперёд по кабинету. Его тяжёлые шаги гулко отдавались по паркету. — Решение дела будет зависеть от меня. Пусть ответственность за события падает на Англию и Россию, я же буду спокойно ожидать исхода борьбы в полной уверенности, что извлеку из неё всё, что будет возможно для Германии.
Бисмарк ногтем сковырнул с сигары пепел, улыбнувшись отзвуку своей старой мысли: вспомнил как по молодости лет, по наивности, мечтал уехать посланником в Константинополь, чтобы не посещать по служебным обязанностям опостылевший Берлин. Теперь он вершит судьбой Константинополя, да и не только Константинополя, из того же самого Берлина! Видно, планида у него такая. Услышать в истории поступь Бога, подпрыгнуть изо всех сил и вцепиться в фалды Его сюртука.
Чёрный сюртук, облекающий плотную фигуру рейхсканцлера.
Вот что следовало бы изобразить на гербе объединённой Германии.
ФЛОТ ЕЁ ВЕЛИЧЕСТВА
Военно-морской флот имеет свою систему сигналов. В английском флоте вымпел «Синий Питер», поднятый на судне, стоящем в порту, означал, что всей команде надлежит срочно прибыть на борт, ибо в ближайшие 24 часа корабль должен покинуть гавань.
— Сэр, на «Александре» поднят «Синий Питер» и, кажется, был слышен выстрел револьвера.
Услышав эти слова от адъютанта, адмирал Джеффри Томас Фиппс Хорнби остался внешне невозмутимым. По-военному немногословный, подтянутый, адмирал редко выражал свои эмоции. Но как непочтительно выразился один из его гардемаринов: «Уголки рта «дяди Джеффа» в этот момент опустились на несколько дней».
— Чёрт бы побрал этих проклятых политиков из Уайтхолла! — Хорнби, ожесточённо пыхтя трубкой, силился переварить полученную информацию. Уже на борту флагмана старый морской волк ознакомился с текстом телеграммы: «Эскадре взять курс на Константинополь, чтобы защитить жизнь и имущество британских подданных. Послу направлено указание на получение необходимых разрешений и фирмана от султана на проход через проливы».
— Слишком поздно, — мрачно думал Хорнби. По его разумению, эти шаги надо было предпринимать ещё шесть месяцев назад, пока на подходе к Константинополю не замаячили русские пушки. Вопрос с проходом через узкое горлышко проливов оставался подвешенным в воздухе — его малочисленная флотилия рисковала быть уничтоженной либо турецкими береговыми батареями, либо полевой артиллерией русских. На всякий случай адмирал распределил форты между броненосцами, приказав командирам кораблей отвечать на огонь, но не останавливаться. Существовала и минная опасность: было известно, что турки выставили в проливах немного мин, но Хорнби надеялся, сильно надеялся, что разбушевавшийся шторм в Средиземном море вынесет их в Эгейское море и они смогут проскочить. Что ж, приказ есть приказ, хотя адмирал в подобных случаях привык руководствоваться старой английской поговоркой «спешка хороша при ловле блох» (“Never be in a hurry, except to catch a flea”, — как дословно любил говорить «дядя Джефф»).
Не менее адмирала был изумлён и сэр Остин Генри Лэйярд, английский посол в Константинополе. Вообще-то он не был профессиональным дипломатом, скорее профессиональным копателем древностей и отчасти шпионом или, наоборот: в основном шпионом и отчасти археологом. Духовным и финансовым наставником дипломата был знаменитый лорд Стратфорд-Канинг, приложивший немало усилий, чтобы разразилась Крымская война. Из своего кармана Стратфорд оплатил поездку нищего студента Лэйярда на Ближний Восток. Фортуна порой бывает благосклонной к новичкам. Молодой британский археолог нашёл среди развалин дворца Ашшурбанипала несколько тысяч клинописных табличек. Таблички и другие артефакты древней Ниневии успешно перекочевали в Британский музей, а в награду учёному предложили место на дипломатической службе. Спустя годы Лэйярд занял место посла в Константинополе. Даже такой бывалый, видавший виды интриган и авантюрист, как Лэйярд, опешил, получив телеграмму английского Министерства иностранных дел о вводе эскадры в турецкие проливы Босфор и Дарданеллы. «Мы собираемся воевать с султаном или с русскими, или с ними обоими? Скажите, что мне делать?» — вопрошал дипломат свой Форин-офис[17].
Задавать вопросы было поздно. Пружины большой политики уже пришли в действие. Обе силовые установки «Александры» работали на полную мощность. Гребной винт, вращаясь, образовывал за кормой пенящуюся струю воды. Следом покачивались на волнах ещё пять рангоутных броненосцев «Азинкур», «Ахиллес», «Суифтшер», «Темерэр» и «Султан». Со скоростью 10 узлов в час, то поднимаясь, то погружаясь чёрным корпусом в мутное чрево Средиземного моря, сквозь снежную пургу, флагман английской эскадры упрямо двигался к своей незримой цели. На его палубе, обнесённой со всех сторон дугообразной броневой стенкой, под чехлами дремали митральезы — девятифунтовые пушки на колёсах с зарядными ящиками. На мачтах также гнездились платформы, куда могли быть поставлены митральезы и лёгкие палубные орудия. 12 громадных пушек, находившихся на второй палубе, были обнесены броней и могли стрелять не только прямо вперёд, но и вбок, и назад. В коридорах корабля, по стенкам, были расставлены тысячи новых, блестящих от смазки винтовок «Мартин-Пибоди» и револьверов. Громадные люки были набиты порохом, уэльским углём, бочками и ящиками с провизией из австрийского сушёного мяса и английских консервов с молоком и зеленью, печеньем, ромом и какао. Из роскошной, отделанной красным деревом каюты адмирала Хорнби, под завывания ветра, доносились звуки музыки — струнный оркестр услаждал слух британского флотоводца.
Извещая русского посла графа Шувалова о решении послать эскадру в проливы, лорд Дерби, министр иностранных дел Англии, пытался его уверить, что это нужно исключительно для обеспечения безопасности проживающих в Константинополе англичан и их собственности от проявлений мусульманского фанатизма и отнюдь не является враждебной России демонстрацией. В том же смысле высказался и британский премьер перед обеими палатами парламента. Правда, в сообщении великим европейским державам он пригласил их последовать примеру Англии и также послать свои эскадры в Босфор.
«Наши примирительные попытки терпят неудачу, — писал Шувалов из посольства в Петербург. — Воинственный дух всё растёт, британцы усматривают только два возможных варианта — либо война с Россией, либо унижение Англии. Избави нас Бог от того и другого».
В этот момент, когда посол снова обмакнул перо в чернильницу, раздался грохот разбитого стекла. В кабинет ворвался морозный февральский ветер, разметавший бумаги на столе. Шувалов осторожно выглянул во двор из-за шторы: полисмены лениво отгоняли от ворот посольства особо буйных «джингоистов».
«И коль придётся в бой идти,
Так прочь с пути! О джинго...»
АПОФЕОЗ КАНЦЛЕРА ГОРЧАКОВА
Ты, Горчаков, счастливец первых дней.
Хвала тебе — фортуны блеск холодный
Не изменил души твоей свободной.
Всё тот же ты, для чести и друзей.
Нам разный путь судьбой назначен строгой,
Ступая в жизнь, мы быстро разошлись,
Но невзначай просёлочной дорогой