В песне «Сирма-воевода»[75] гайдуки сразу знают, с кем имеют дело, и это вместе с традиционными тремя испытаниями делает повествование в полной мере мифическим. Мифу, как известно, достоверность совершенно неважна.
Слыхано ли, видано ли дело:
Чтобы стала девка воеводой
Над семью десятками сейменов[76],
Там, где шелестит листвой дубрава,
Там, где воды мчат ручьи студены?
Девка в платье с бархатным подолом,
Да с ружьем изящным за спиною,
С парой пистолетов запоясных.
Ох и возмущалися сеймены,
Гневные, вопили и кричали:
— Чтобы девка нам приказ давала?
Тут им девка молвила спокойно:
— Нам негоже действовать со злостью,
Не должны мы ярости дать волю!
Испеките пресную погачу[77],
В тесто вы монету положите,
Разломайте хлеб свой на кусочки —
И кому достанется монета,
Тот и станет всеми верховодить.
Испекли безвкусную погачу,
В тесто золотой алтун[78]закинув,
А потом на части разломали.
Каждый взял себе по два кусочка,
Девке лишь один кусочек дали —
В нем монетка та и оказалась.
Ох, сейменов одолела зависть!
Громко возмущались и ворчали:
— Чтобы девка нам приказ давала?
Тут им девка молвила спокойно:
— Нам негоже действовать со злостью,
Не должны мы ярости дать волю!
Надо, чтоб один из вас снял перстень
Да подвесил на буковой ветке,
В цель стреляйте быстро, друг да другом —
Тот, чей будет самый меткий выстрел,
Станет всеми нами верховодить.
Снял сеймен с руки тяжелый перстень
Да подвесил на буковой ветке,
Стал один стрелок сменять другого,
В цель, как ни старались, не попали.
Ну а девка молвила спокойно:
— Чауш[79], ты подай-ка мне ружьишко!
Грохот раскатился над долиной,
И упал с буковой ветки перстень.
Вновь сеймены сильно разозлились,
Вновь они ворчали и кричали —
Не хотели девку воеводой.
А она промолвила спокойно:
— Вы берите камни да бросайте,
Кто из вас мой камень перебросит,
Тот и будет нами верховодить,
Надо мной одержит он победу.
Один за другим бросали камень,
Но никто не смог взять верх над девкой —
На десять локтей опережала.
Так в дружине в семьдесят сейменов
Сирма-девка стала воеводой[80].
В 1770 году итальянский ученый, писатель и путешественник Альберто Фортис отправился в первое из многих путешествий по Далмации — нынешней Хорватии, — обусловленное во многом политическими интересами его меценатов. Фортис описал свои впечатления в путевых заметках, опубликованных в 1774 году, переведенных на немецкий, английский и французский и вызвавших всеобщий интерес к культуре балканских морлахов — так называли исповедующих христианство жителей сельской местности Далмации и Герцеговины, которые уже в XIX веке ассимилировались и стали сербами или хорватами. Фортис использовал этот термин во многом ради того, чтобы продемонстрировать отличие между населением прибрежных регионов, которое подверглось итальянскому влиянию, и остальными. Полное название его упомянутого труда — Viaggio in Dalmazia dell'abate Alberto Fortis («Путешествие аббата Альберто Фортиса по Далмации»). Принято считать, что эта книга внесла немалую лепту в развитие европейского романтического движения.
Йован (Джованни) Ловрич, уроженец города Синь, хорватский писатель и студент, изучавший медицину в Венеции и Падуе, через два года после Фортиса опубликовал критические заметки, в которых тщательно разобрал недочеты и промахи, допущенные автором: Osservazioni di Giovanni Lovrich sopra diversi pezzi del viaggio in Dalmazia del Signor abate Alberto Fortis («Наблюдения Джованни Ловрича о различных частях поездки аббата Альберто Фортиса в Далмацию», 1776 год).
Фортис первым записал песню «Хасанагиница», которая приобрела необыкновенную известность. Она считается неотъемлемой частью хорватского, сербского и боснийского культурного наследия, количество ее переводов на разные языки исчисляется десятками! Даже в черновиках А. С. Пушкина сохранилось начало его собственной версии, известное по первой строке: «Что белеется на горе зеленой?»
Морлачки. Гравюры Жака Грассе де Сен-Совёра. XVIII в.
Los Angeles County Museum of Art
Сюжет песни в полной мере отражает тяжелую женскую долю. В ней идет речь о том, как раненный в битве Хасан-ага письмом уведомляет свою жену Фатиму из семьи Пинторовичей, что он с нею разводится, поскольку она не приехала его навестить. Брат забирает абсолютно бесправную Хасанагиницу в родительский дом, вынуждая ее расстаться с пятью маленькими детьми, и уже через неделю находит ей нового мужа — вопреки всем мольбам этого не делать. Когда свадебная процессия проезжает мимо дома Хасан-аги, дети зовут мать вернуться, она приходит, чтобы раздать им подарки, а потом происходит следующее:
Это видит храбрый Хасан-ага,
И зовет он сыновей обратно:
«Возвратитесь, милые сиротки!
Злая мать не сжалится над вами,
Сердце у нее подобно камню».
Услыхала Хасанагиница,
Белой грудью на землю упала
И рассталась со своей душою
От печали по своим сиротам[81].
В 1807 году был опубликован роман французской писательницы мадам де Сталь «Коринна, или Италия», имевший огромный успех у читателей. В нем есть сцена, отражающая как внутренний мир и убеждения главной героини, так и тот самый интерес к Балканам, возникший у европейцев благодаря «Путешествию аббата Альберто Фортиса по Далмации». Не обошлось в этой сцене и без романтического пафоса и снисходительного отношения к «дикому народу» — что ж, такова особенность эпохи.
Иллюстрация из книги «Наблюдения Джованни Ловрича о различных частях поездки аббата Альберто Фортиса в Далмацию».
Fortis, Alberto (1774). Viaggio in Dalmazia dell' abate Alberto Fortis / National and University Library of Slovenia
— Далмация, которую вы видите отсюда, — продолжала Коринна, — и которая некогда была населена таким воинственным народом, еще сохранила и поныне следы былой дикости. Далматы так мало знают о событиях, происшедших в мире за последние пятнадцать веков, что до сих пор еще называют римлян «всемогущими». Правда, они обнаруживают кое-какие познания и о новых временах, называя вас, англичан, «морскими воителями», ибо вы часто заходите в их порты, но им ничего не известно о других странах и народах.
<..>
Между тем народы, еще сохранившие близость к земле, до сих пор ее чтут и черпают вдохновение в этом чувстве. «Пещеры священны», — говорят далматы, очевидно, выражая свой смутный страх перед тайнами природы. Их поэзия слегка напоминает поэзию Оссиана, хотя они и жители Юга; но существует лишь два способа воспринимать природу: ее можно любить, как любили древние, приукрашивая и населяя ее множеством прекрасных созданий, или же страшиться ее тайн и, подобно шотландским бардам, предаваться меланхолии, которую навевает все неведомое и непонятное[82].
В 1809 году война Пятой антифранцузской коалиции, в которой участвовали с одной стороны Австрийская империя и Великобритания, а с другой — Наполеон и его союзники, завершилась подписанием Шенбруннского мирного договора. По этому договору Франция получила ряд территорий, в том числе те, из которых позже были образованы Иллирийские провинции, состоявшие из Далмации, Каринтии, Истрии и Крайны[83]. По историческим меркам они исчезли в мгновение ока — уже в 1816 году, — однако оставили свой след в истории Балканского региона, заложив основы развившегося позднее культурно-политического движения под названием иллиризм. Нас интересует один вполне конкретный факт: в 1812 году французский писатель Шарль Нодье был назначен по протекции Жозефа Фуше, герцога Отрантского, директором библиотеки в городе Лайбах, который примерно через сто лет переименуют в Любляну.
В наше время Нодье не слишком известен и пребывает в тени других французских авторов, современников и последователей. Между тем он был очень многогранным и бесспорно талантливым человеком, знатоком наук гуманитарных и естественных (лингвистом и энтомологом), библиотекарем, прожившим интересную и временами бурную жизнь, литературным новатором и экспериментатором, предтечей романтического направления в литературе… В Лайбахе он, по собственному признанию, не уделял делам библиотеки слишком много внимания, зато какое-то время редакторствовал в газете «Иллирийский телеграф», которая публиковалась под эгидой наполеоновских властей на четырех языках (французском, немецком, итальянском и словенском), и живо интересовался местными нравами. Из этого интереса вырос самый коммерчески успешный роман Нодье —