«Жан Сбогар», в черновом виде написанный в том же 1812 году и опубликованный в 1818-м.
Британской музы небылицы
Тревожат сон отроковицы,
И стал теперь ее кумир
Или задумчивый Вампир,
Или Мельмот, бродяга мрачный,
Иль Вечный жид, или Корсар,
Или таинственный Сбогар.
Пушкин знал, разумеется, что Сбогар был плодом не британской, а французской музы (как и Вечный жид, персонаж Эжена Сю), но Байрон опубликовал своего «Корсара» немного раньше — архетип закрепился раз и навсегда, и мы теперь называем таких героев байроническими. Действие романа происходит в Далмации, сюжет строится вокруг знакомства хрупкой красавицы Антонии, дочери французского эмигранта, и синьора Лотарио. Все происходящие события так или иначе связаны с мрачной и таинственной фигурой бандита Жана (с учетом местной фонетики, его правильнее было бы называть Йованом) Сбогара, обитающего в замке Дуино. У современного читателя романтизированный образ благородного разбойника и одновременно философа с прогрессивными воззрениями способен вызвать усмешку, но стоит отметить, что Нодье опередил литературные тенденции своей эпохи. И еще «Жан Сбогар», невзирая на весь пафос, крайне поэтичное, удивительно красивое произведение.
И чужестранец, наделенный пылким воображением, которому хоть раз довелось услышать где-нибудь на берегах Далматии вечернюю песню морлацкой девушки, дарящей ветру звуки, которым не способно обучить никакое искусство, не сумеет подражать никакой инструмент и не в силах передать никакие слова, поймет чудо с сиренами в «Одиссее» и, улыбнувшись, простит Улиссу его заблуждение[84].
Еще одна история из эпохи литературного романтизма, связанная с Балканами, — мистификация «Гусли, или Сборник иллирийских песен, записанных в Далмации, Боснии, Хорватии и Герцеговине», созданная и изданная молодым Проспером Мериме в 1827 году. Если верить авторскому предисловию ко второму изданию сборника, когда интрига уже была раскрыта, все началось с того, что он и его друг Жан-Жак Ампер очень хотели совершить путешествие из Триеста до Рагузы[85] по побережью Адриатики, но им не хватало денег. Так и родилась идея описать путешествие заранее, продать свой труд и заработать необходимую сумму. Проспер Мериме, выучив пять-шесть славянских слов, написал все баллады (точнее, их «прозаические переложения» с иллирийского — сербохорватского — языка) за две недели.
Герцеговинка поит лошадей. Открытка с репродукцией картины Ярослава Чермака.
Jaroslav Cermák; Herzegovka feeding the horses. An der Tränke (Herzegovina) in Požega on 24.XII.1911 / Wikimedia Commons
В сборнике, помимо текстов «баллад», имеются подробная биография вымышленного гусляра Йакинфа Маглановича, который якобы продиктовал свои песни автору-составителю, сыну итальянца и «морлачки из Спалатто[86]», и предисловие этого «составителя». Единственная настоящая песня в его составе — уже упоминавшаяся в этом разделе «Хасанагиница». Остальные представляют собой вымышленные истории исторического, героического или мистического характера, иногда с комментариями. Например, один из подробных пояснительных текстов посвящен вампирам, и из него мы узнаем, что иллирийский вукодлак — мертвец, выходящий по ночам из могилы, чтобы мучить живых. Тот, кто погибнет от его рук, сам станет вукодлаком. Эти существа чаще мучат родственников (что, кстати говоря, соответствует подлинным балканским поверьям о вукодлаках и вештицах, да и в целом славянским поверьям о ведьмах). Стать вампиром можно в результате божьей кары, проклятия или в силу приверженности какой-нибудь ереси. Далее автор-собиратель пересказывает два реальных инцидента, связанных с сербскими вампирами, — вернемся к ним в восьмой главе — и еще один, случившийся с ним самим (то есть полностью выдуманный)[87]. Надо отметить, сами прозаические переложения «иллирийских песен» и комментарии к ним демонстрируют, что Мериме разбирался в фольклоре Далмации настолько хорошо, насколько это позволяла эпоха. И трудно не усомниться, что «Гусли» и впрямь были написаны за две недели, как заявлено в предисловии.
Мистификация оказалась неудачной в коммерческом смысле (как пишет Мериме, продать удалось всего двенадцать экземпляров), но коллеги по литературному ремеслу и исследователи фольклора сборник заметили и заинтересовались им. Для нас, конечно, самым любопытным представляется тот факт, что Александр Пушкин написал свои «Песни западных славян» — поэтическое переложение одиннадцати входящих в «Гусли» текстов. Вопрос о том, знал ли он с самого начала, что имеет дело с хитроумным розыгрышем, или на какое-то время поверил в подлинность «иллирийских песен», остается открытым, невзирая на авторское предисловие к «Песням западных славян» и содержащееся в нем письмо Мериме. Фактически мы знаем о случившемся лишь то, что открыто поведали публике два литературных озорника[88].
Интерес к албанскому эпосу возник во второй половине XIX века. Как и болгарский, он уступает сербскому в объеме, и некоторые песни похожи на сербские: их сюжеты либо универсальны и известны в других частях Европы и мира, либо один представляет собой переделку другого. Тем не менее албанский эпос довольно самобытен и включает, в частности, предания и песни, воспевающие национального героя Албании — Георгия Кастриоти по прозванию Скандербег (в турецком варианте — Искандер-бей). Особо также выделяются циклы про братьев Муйо и Халиля и богатыря Дьердя Элез Алию.
Крепость Розафа.
kasakphoto / Shutterstock
Песня «Розафат» своим сюжетом напоминает «Построение Скадра», только крепость строят не Мрнявчевичи, а трое безымянных православных братьев, к которым приходит некий — опять же, не названный по имени — святой и сообщает: если они хотят, чтобы построенное за день перестало рушиться ночью, то необходимо принести в жертву ту жену, которая первой принесет завтрак. Старший и средний братья предупреждают своих жен о случившемся, вопреки словам святого, который велел никому не говорить, а младший поступает по правилам — и, как нетрудно предположить, именно его жена приходит утром, именно ее приходится замуровать. Молодая женщина воспринимает свою судьбу стоически и просит не закрывать правый глаз, правую руку, правую грудь и ногу, чтобы она могла кормить младенца-сына:
Пусть мое тело каменеет —
Крепость пребудет неприступной.
Сын мой станет витязем грозным,
Будет в ней законным владыкой![89]
В песне «Юноша-змий» происходят примерно те же события, что и в сербской версии, «Змей-жених». У супружеской пары после долгих лет бездетности рождается дитя — змееныш, который может только ползать, а спустя годы начинает кричать, и мудрец объясняет его отцу, что сын требует в жены королевну. Как ни странно, король не против отдать дочь в жены змею, но выдвигает условия: дорогу от дома жениха до дворца невесты надо вымостить золотом и высадить вдоль нее груши и яблони. Змееныш все это выполняет с помощью колдовства. После свадьбы свекровь спрашивает невестку, как же она легла со змеем, если тот до сих пор родной матери неприятен, на что девушка отвечает: под змеиной рубашкой скрывается добрый молодец. Свекровь убеждается в ее правоте, прокравшись в спальню, после чего сжигает змеиную рубашку спящего сына.
Трагическая история «Константин и Дорунтина» — албанская версия бродячего сюжета, который исследователи называют «баллада о мертвом брате». У одной матери было двенадцать сыновей и одна дочь, Дорунтина, которую выдали замуж в дальние края, и сыновья пообещали матери: если она затоскует, они привезут сестру в гости. Но обстоятельства сложились так, что все братья погибли («в ту пору в нашей округе войны случались часто»), и обезумевшая от скорби мать призвала одного из сыновей, Константина, придя на его могилу. В полночь он восстал из нее, надгробие превратилось в черного коня, и всадник помчался на чужбину, к Дорунтине, которая поначалу ничего не заподозрила, но по дороге в родной дом начала замечать тревожные детали и задавать вопросы. Константин отвечал ей, что его волосы не в земле, а в пыли сражений; что руки в глине, потому что ехал по грязи. Привезя сестру матери, он уходит, чтобы вернуться в могилу. Мать сперва принимает гостью за саму Смерть, а после рассказывает всю правду.
Обе застыли, как скалы,
Словно в гранит обратились,
Пали в объятья друг к другу —
Так и скончались мгновенно[91].
Сюжет песни «Жили-были три брата» комичный: младший из троих, не слишком умный красавец и трус, отправляется в странствия и попадает в семью из двух братьев и сестры, которую ему отдают в жены, поверив в хвастливые и абсолютно неправдоподобные рассказы о подвигах «великого воина». Но наступает день, когда обстоятельства вынуждают его признаться жене в обмане, откровенно рассказать о своей необоримой трусости. Молодая женщина оказывается мудрой и смелой (и к тому же по-настоящему влюбленной в красивого мужа): она отправляется на битву, нарядившись в его одежду! Ее братья, заподозрив неладное, стреляют в «зятя». Тот факт, что стреляют из мушкета, указывает на относительную новизну этой и некоторых других песен. Однако воительнице удается добраться до дома первой и обставить все таким образом, словно супруг и впрямь был ранен шуринами. Второе испытание случается, когда героя призывают в королевскую армию, где он сперва выбирает в конюшне самую негодную, ленивую и к тому же хромую лошадь. Увы, от страха кляча переходит на галоп и врезается в дерево, которое остается в руках трусливого воина, — и в итоге его славят как богатыря, сражавшегося деревом вместо любого привычного оружия. Понимая, что в третий раз ему не повезет, герой увозит жену к себе на родину, к соб