следующей главе. При этом два мира существуют параллельно и соприкасаются лишь в определенных местах, в определенные периоды. Однако есть важный нюанс, о котором не следует забывать: если в потустороннем мире обитали демоны, а человек мог туда попасть лишь в виде исключения (и, как правило, уже не возвращался — разве что ненадолго), то в так называемом мире людей жили не только люди и не только духи вроде водяных, домовых и так далее. Существовали племена и народы, которых Любинко Раденкович в своей подробнейшей статье, посвященной именно этой теме, коротко называет «чужими»[108]. Эти весьма непохожие друг на друга «чужие» были не демонами, а просто другими.
Например, согласно народным преданиям, за пределами изведанного мира (причем его можно понимать как в широком смысле, включающем все человечество — ну, по меньшей мере его балканскую или европейскую часть, — так и в узком, относящемся к определенному поселку и окрестным горам, лесам и прочим формам рельефа) простираются земли диких людей. Ту их разновидность, которая обитала неподалеку, могли повстречать охотники, дровосеки и просто путники, которых угораздило столкнуться с представителями первобытного народа где-нибудь в глуши. Такие инциденты, как правило, обходятся без кровопролития, потому что дикие люди, хоть и выглядят грозно, причудливо (косматые, бородатые, одетые в шкуры; у их женщин длинные груди, которые те закидывают на плечо), умом не блещут, многих вещей не понимают и сами боятся обычных людей. В поселки они пробираются тайком, чтобы воровать хлеб и молоко, а если какой-нибудь охотник угостит дивьего можа (слов. dívjí mož), тот обязательно его отблагодарит и поможет в нужный момент. Но вот если обычный мужчина приведет из леса дивью жену (слов. divja žena), чтобы жить с ней в горе и в радости, то первого будет больше. Как во многих аналогичных историях про вил, самодив и так далее, лесная жительница рано или поздно захочет вернуться туда, откуда пришла, и уведет с собой детей или просто убьет их. В Словении, где особенно много преданий об этих существах, водятся кривопеты — дивьи жены, у которых ступни обращены в сторону, противоположную нормальной[109].
Другая разновидность «чужих» — это народы более экзотические, обитающие намного дальше, в каких-то практически неведомых краях в самых отдаленных частях мира (по-прежнему людского, а не потустороннего). К ним относятся знакомые нам по многочисленным средневековым европейским бестиариям циклопы, иппокентавры, мантикоры, а также умеющие превращаться в волков невры и танефы, способные завернуться в собственные огромные уши. Еще один народ из этой же категории — хвостатые морские жители, так называемые фараоновы люди (хорв. faraunovi ljudi), произошедшие из египтян, которых накрыло водой во время описанного в Библии прохода Моисея через Красное море.
И наконец, еще две разновидности «чужих», одна из которых, согласно поверью, предшествовала людям, а другая должна была прийти им на смену: первыми были исполины, жившие на земле давным-давно, вторыми — карлики. Исполины, или великаны, были созданы раньше людей; ростом каждый из них был с самое высокое дерево в лесу или еще выше, а человек мог сравняться разве что с великанским пальцем. Жили они очень долго, сотни лет, и могли скорее устать от жизни, чем умереть от болезней или ран. Образ жизни исполинов был достаточно примитивным: как и дикие люди, они добывали огонь трением, а из орудий труда пользовались лишь топорами. Их племя в конце концов погибло, будучи наказанным за идолопоклонство и дерзкий нрав. Всевышний то ли покарал исполинов, наслав всемирный потоп, то ли просто превратил в камень.
Любинко Раденкович перечисляет в указанной статье варианты названий представителей исполинского племени, поражающие своим разнообразием: дивы, дивљаны (серб., хорв.), жиганты (Юго-Западная Хорватия, от итальянского gigante), уидови, уидани (Далмация, Черногория, Босния и Герцеговина, Южная и Восточная Сербия, от итальянского guideo, то есть «иудей»), жидовцы (болг.) и так далее[110].
Обозначение древнего великанского племени «иудейским» именем — не единственный пример такого рода. Раденкович приводит иные варианты, подразумевающие «гигантизм» греков (болг. елеани, елени; макед. илими), итальянцев (болг. латини) и швейцарцев (хорв. звицер, от итал. svizzero)! А словенский термин «айд» происходит от немецкого der Heide, то есть «безбожник», и, как следствие, может выступать в некотором смысле объединяющим.
«Чужими» были также цыгане и турки: первых считали настолько нечистыми, что бошняки[111], например, требовали от цыгана сперва покреститься и лишь потом принять ислам. Про вторых же на Балканах говорили, что они любят христианскую кровь, да и вообще имеют хвосты — потому-то не могут сидеть, как все нормальные люди[112].
Легенда о Златороге
Согласно преданиям, бытующим в Альпийском регионе Словении, Златорог (Zlatorog) — белая серна с золотыми рогами, которая вместе с сородичами пасется на горе Триглав — высочайшей вершине Юлийских Альп, — и подчиняется лишь обитающим там же фатам, предсказывающим судьбу новорожденных (к ним мы вернемся в пятой главе). Златорог владеет сокровищами горы Богатин, которые стережет многоголовый дракон, и добыть их мог лишь человек, заполучивший его золотой рог (хотя бы частицу, которая делала змея-стражника смирным, как ягненок). Кроме того, это существо считали бессмертным: если Златорог был ранен, из первой же капли его крови вырастал волшебный цветок (мифическая триглавская роза), и он, съев его, исцелялся.
Гора Триглав на картине Антона Карингера (1829–1870).
NG S1305, National Gallery of Slovenia, Ljubljana
Легенду о Златороге первым опубликовал в 1868 году Карел Дежман (1821–1889), словенский и австрийский политик, историк и археолог, а позже были записаны и другие ее версии, иногда более короткие или с несколько иным сюжетом, в котором все-таки неизменно фигурировало золото. Изначальная история довольно печальна, и содержание ее таково: в долине Трента, там, где в реку Сочу впадает ее приток, Коритница, стоял когда-то трактир, которым владела одна женщина, и была у нее очень красивая дочь. За нею ухаживали все торговцы, в том числе венецианцы, и одаривали всевозможными подарками. Ей же как будто нравился молодой охотник, который был хорош собой и удачлив в своем деле (ему, по слухам, помогали сами фаты), но, увы, не мог похвастать богатством, будучи всего-навсего сыном слепой вдовы. Однажды девушка упрекнула возлюбленного, сказав, что он не принес ей в подарок даже триглавскую розу, а вот венецианцы многим могут одарить. В ответ охотник заявил, что разыщет ключ к сокровищам горы Богатин — и станет богат, как король, так что ни один заезжий торговец с ним не сможет сравниться.
Златорог. Иллюстрация из журнала Die Gartenlaube. 1899 г.
Die Gartenlaube. Ernst Keil's Nachfolger, 1899 / Wikimedia Commons
Как и во многих похожих сюжетах, все закончилось плохо: юноша попытался убить Златорога, чтобы заполучить ключ к сокровищам, и не выдержал последнего испытания — уступил соблазнам своего случайного друга, Зеленого Охотника (который на самом деле был самим дьяволом), и не свернул с гибельного пути, когда это еще было возможно. Он разбился, сорвавшись со скалы, и, когда позже его тело вынесло в долину, все увидели сжатый в мертвой руке букет триглавских роз, которые были бы куда лучшим — и достаточным — подарком возлюбленной. Фаты покинули долину, рассерженные вероломством охотника, и золотые времена, когда они всячески помогали местным жителям своим волшебством, безвозвратно ушли в прошлое[113].
Исследовательница словенского фольклора Моника Кропей отмечает, что еще древнегреческий историк Полибий писал, что в Альпах водится некое особенное животное: «…похожее на оленя, но с шеей и шерстью, напоминающими вепря; ниже подбородка оно имеет покрытое на конце волосами мясцо вышиною в пядень и толщиною в хвост жеребенка». Он же пишет о богатейших золотых россыпях в землях обитающих в Альпах таврисков: «…достаточно было углубиться фута на два от поверхности земли, чтобы тотчас напасть на золото»[114]. Иными словами, теоретически легенда о Златороге могла возникнуть гораздо раньше, чем ее записал Дежман, хотя вряд ли удастся установить наверняка.
Битва со змеем
Сюжеты балканских сказок, преданий, легенд весьма разнообразны, однако исследователи фольклора в этом регионе, как и во многих других, выделяют повторяющиеся, архетипические мотивы, по каким-то причинам приобретшие наиболее широкое распространение. Один из таких мотивов, известный в том числе и в других частях мира, — битва со змеем во всех его многообразных обликах. Сказочный и эпический змей отличается от змея-демона, защитника полей, рассмотренного в пятой главе. У первого из названных змеев роль, как правило, отрицательная, пусть любвеобильность и подталкивает читателя и исследователя к тому, чтобы объединить обе категории мифических существ в одну (и окончательно запутаться).
«Архаический образ змея, одного из мифологических персонажей, с течением времени осложнялся новыми — историческими — чертами либо постепенно вытеснялся образами земных, исторических врагов народа и государства»