десятую дочь, а сын — позднее дополнение[129].
Боже правый, чудо-то какое!
Девять дочерей судьба послала.
И, десятое дитя нося под сердцем,
Мать молила бога, чтоб был мальчик.
Но как наступил час предреченный,
Родила десятую дочурку.
День пришел, крестины началися.
Кум с дитем в руках и вопрошает:
«Как назвать нам крестницу, скажи-ка?»
Женщина ему в ответ сердито:
«Яней назови, да шла бы к черту!»
Выросла высокою девица,
Стройной, с ликом белым и румяным.
День пришел, и стала уж невестой,
Взяв ведро, отправилась по воду.
Шла через лесок зеленый Яня,
Вдруг звучит из чащи голос вилы:
«Яня, ты услышь меня, подруга!
Брось ведро на мураву немедля,
В лес ко мне ступай без сожалений.
Мать отдать тебя пообещала,
Когда ты была еще дитятей».
Яня вилиным речам внимает,
Вслед за тем ведро свое бросает
И идет в зеленый лес без страха.
А за нею мать бежит старушка:
«Яня, ты домой ступай тотчас же!»
Яня ей в ответ одно сказала:
«Вот, безбожница, сама и возвращайся,
Раз меня пообещала вилам,
Когда я была еще дитятей»[130].
К настоящему моменту для читателя уже совершенно не секрет, что балканская мифология и фольклор в некоторых своих частях очень тесно соприкасаются с библейскими сюжетами, мотивами и персоналиями, чаще всего ветхозаветными. Это происходит посредством взаимного влияния народного творчества и неканонических книг, не входящих в состав Библии. Святые, апостолы, Богоматерь, Иисус и сам Господь в подобных историях, сказаниях, преданиях выступают в роли творцов и странников, подвергают персонажей испытаниям, вознаграждают и карают. Их роли нельзя назвать совершенно необычными с точки зрения традиционного изложения, и все-таки время от времени они удивляют или сочетаются удивительным образом, не соответствующим библейской хронологии.
Предания, песни и поверья, в большей или меньшей степени основанные на Библии и апокрифах, охватывают обширный временной отрезок — начиная с сотворения мира и всего, что в нем есть, с той древней эпохи, когда жили Адам и Ной, когда существовали упомянутые ранее гиганты — или «люди великорослые» (Числа 13:33) из тех времен, когда «были на земле исполины» (Бытие 6:4). В них библейские места — Иерусалим, Галилея — находятся одновременно далеко и близко, а древние и святые персонажи ведут себя так, как могли бы вести современники неведомого сочинителя и те, кому предназначался результат его творчества. Если они действуют чересчур загадочно, это может свидетельствовать о том, что мы имеем дело со сложным гибридом ветхозаветного персонажа и очень древней, дохристианской истории о божестве или демоне, чье настоящее имя навсегда сгинуло в бездне времен. Таково народное христианство — синкретизм, синтез народной культуры, принявшей новую религию, но изменившей ее согласно собственным установлениям и рамкам, и элементов, которые со строгой теологической точки зрения христианскими не являются[131]. Логично, что такое принятие должно было опираться на увлекательные, но вместе с тем простые и понятные народу истории с героями, чьи мотивы были ему близки.
Довольно многие исследователи балканского фольклора включили в свои собрания апокрифические, библейские легенды или даже посвятили им отдельные работы (Вук Караджич, Веселин Чайканович, Тарас Вражиновски, Албена Георгиева и другие). Немалое место в их материалах занимают этиологические мифы, то есть рассказы о происхождении чего бы то ни было: мужчины и женщины, солнца и луны, звезд, гор, морей, определенных разновидностей растений и животных, ремесел, болезней и так далее. Животные, в частности, могли быть чистые и нечистые — созданные дьяволом или связанные с ним, связанные с миром мертвых, — а также проклятые или благословленные Богом. Растения также делились на проклятых и благословленных.
Существует также группа преданий о творении мира из земли, поднятой со дна моря, которые демонстрируют сходство с апокрифом «О Тивериадском море», где мир — точнее, суша — создается при непосредственном участии дьявола, ныряющего на дно моря, чтобы достать крупицу земли. Есть и другие сюжеты дуалистического характера, в которых часто находят следы богомильского влияния, как, например, упомянутая в предыдущей главе песня про царя Дуклияна и Иоанна Крестителя. О других дуалистических легендах подробнее рассказано в седьмой главе.
И наконец, есть легенды, связанные с библейскими событиями, но переиначивающие канонические сценарии на свой лад: о грехопадении Адама и Евы и изгнании из рая, их жизни в последующий период, возникновении ангельских и дьявольских чинов, Ноевом ковчеге и Потопе, Вавилонской башне, царе Соломоне, крестном древе (дереве, из которого был сделан крест для распятия Иисуса Христа) и так далее. Логическое завершение этой категории придают эсхатологические предания, описывающие конец света.
Царь Соломон мог предстать в необычном облике. Например, в одной короткой сказке из собрания Вука Караджича повествуется о неженатом человеке, которому сватали одновременно девушку, вдову и разведенную женщину, а он не знал, кого выбрать, и вот по совету одного старика отправился к премудрому Соломону. Тот оказался… ребенком, скакавшим по двору на палке. Делать нечего, раз уж удостоился аудиенции, надо объясниться. Премудрый выслушал и сказал: «Если выберешь девушку — ты знаешь; если вдову — она знает; если разведенную — берегись моего коня!» Потом ребенок развернулся, стукнул гостя по ноге палкой и ускакал. Герой вернулся домой, сбитый с толку, коря себя за то, что спросил совета у малолетнего. Но все тот же старик истолковал ему речи премудрого Соломона: «Эх, сынок! Премудрый хотел сказать, что если выберешь девушку, она решит, что ты все знаешь лучше ее, и будет слушаться тебя; если вдову — она возомнит себя умнее, потому что уже побывала замужем и думает, будто все знает, а значит, захочет командовать; ну а если разведенную — берегись, чтобы она не обожгла тебя, как своего первого мужа!»[132]
Балканский фольклор поражает своим разнообразием, и пусть наследие каких-то регионов изучено лучше, а каких-то — хуже, они в равной степени волшебны. Сербские, черногорские, болгарские, словенские, албанские и прочие сказки способны очаровать замысловатыми сюжетами, впечатлить образами, испугать подступающей хтонической тьмой. Мы рассмотрели в главе лишь некоторые мотивы и архетипы, а любопытный читатель теперь может при желании продолжить странствия по балканским сказочным краям, где юнаки сражаются со змеями, чародей грабанциаш летает на драконе, в лесах прячутся дикие люди, а царь Троян бережет тайну собственных ушей.
И над этим прекрасным пейзажем по-прежнему сияет корона царя Дукляна.
Глава 5. Народная демонология
Народная, низшая демонология Балкан — область крайне обширная и разнообразная, с трудом поддающаяся классификации, поскольку одно и то же демоническое существо может быть известно в разных регионах под разными названиями, а также (что еще сложнее) выполнять частично или полностью разные функции. Однако именно благодаря устным верованиям, сохранившимся в первую очередь в сельской местности и кропотливо собранным и записанным исследователями фольклора, мы можем получить определенное представление, во что верили люди на Балканах с давних времен и до наших дней. Поверья и обряды, связанные с хтоническими персонажами, сохранились намного лучше пантеона высоких божеств, и как бы ни стремилась церковь превратить дохристианских условно злых духов в демонов и чертей, а условно добрых — в святых покровителей, сквозь многочисленные слои обусловленных соседством и историческими событиями заимствований и неизбежной путаницы, этакой фольклорной энтропии, все равно можно рассмотреть отголоски древних культов, пусть настоящие имена богов и забылись, а смысл ритуалов расплылся. Народная демонология, запечатленная благодаря трудам этнографов, — основа для изучения древней мифологии Балкан, поскольку более надежных археологических и письменных источников в достаточном количестве не существует.
Согласно ряду интерпретаций, многие демоны из тех, что перечислены и описаны в этой главе, имеют манистическое происхождение, то есть возникли из душ умерших людей[133]. Если эти люди умерли до срока, неестественной смертью и не получили того, что им полагалось, они становились «нечистыми», заложными покойниками (термин введен в научный оборот этнографом Дмитрием Зелениным). По этой причине у южных славян похороны парней и девушек, не успевших вступить в брак, с точки зрения обрядности напоминали свадьбу, где роль невесты или жениха могло сыграть, например, деревце. Иначе, как принято было считать, покойник восстанет, ведь он слишком многое не успел сделать из того, что издавна считалось в жизни самым важным. А из восставших, заложных покойников возникала прочая, весьма разнообразная нечисть: утопленники становились водяными и русалками; некрещеные дети — злыми духами, терзающими молодых матерей и младенцев, или коварными прислужниками, готовыми погубить хозяина при малейшей оплошности; погибшие далеко от дома мужья возвращались к любимым женам, чтобы мучить их по ночам. Нечисть могла также вселяться в людей, порождая колдунов и ведьм, которых иногда называют двоедушниками, подразумевая, что источник их силы — злая, проникшая извне неупокоенная душа.