В Сербии этих загадочных посетительниц называют судженицами, в Болгарии — урисницами, в Македонии — наречницами и среди арумынов — касмете (от тур. kısmet, «участь»), в Албании — фатами или орами. Согласно верованиям, бытующим в регионе Динарское нагорье, есть еще одно похожее божество мужского пола, которое зовется Усуд, что в переводе с сербского означает «судьба, рок». Случается также, что поверья пересекаются и сплетаются, вследствие чего роль прорицательниц у колыбели новорожденного достается уже известным читателю вилам или самодивам.
В мифологии восточных славян духи судьбы называются рожаницы, а аналогичные румынские персонажи носят имя ursitoarele (урситоареле; от рум. ursita — «судьба» или ursi — «предназначать, ворожить»).
Чтобы принять суджениц как полагается, следовало навести чистоту, зажечь в комнате свечи и подготовить стол, на котором будут три чаши воды с тремя кусочками сахара, три намазанных медом хлеба, три золотые монетки или золотых украшения. Соблюдение ритуала входило в обязанности повитухи. У рационально настроенного читателя обязательно возникнет вопрос: что же с угощением делали потом? Ничего особенного: его съедали трое случайно выбранных мужчин, если родился мальчик, и женщин — если девочка, а золотые предметы оставались ребенку. Согласно ритуалу, на третью ночь ему под голову клали базилик, а рядом с колыбелью зажигали лампаду.
До визита суджениц мать не выходила из дома. Она старалась их застать (а приходили гостьи около полуночи, проникая в дом через дымоход, по обыкновению многих сверхъестественных существ), но если засыпала, то после стремилась истолковать свой сон, поскольку его считали вещим.
Мойры. Гравюра Филиппа Галле (1537–1612).
Wellcome Collection
В некоторых регионах Балкан верили, что три богини судьбы еще и записывают предсказанную судьбу в особую Господню тетрадь или гроссбух — так называемый «божиjи тефтер». Иногда также говорили, что девы-прорицательницы приходят не с пустыми руками: одна из них держит прялку, другая — веретено, а третья, как нетрудно догадаться, ножницы. Каждый виток нити на веретене означал год жизни, а щелчок ножниц обрывал ее, когда истекал отпущенный человеку срок. В таком варианте особенно заметно, что хотя богини судьбы — общий для многих регионов и культур мотив, на образ суджениц все-таки оказали влияние древнегреческие мойры.
В тех регионах, где верили в Усуда, судьба определялась иначе, но была в той же степени предначертанной и необоримой. Считалось, что Усуд обитает где-то очень далеко от людей и каждый день его жилище выглядит по-разному. Тот, кто родился на протяжении суток, пока Усуд — хозяин роскошных палат, и сам в конце концов разбогатеет; а кому не посчастливилось появиться на свет в период, когда Усуд нищенствовал, мог даже не стараться: любые его усилия были обречены на неудачу. Рожденные в один и тот же день у сербов назывались однодневники (jедноданце), у болгар — одномесячники (едномесечета; в этом случае, очевидно, речь о рожденных в один и тот же месяц), и было принято считать, что жизнь и судьба им предначертаны одинаковые, особенно если они в родстве. В некоторых случаях даже верили, что если один такой человек заболеет и умрет, то второго ждет та же участь. Чтобы ее избежать, с детства проводили ряд ритуалов, нацеленных на разделение связанных судеб.
Происхождение Усуда, в отличие от суджениц, выглядит туманным.
В древние времена считалось, что причина любой болезни — злой дух, вселяющийся в человека или каким-то другим образом причиняющий ему вред в силу своей особой природы. С течением времени эта особенность восприятия мира породила целый класс разнообразных демонов, из которых рассмотрим несколько выделяющихся разновидностей.
Прежде всего, бабице (серб. «бабуси», «повитухи»; а также ночницы, вештицы — но эти два названия не специфичные, а общие для всех злобных мифологических персонажей женского пола) — родильные демоны, навлекавшие беду на молодую мать и новорожденного. В Болгарии их называли лехуси, лахусни, лъфуси. Считалось, что для матери они опасны на протяжении сорока дней после родов, а для ребенка — в первую неделю, до крещения, и в этот период его особо берегли.
Бабице — уродливые старухи в черном, однако большую часть времени они невидимы и прилетают ночью, поэтому в доме должны постоянно гореть свечи или лампады. После наступления темноты матери не следует выходить наружу и нельзя оставлять там детские вещи, особенно если погода ветреная, иначе демоны передадут через них заразу.
Меры против бабице делились на превентивные и лечебные. Чтобы не допустить вредного влияния, люди не гасили свечи по ночам, не оставляли детские вещи на улице после захода солнца, а если случилось оставить, то их как можно дольше держали на ярком солнце или у огня. Таким образом, свет и пламя — первое «профилактическое» средство. Особым почитанием также пользовались хлеб и железо как обладающие защитными свойствами: ребенка или его колыбель могли посыпать мукой или пронести под ручкой от котла или цепью; молодая мать замешивала на своей слюне хлебец, который пекла и съедала или держала при себе. Рядом с младенцем и матерью клали значимые предметы: гребень, нож, веретено, разные растения, помогавшие уберечься от злых сил, — особой популярностью пользовался чеснок. Дом могли окуривать, причем главное, чтобы дым был едким, для чего годились даже старые опанаки[166]. Если уберечься от бабице не удалось, прибегали к лечебным мерам, заговорам и омовениям водой, подготовленной особенным образом: в нее заранее помещались металлические предметы и растения, например базилик[167].
Болели, разумеется, не только молодые матери и новорожденные, но ко всем остальным приходили другие демоны — милоснице (серб. «любимицы»), способные навредить кому угодно. Заметно, что именовали этих существ иносказательно, как будто пытаясь их задобрить. Демонов болезни также эвфемистически называли «добре маjке» или «тетке» (серб. «добрые матери», «тетки»).
Милоснице выглядели как женщины в черном, их количество зависело от разнообразности и серьезности болезней, поразивших тот или иной регион. В Восточной Сербии довольно долго сохранялся ритуал, применявшийся в том случае, если какая-нибудь эпидемия уже началась: на въезде в село или на перекрестке разжигали большой костер, рядом с которым пожилые женщины раздавали случайным прохожим угощение, а особое кушание для милоснице оставляли в специально предназначенных местах или бросали в реку. Можно сказать, что это был ритуальный пир, на который приглашали злых духов и жертвовали им еду, опять-таки подталкивая к тому, чтобы сменить гнев на милость[168].
И, наконец, особо страшный дух болезни, достойный отдельного упоминания: Чума (может показаться, что имя не нуждается в переводе или комментарии, но на самом деле в некоторых балканских регионах «чумой» могли называть и другую опасную заразу — холеру, оспу, тиф). В отличие от бабице и милоснице, она могла быть старухой или молодой женщиной в белом; иногда — с козлиными копытами вместо ступней и с четырьмя пальцами без ногтей на руках. Еще Чума могла быть кошкой, которая имела при себе мешочек или горшочек со смертоносными стрелами. Говорили также, что Чума убивает по списку из особой тетради-тефтера, и если чьего-то имени там нет, то ему ничего не грозит (но, конечно, как узнать заранее?..). Даже в человеческом облике она была настолько легкой, что любой мог без труда носить ее на закорках. Такого человека, согласно некоторым поверьям, она щадила, как и всех его домашних. Другие поверья утверждали, что Чума становится все тяжелее, и в конце концов ее жертва погибает.
Чтобы умилостивить Чуму, ей «дарили» расческу, мыло и воду для купания, поскольку принято было считать, что она крайте трепетно относится к своим волосам, любит содержать их в чистоте. Говорили, что и дом, в котором чисто, она не тронет; то же самое твердили о доме, чей хозяин приютит Чуму, особенно если она с дитем. Еще один способ защиты — борозда вокруг села, выполненная с соблюдением особых ритуалов (например, братьями-близнецами, запрягшими в плуг черных волов-близнецов)[169]. Чума также боялась огня и собак; от последних она не могла скрыться, став невидимой, как и от человека, который родился в субботу.
Чумина кошуља (чумина кошуля; серб. «чумная рубашка») — одно из древних средств избавления от заразы, заключавшееся в том, что девять женщин, вышедших из детородного возраста, должны были в течение одной ночи нагими соткать полотно и сшить рубаху, под которой потом проходили все, кто хотел уберечься от заразы. Сербский князь Милош Обренович применил этот обычай в 1837 году во время последней крупной вспышки, но надо обязательно отметить, что тогда же были пущены в ход и другие, куда более действенные и современные методы вроде карантина. Просто Милош Обренович, будучи человеком крестьянского происхождения, понимал простых людей и решил, что рубашка не будет лишней[170].
У греков маленькая рубашка — ее также надо было спрясть, соткать и сшить за одну ночь — выступала в качестве ритуальной жертвы святому Харлампию, покорителю чумы и других болезней. Поверье о рубашке также существовало среди населения Румынии, где она называлась cămașa ciumei или cămașa de izbândă (кэмаша чьюмей, кэмаша де избындэ; рум. «чумная рубашка», «рубашка счастливого исхода»).
Некрещеные младенцы