Фарамарз убивает предводителя демонов (гулей). Иллюстрация к «Шах-наме», персидскому эпосу о царях X века.
Wellcome Collection (по лицензии CC BY4.0)
Еще одним известным — но уже легендарным — сербским вампиром был Сава Саванович. По преданию, он обитал на водяной мельнице в поселке Зарожье, которое входит в общину Баина-Башта. Его увековечил сербский писатель Милован Глишич, который часто в своих произведениях описывал сельскую жизнь и быт простых крестьян, включая их суеверия. В 1880 году он опубликовал повесть Posle devedeset godina («Спустя девяносто лет»), в которой появился Сава Саванович. Сюжет повести вертится вокруг истории любви Радойки, дочери сельского старосты Живана Душмана, и Страхини. Из-за того что Живан не хочет отдавать Радойку замуж за Страхиню, последний уходит куда глаза глядят, но недалеко: уже в соседнем селе он предлагает свои услуги местным жителям, измученным чередой странных событий на старой мельнице. Вот уже много лет любого, кто вызвался поработать мельником и остался там на ночь, утром обнаруживают мертвым. Страхине удается застать врасплох и даже ранить подлинного хозяина мельницы, вампира Саву Савановича, который в сердцах заявляет, дескать, за девяносто лет вампирской жизни он впервые остался голодным. После сельчане разыскивают дряхлую и почти глухую старушку, которая с трудом вспоминает Савановича и тот факт, что его могила находится под развесистым вязом в овраге. Найдя в конце концов и могилу — при помощи черного необъезженного жеребца, который чует нечисть, хотя от упомянутого вяза за минувшие годы не осталось даже видимого пня, — борцы с вампиризмом ее раскапывают и видят нетронутое тлением, пухлое и румяное бездыханное тело Савы Савановича. Они поливают его святой водой и втыкают кол в живот, едва заметив, что изо рта вампира вылетел мотылек (душа вампира, как и ведьмы-вештицы, могла принимать такой облик). По современным законам жанра это означало бы возвращение монстра на авансцену в самый неподходящий, с точки зрения героев, момент, но повесть Глишича заканчивается примирением со старостой, свадьбой отважного Страхини и красавицы Радойки, и лишь мельком упоминается о том, что мотылек успел погубить немало маленьких детей, пока не исчез.
Водяная мельница в Зарожье, которую связывают с легендой о Саве Савановиче (разрушена в 2012 году).
aliaksei kruhlenia / Shutterstock
Южнославянский вампир объединяет в себе черты упыря, то есть восставшего покойника, и оборотня, который может превращаться в волка. Иногда эти две ипостаси разделены, но, как правило, существуют одновременно. Называют этого демона в разных балканских регионах на свой лад: вукодлак, выкодлак, вълкодлак, вурколак, тенац, лампир и так далее, включая собственно вариант вампир (согласно одной из интерпретаций, это слово проникло в западноевропейские языки именно из сербского, пусть и не прямым путем).
Как правило, считается, что народные представления о вампирах тесно связаны с представлениями о душе, которая должна отправиться в потусторонний мир после смерти физического тела. Вариант, при котором душа уходит легко и свободно, годится лишь для людей, которые жили праведно или мало грешили. Тот, кто ни к первым, ни ко вторым не относится, обречен на мучительную смерть, после которой его нечистая душа застрянет между мирами, телом же завладеет злая сила и начнет причинять всевозможный вред. Схожая участь ждала самоубийцу — и даже совершенно безгрешного человека, которого угораздило быть зачатым или родиться в нехороший день.
Есть и другие мнения: Веселин Чайканович называет вампира преанимистическим демоном, «живым трупом», относя его, таким образом, к неопределенному древнему периоду, когда вера в существование души и духов (анимизм) еще не возникла, и потому живой считалась природа — материя — целиком. Верования, связанные с вампирской душой в виде мотылька или бабочки, он учитывает, но логичным образом считает их более поздними[227].
Еще одно обстоятельство, связанное с вампирами, относится к ритуалам, совершающимся после смерти человека. Дело в том, что овампирение (в сербском языке превращение в вампира обозначается возвратным глаголом «повампирити се»[228] — в буквальном смысле «овампириться»), согласно балканским поверьям, имело место в том числе в случаях осквернения трупа каким-то животным, которое могло перепрыгнуть через него или пройти под ним (такие «преступления», как нетрудно догадаться, в сельской местности совершали, например, кошки и курицы). Гроб ставили у самой стены и в целом стерегли от всех живых существ, чтобы предотвратить подобное происшествие. Считалось, что проще не допустить появление вампира, чем бороться с ним, поэтому были и другие меры предосторожности:
• гроб обмазывали чесноком;
• покойнику клали в руку соль, хлеб и воск;
• в рот вливали подогретое красное вино, которое символизировало кровь и должно было заранее насытить — и в некотором смысле обмануть — потенциального вампира;
• кожу в ряде мест протыкали металлическим предметом (это было связано с одним необычным свойством балканских вампиров, о котором пойдет речь чуть дальше) и т. д.
Старинное Раяцкое кладбище в Сербии.
BGStock72 / Shutterstock
Итак, вукодлак — это человек, в чье тело на протяжении сорока дней после смерти вселяется нечистый дух, вынуждающий его восставать из могилы, завернувшись в саван, чтобы убивать людей и пить их кровь. Считается, что днем вукодлак лежит в гробу и лицо у него красное и раздутое. По сравнению с привычным образом вампира из массовой культуры удивляет совсем другой факт: согласно балканским верованиям, у вампира… нет костей! Он фактически представляет собой кожаный бурдюк в форме человеческого тела, наполненный студнем или мясной кашей. Эта особенность помогает упырю проскользнуть в дом даже через самую маленькую дырочку, словно мышь, о чем упоминают, например, Вук Караджич[229] и Павел Ровинский[230], а Чайканович отмечает интересную метафору, которую мы встречаем, например, в «Сатириконе» Петрония Арбитра: utres inflati — «меха надутые», так этот древнеримский автор говорит о людях в целом[231]. Именно с этой «надутостью» связана упомянутая выше мера предосторожности: когда мертвецу протыкали кожу еще до похорон, считалось, что через рану вытечет содержимое, и он не сможет встать из гроба. Этим свойством также объясняется выбор оружия: кол (только не осиновый, а «глоговый», боярышниковый; иной раз даже просто боярышниковая ветка) нарушает целостность «футляра», и вампир теряет силы или погибает. Впрочем, то же самое можно было сделать любым острым предметом, включая швейную иглу. Годились и собачьи клыки — собаки были среди тех, кто мог узреть вампира-невидимку или распознать его в облике зверя (волка или того, кто осквернил труп). Этой же способностью обладали люди, рожденные в субботу или вторник, — они назывались вампирджии.
В сербском языке есть идиома «ударити глогов колац» («вбить боярышниковый кол»), смысл которой — «покончить с чем-либо насовсем». Это выражение явно уходит корнями в суеверия о борьбе с вампирами.
Вампир в первую очередь стремился вернуться в свой дом, и случалось так, что он вступал в интимные отношения с собственной вдовой. От этого рождались дети — вампировичи. Душу, согласно некоторым верованиям, они получали от матери; вместе с тем не имели костей и не отбрасывали тени[232]. Иногда вампирович одновременно был вампирджией, то есть дитя вампира могло быть наделено способностью опознавать других вампиров и, как следствие, помогало от них избавляться.
Впрочем, вампиры могли наведываться и к чужим женам — по крайней мере, некоторые дамы, не без оснований обвиненные в супружеской измене, объясняли случившееся испугом и страхом отказать сверхъестественному, смертельно опасному любовнику. «Черногорские вампиры этим занимаются гораздо меньше, чем далматинские, — отмечает Павел Ровинский, — потому что черногорец тотчас рассчитался бы с женой и с вампиром, если бы застал с нею; они больше только пугают»[233].
Как быть, если вампир уже восстал? На этот случай существовали такие варианты:
• дом покойника окуривали благовониями;
• на дверях смолой рисовали крест;
• вокруг дома прокладывали борозду — считалось, что вампир, как и многие другие демоны, неспособен ее пересечь;
• в окна и двери вставляли боярышниковые ветки, которые вынимали по прошествии сорока дней;
• с четырех сторон от могилы ставили горящие свечи, вокруг нее «рисовали» защитный круг черной шерстяной нитью;
• одежду и обувь покойного сжигали, чтобы ему не в чем было вернуться, и т. д.
Труп также могли «прибить» колом из боярышника, который не давал вампиру подняться вновь, или просто сжечь. Насколько часто в прошлом до этого доходило, можно лишь предполагать, но цитата из Законника Стефана Душана, важнейшего источника средневекового права Сербии, позволяет предположить, что подобные случаи не были редкостью.
И люди, которые с волхвованием достают (покойников) из могил и их сжигают; село, которое это сделаетъ, пусть платит «вражду»[234]; если же поп на это пришел, то да извергнется из священства.
Слободан Зечевич пишет, что большинство вампиров со временем погибали от повреждений острыми предметами или укусов собак, волков. Но если кому-то удавалось выжить, он уходил в другие края, оседал там и становился мясником — да, да, выбирал работу вблизи от источника столь милой его нутру крови. Он мог на время вернуться к жене в облике человека или пса. В одной из записанных историй вампир навещал свою вдову на лугу, где она собирала сено, однако один раз явился к ней как пес и порвал юбку. Когда женщина рассказала об этом мужу, он рассмеялся — она же, увидев застрявшую у него в зубах нить от юбки, лишь тогда поняла, с кем имеет дело. Вновь занявшись сеном, вдова будто случайно проткнула мужа вилами и тем самым покончила с ним навсегда