[2030]. В эти же годы в СССР постепенно начинали признавать право на существование понятия «стратегическая оборона», которая на Западе могла составлять полосу в 500-600 км при глубине фронтовой обороны до 300 км с 3-4 оборонительными рубежами[2031].
Оборонная политика стран Восточной Европы была связана с их социально-экономическим положением и внешнеторговыми взаимоотношениями с Западом, что являлось и частью проводившейся ими внешней политики. К началу 1977 г. для США вопрос об экономических связях со странами-членами Варшавского Договора имел принципиальное значение как во внешнеполитическом, так и в оборонном отношениях. Точка зрения аналитиков из числа представителей экспертного сообщества в американских разведывательных институтах заключалась в том, что «при торговле с Западом Восток заинтересован в обычных выгодах от иностранной торговли и ускорении индустриализации и модернизации… В Восточной Европе торговля с Западом стала составной частью стратегии национального экономического развития во всех странах, за исключением Болгарии»[2032]. Оборонный аспект этого вопроса в контексте интересов СССР определялся американской стороной как стремление Москвы сохранить контроль над восточноевропейскими странами[2033]. Их принадлежность к Варшавскому пакту рассматривалась в виде серьезного аргумента в пользу того, что США не должны были делать различия между государствами Восточной Европы, когда это касалось экспорта американских стратегических материалов, и жёстко контролировать их получение странами Восточного блока[2034].
Укрепление оборонных возможностей стран-участниц Варшавского пакта во второй половине 70-х гг. XX в. серьезно затронуло их военно-морские силы. Для Болгарии и Румынии, как и для других морских государств, входивших в блок, особое значение имело повышение уровня противолодочной защиты национальных ВМФ, а также укрепления защищенности береговых сооружений от возможных действий подводных лодок сил НАТО. Советская сторона (что было отмечено и разведывательными организациями Североатлантического альянса) начала передачу технологий, а также продажу специальных вооружений своим партнерам по ОВД с целью обеспечить их ВМС прочной противолодочной защитой. Болгария занимала фактически второе место после Восточной Германии, находившейся «на передовой» линии соприкосновения ОВД и НАТО, по проявлявшейся степени заинтересованности СССР к оснащению болгарских ВМФ советским противолодочным оборудованием и надводными кораблями. К числу соответствующих судов относились малые противолодочные корабли (МПК) типа «Кронштадт» и их усовершенствованная модификация «Поти»; сторожевой корабль класса «Рига», служивший для береговой защиты; морской охотник или малый противолодочный катер (МПК) проекта 201 (по классификации НАТО «S. О. 1»), торпедные катера типа «Шершень». Как отмечали аналитики ЦРУ, внимательно следившие за советскими военными поставками союзникам, продажа ряда образцов противолодочных кораблей имела свои нюансы, включая и отрицательные, например, для болгарской стороны. Так, в частности, несмотря на более совершенные характеристики приобретенных в 1975 г. трёх судов «Поти», по сравнению с «Кронштадтом», изначально предусматривалось их использование в составе группы, так как только таким образом достигалась наибольшая действенность радиолокации цели (подводной лодки). Более того, советские суда, передававшиеся Болгарии, за исключением новейших, характеризовались как устаревшие. Однако, несмотря на это, Болгария, как считалось, могла обеспечить охрану своих черноморских берегов[2035]. Защита черноморского побережья Румынии осуществлялась в большей степени полученными от СССР судами, но румынский ВМФ не имел подводных лодок в отличие от болгарского, который получил в 1972 г. две субмарины проекта 633 (по классификации НАТО Romeo-class)[2036].
Внешнеполитический курс и оборонная политика Румынии были неразрывно связаны с общеполитическим курсом Н. Чаушеску, включая его внутриполитический аспект. Укрепление режима личной власти главы СРР и РКП сопровождалось жёсткими преследованиями несогласных в любой форме. С целью усиления механизма карательных органов, ведущую роль среди которых играла Секуритате, 20 февраля 1977 г. был издан секретный приказ министра внутренних дел СРР Т. Комана «Об организации деятельности органов дознания госбезопасности по уголовным делам»[2037]. Одновременно в самой госбезопасности расширялась деятельность отделов, работающих по контрразведывательному направлению[2038].
Зарубежные эксперты и аналитики, ещё не осведомленные о существовании секретного приказа главы МВД от 20 февраля, призванного усилить контроль широко разветвленной сети румынской госбезопасности над обществом, в те же дни отмечали в своих материалах, что власти предпринимают усилия, направленные на идеологическую мобилизацию общества, обращая особое внимание на молодёжь и «делая упор на патриотизм и национальную историю», «хотя и в социалистических одеждах», призывают к жертвенности во имя Родины[2039].
События в Румынии начала марта 1977 г. имели весьма симптоматичный характер, демонстрируя ситуацию, сложившуюся в области обороны. 4 марта 1977 г. в стране произошло разрушительное землетрясение, и в отсутствие Н. Чаушеску, находившегося в Нигерии с официальным визитом, органы управления оказались не в состоянии обеспечить проведение необходимых мероприятий по устранению последствий катастрофы. Готовившаяся на протяжении нескольких лет система гражданской обороны оказалась малоэффективной. Для ряда представителей генералитета, видевших бездействие государственных органов власти, всё отчётливее становилась перспектива тупикового развития созданного Н. Чаушеску режима. Трагедия 4 марта стали одним из активизирующих факторов формирования в последующие несколько лет военной оппозиции[2040].
Ситуация в соседней Югославии также свидетельствовала о милитаризации государственного и партийного аппарата, что давало основание считать, что положение в стране во многом зависело от позиции военного руководства и общефедеральных вооруженных сил – Югославской народной Армии. Этот факт отмечали как в самой СФРЮ, так и за её пределами. Несмотря на почтенный возраст большинства представителей военного истеблишмента, он тем не менее всё ещё контролировал ситуацию, и представители молодого поколения могли его заменить по приблизительным подсчетам иностранных аналитиков не ранее чем через 5-10 лет. При этом внутри этого слоя не наблюдалось никаких противоречий как по вопросам внешней политики, так и по отношению к СССР[2041]. Это давало основания для того, чтобы предполагать о готовности югославках военных оказать сопротивление советским войскам и силам ОВД в случае их интервенции против СФРЮ[2042]. Двойственный характер статуса ЮНА в условиях существования ещё одного института – Территориальной Обороны влиял и на ситуацию в высшем эшелоне её руководства, способствуя развитию в нём определенного недовольства утерей прежних политических позиций. Являясь общегосударственной структурой, Югославская народная армия выступала в роли одного из связующих звеньев в федеральных структурах власти и управления и, как справедливо полагали зарубежные эксперты, военный истеблишмент в дальнейшем мог «сконцентрироваться на обеспечении внутренней безопасности»[2043]. В то же время в случае начала распада СФРЮ армия не смогла бы обеспечить её целостность по многим объективным причинам, и, более того, вмешавшись в политические процессы, она могла спровоцировать гражданскую войну[2044].
Таблица 28
Национальный состав старших офицеров и генералов ЮНА (данные на 1981 г.)[2045]
В самом руководстве СФРЮ прекрасно были осведомлены о проявлявшемся как на Западе, так и на Востоке интересе в отношении перспектив развития ситуации в Югославии в ближайшие годы. Именно поэтому роль «уполномоченного» сделать политическое по своему содержанию, но относящееся по форме к оборонной области, заявление была предоставлена начальнику Управления военной промышленности и помощнику министра обороны генерал-полковнику И. Кукочу, являвшемуся также членом высшего партийного руководства – Исполкома ЦК СКЮ. В интервью, опубликованном в марте 1977 г. популярным югославским изданием «НиН», он высказал предупреждения, явно адресованные сверхдержавам. Отвергнув факт наличия у Югославии ядерного оружия, Кукоч тем не менее огласил ряд тезисов, заставивших зарубежных экспертов отнестись к его словам более чем серьезно[2046]. Во-первых, генерал предупредил, что любая агрессия против СФРЮ будет иметь далеко идущие последствия. Во-вторых, он предупредил о том, что в складывающейся международной ситуации Белград постоянно выступает за проведение разоружения, включая и ядерное. В-третьих, Кукоч однозначно выступил против монополии ряда государств на обладание ядерным оружием и в жёсткой форме сформулировал позицию СФРЮ по данному вопросу, заявив, что решение о производстве ядерного оружия Югославией зависит исключительно от неё самой, а не от кого-либо ещё[2047]