. Гипотетическое использование ядерного оружия со стороны ЮНА (что было бы логично предположить в данной связи) предусматривалось бы против стран, обладающих им. Имея в виду, что более всего Белград опасался действий Москвы и Варшавского пакта, а также, но в меньшей степени, агрессии со стороны НАТО, становился понятен и адресат сделанных генералом заявлений.
Опасения относительно использования ядерного оружия против Югославии существовали у её руководства ещё с первой половины 50-х гг. XX в. Именно тогда, в марте 1953 г. началось строительство секретного объекта под условным названием «D-О» и под названием, известным только посвященным как АРК (по акронимам сербского названия Atomska ratna komanda) около г. Коньиц (Босния и Герцеговина), продолжавшееся до начала сентября 1979 г.[2048] Этот подземный «минигород» был задуман как командный пункт, где в случае ядерного удара могло разместиться около 350 человек и находиться там на протяжении длительного времени. Стоимость объекта составила к моменту завершения около 4 млрд 600 млн долларов США, а сам он входил наряду с двумя другими – подземным аэродромом «Желява» (около Бихача, также расположенном в Боснии) и военным портом «Лора» в одноименной части г. Сплит (Хорватия) – в число главных стратегических объектов СФРЮ.
В соответствии со сформировавшимися в руководстве вооруженных сил СФРЮ представлениями о возможном сценарии начала агрессии противник должен был действовать по следующему плану. На первом этапе силы вторжения, будучи представлены авиацией противника, наносили бы превентивные бомбовые удары по наиболее важным стратегически значимым целям в глубине территории страны. Второй этап должен был, по мнению руководства ЮНА, заключаться в осуществлении наземной операции вторжения силами бронетанковых и механизированных частей по конкретным направлениям при поддержке десантных операций и воздушного прикрытия. Особое внимание уделялось начальной стадии агрессии. По предположениям командования ЮНА, нападение могло происходить под прикрытием крупномасштабных маневров с участием вооруженных сил одной из сверхдержав, что позволило бы провести вторжение в короткое время. В свою очередь, воздушное нападение по своему масштабу должно было бы привести к нанесению максимально возможно большего ущерба вооруженным силам СФРЮ и достижению превосходства в воздухе над югославскими ВВС. Десантные операции нападающей стороны, как предполагали в руководстве югославских вооруженных сил, были призваны обеспечить занятие крупных населённых пунктов после предварительной массированной воздушной и артиллерийской подготовки. В соответствии со сформировавшейся в кругах высшего военного руководства СФРЮ концепцией основной тактической единицей подобных операций являлась дивизия. Её силы и средства должны были распределяться по трём эшелонам – десантного, так называемого последующего, или второго, и тылового. При этом, как отмечалось в военно-научных исследованиях, «десантный (ударный) эшелон состоит в основном из боевого подразделения дивизии», в состав которого входят усиленные батальоны: он «предназначен для захвата территории десантирования и объектов»[2049]. Помимо определения оперативно-тактического состава сил агрессора большое значение для югославской стороны имели и количественные параметры. Расчётная численность сил вторжения должна была бы достигать как минимум около 2 млн человек[2050]. С учетом этого югославская сторона должна была перегруппировать так называемые оперативные вооруженные силы (по терминологии, принятой в СФРЮ), т. е. подразделения ЮНА, добившись сохранения их основной части, и фактически объединить их действия с силами Территориальной Обороны. Это привело бы к созданию локальных (региональных) подразделений различной численности для ведения диверсионно-партизанской войны[2051].
Публичное обращение в марте 1977 г. к теме ядерного оружия, второе с декабря 1975 г., было призвано продемонстрировать решимость Белграда продолжать свой внешнеполитический курс, подкрепляемый проведением соответствующей оборонной политики. Высказывания представителя военного истеблишмента по политически окрашенной теме создавали впечатление об укреплении политических позиций ЮНА, однако уже спустя неделю генерал-полковник И. Кукоч дал тому же изданию «НИН» ещё одно интервью. Затронув далекий от военной сферы политический вопрос об отношении власти к политической сатире в СФРЮ, Кукоч использовал возможность для обращения к теме роли армии в общественно-политической жизни страны. Продемонстрированная генералом терпимость к политической сатире, которую он не считал, по его словам, преступлением, сочеталась с не менее демонстративно заявленным тезисом о том, что армия не играет политической роли, не выполняет функции арбитра между различными социальными и политическими группами, а также государственными институтами[2052]. Вторичное появление генерала в информационном пространстве вызвало определенные подозрения относительно того, что руководство СФРЮ и, прежде всего, глава Югославии И. Броз Тито целенаправленно предупреждают как внутреннюю, так и внешнюю аудиторию о возможности в будущем использовать в кризисный момент ЮНА в качестве гаранта внутренней безопасности.
Заявления И. Кукоча были приурочены к назначенной на конец марта 1977 г. предвыборной армейской партийной конференции. Во время её проведения 30 марта основной темой являлась готовность вооруженных сил защищать СФРЮ от агрессии извне, независимо от того, кто бы её совершил. В этой связи взаимоотношения Югославии с Болгарией, Румынией и Албанией, а также непосредственно с СССР приобретали особое значение с точки зрения демонстрации Белградом готовности к сотрудничеству.
Несмотря на идеологическую и политическую близость коммунистических режимов и наличие определенных «национальных различий» в общественно-политических системах и международных позициях, у Балканских коммунистических государств существовала общая черта – заинтересованность в укреплении своего статуса в системе международных отношений, включая и связи со странами Западного блока. Эксперты американских разведывательных организаций пришли к выводу о том, что «восточноевропейские режимы, за исключением Албании, будут стремиться улучшить двусторонние отношения с Вашингтоном…Что же касается Югославии и Румынии, то они будут стараться использовать тесные связи с Вашингтоном как противовес для своих взаимоотношений с Москвой»[2053]. Между тем, несмотря на особую позицию румынского руководства по международным вопросам и проводимую им самостоятельную линию внутри ОВД, в частности отказ румынской стороны от участия подразделений вооруженных сил СРР как в военных учениях за пределами страны (т. е. на территории союзных государств), так и в аналогичных совместных мероприятиях с воинскими контингентами союзников по ОВД в самой Румынии, зимой 1977 г. было сделано серьезное исключение. 12 февраля 1977 г. через секретариат ЦК РКП от Н. Чаушеску министру обороны СРР генерал-полковнику И. Коману был передан документ, в котором выражалось согласие румынского руководства на транзит советского воинского контингента через территорию Румынии с болгарскими вооруженными силами для участия в совместных учениях в количестве 160-174 военнослужащих на 50-60 единицах техники 26 февраля 1977 г. с 16.00 до 17.00 и 5 марта 1977 г. с 18.00 до 19.00[2054]. Во многом это было связано с прошедшим в конце ноября 1976 г. заседанием ПКК и улучшением взаимоотношений Москвы с Бухарестом, желавшим расширить объем экономического и военно-технического сотрудничества с советской стороной. В определенной степени, «особая позиция» Румынии в ОВД была в целом рассчитана на получение от СССР определенных бонусов в различных областях[2055]. В свою очередь, Кремль был заинтересован в том, чтобы добиться постепенного смягчения режима недопущения сил ОВД на румынскую территорию, а затем и полного отказа руководства Румынии от принятого им после вторжения в 1968 г. в Чехословакию и законодательно оформленного решения о недопущении на румынскую территорию иностранных вооруженных сил. Мероприятия в области обороны сопровождались развернутой румынским руководством пропагандисткой кампанией, основными темами которой были патриотизм и героизация национальной истории[2056]. Одним из проявлений предпринимаемых властями мер формирования «патриотического оборонного сознания» стал закон № 90 от 15 апреля 1977 г., изданный Государственным Советом и называвшийся «Об учреждении боевого знамени Патриотической гвардии и регламенте его использования»[2057].
Весной 1977 г. были предприняты изменения в организации ВВС Румынии, которые ранее носили название Воздушных сил: отныне они назывались Военно-воздушными. Однако наиболее важным была, соответственно, не смена названия, а создание Командования ВВС как структурного подразделения Министерства национальной обороны. Среди его функциональных полномочий, помимо управленческих, значилась учебная подготовка ВВС, включая создание в Военно-технической и Военной Академиях специальных факультетов по подготовке технического и летного состава ВВС. Определенные изменения, обусловленные экономическими и оперативно-тактическими причинами, произошли и в сухопутных силах страны. В результате расформирования в 1977 г. одной из 9 мотострелковых дивизий в румынских вооруженных силах их осталось 8. Помимо этого, сухопутные силы обладали 2 танковыми дивизиями, 4 горными бригадами.
Со своей стороны, Э. Ходжа делал ставку на укрепление обороноспособн