особенно в так называемых «серых зонах», т. е. на периферии ответственности НАТО, к которой относился Ближний Восток и часть неевропейского Средиземноморья. Однако по мнению ряда обозревателей, «сделанные со стороны НАТО недавние предупреждения Советскому Союзу являются, в свете достаточно серьезных оценок сил альянса, не больше чем игрой, рассчитанной на то, чтобы воспрепятствовать советским действиям до того момента, как военные позиции Запада улучшатся»[834]. Осенью 1968 г. ещё раз была продемонстрирована исключительно сложная ситуация, складывавшаяся во взаимоотношениях ФРГ и Франции. Президент Ш. де Голль давал понять своему коллеге – канцлеру К. Кизингеру, что французская поддержка Западной Германии будет оказана лишь в случае неспровоцированной агрессии со стороны Варшавского пакта. Атмосфера, в которой проходила франко-германская встреча, была столь накалена, что «когда де Голль обвинил немцев в том, что они вызвали советскую интервенцию в Чехословакию,.. Кизингер рассердился и заявил де Голлю, что не глава Западной Германии, а глава Франции, посещавший Польшу и Румынию, призывал народы Восточной Европы сбросить иго советской гегемонии»[835].
В середине сентября 1968 г. по каналам американской дипломатии Государственный Департамент получил информацию из Белграда о том, что югославское руководство после чехословацких событий надеется реанимировать Балканский пакт, рассматривавшийся им как «черный вход» в НАТО[836]. В этой связи руководство Госдепа предусматривало предпринять действия, направленные на поддержку Югославии. Среди них было предложение о предоставлении Белграду военно-технической поддержки, проведении срочной встречи с югославским руководством, повышении степени готовности НАТО в Европе и Средиземноморье[837]. Со своей стороны, руководство Югославии через СМИ в жёсткой форме выступило против усиления присутствия советских ВМС в Средиземноморье, рассматривая действия Кремля в данном регионе как фактор дестабилизации, так как, прибыв туда для поддержки арабских союзников, они в действительности являлись инструментом советской политики[838]. Активизация ВМС СССР в Средиземноморье осенью 1968 г. подтверждалась официальными шагами Москвы, выступившей фактически с претензией на то, чтобы заявить об СССР как о средиземноморской державе[839]. Уже зимой 1969 г. консул США в Любляне сообщал о том, что ряд словенских руководителей прямо заявили ему: «Югославия и США имеют серьезные взаимные интересы в ограничении последовательно предпринимаемых советских действий и, одновременно, что США, рассматривая вопрос о том, как действовать в отношении усиливающейся напряженности в северной части Восточной Европы, не должны упускать из виду потребностей Югославии из-за созданной Советами напряженности на Балканах»[840].
В октябре 1968 г. американские дипломаты в Бонне пришли к выводу о том, что «несмотря на некоторые румынские опровержения (включая одно перед посланником ФРГ Стретлингом неделю назад), есть сведения, что Советы продолжают оказывать давление на Бухарест по поводу проведения учений Варшавского договора в Румынии. Румыны продолжают отвергать возобновившееся советское требование, но решили не предавать это гласности»[841]. Влияние интервенции Варшавского пакта против Чехословакии на две другие коммунистические страны – Болгарию и Югославию – также было достаточно серьезным и находилось в центре внимания дипломатических и военных кругов НАТО. По мнению дипломатов ФРГ, которые работали в двух названных балканских странах, с одной стороны, не было доказательств наличия «большого количества советских войск в Болгарии», а с другой, как они отмечали, «Югославия – вот кто по внутриполитическим причинам распространяет слухи о военной опасности со стороны Болгарии»[842]. Более того, делался вывод о том, что именно югославы, а не болгары, поднимали «македонский вопрос». Германский МИД сомневался в наличии «какой-либо военной опасности для Югославии» и придерживался мнения: «Тито просто драматизирует данный вопрос, так как это является полезным для него способом сплотить свою многонациональную и децентрализованную страну»[843]. Тем не менее в Вашингтоне не отрицали неблагоприятного варианта развития событий, в связи с чем среди мер военной поддержки в США рассматривались в начале октября 1968 г. доставка в Югославию тяжелого вооружения и другого снаряжения, но при условии обращения Белграда за помощью и без прямого участия военнослужащих США и НАТО в этой операции[844]. В Госдепе США точка зрения на происходящее формулировалась в следующем виде: «Стратегические соображения и проблемы безопасности, вызванные советским вторжением, являются важными и возможно жизненными для обороны Европы по следующим причинами: а) баланс военной силы в Средиземноморье на южном, а также юго-восточном направлениях зон ответственности НАТО окажется перед серьезной угрозой; б) будет создана прямая угроза Италии и Греции»[845].
Эти общие, стратегические по своему характеру выводы тем не менее не были подтверждены информацией о конкретных намерениях Москвы в Европе и её балканском секторе. Они базировались в основном на выстраиваемых экспертами-аналитиками моделях вероятного поведения Кремля с учётом имевшейся информации и традиций советской внешней политики. Такой подход сказывался на качестве аналитических материалов Госдепа и ЦРУ (хотя и во многом точно определявших алгоритм советских действий, но без их детализации), представляемых руководству США и, в частности, президенту Л. Джонсону[846].
Взаимоотношения между союзниками по ОВД в Балканском регионе в данной связи являлись важным фактором не только внутриблокового положения в Варшавском пакте, но и элементом военно-стратегической ситуации на полуострове. В Вашингтоне приходили к выводу о том, что если советское руководство сочтёт ситуацию на Балканах угрожающей советским стратегическим интересам, то прибегнет к военным методам «решения проблемы»[847]. В отношении Румынии делались предположения относительно попыток СССР оказывать на неё давление с целью получения от Бухареста согласия на размещение советских войск на румынской территории[848]. Поэтому предполагалось предпринять ряд шагов, которые были призваны усилить влияние Вашингтона на ситуацию. Главными из них могли стать, во-первых, получение гарантий от Москвы отказа от интервенции против Румынии; во-вторых, максимально возможное жёсткое заявление американского президента о недопустимости подобных действий против Бухареста; в-третьих, разработка возможных ответных мер НАТО; в-четвертых, срочный созыв Совета безопасности ООН и, в-пятых, консультации с лидерами американского конгресса[849]. Тем временем, на состоявшемся 15-16 ноября 1968 г. в Брюсселе заседании Североатлантического Совета с участием министров иностранных дел, обороны и финансов было принято коммюнике. В нём осуждались действия СССР и его союзников, нарушивших суверенитет независимого государства – Чехословакии; одновременно Москве отказывалось в праве решать международные вопросы с помощью ссылок на внутренние дела «социалистического содружества».
Балканский аспект последствий интервенции против Чехословакии заключался в том, что, как достаточно точно это отмечали американские дипломаты, «Советы, со своей стороны, не отказались от давления в отношении Балканских коммунистических стран… Вне всякого сомнения Москва помнит отсутствие поддержки со стороны Румынии и возмущена критикой её действий со стороны Тито. Критика Белграда продолжает оставаться неослабевающей, а со стороны Бухареста она сократилась, вероятно, после признания советского давления и из-за желания не дразнить Советы… Бухарест, таким образом, очевидно, обеспокоен советской чувствительностью ко всё более изменчивой ситуации, развивающейся в Балканском регионе, и похоже, что Румыния, в конечном счёте, настроена на то, чтобы избегать действий, которые Москва найдёт провокационными».
В середине ноября 1968 г. ситуация вокруг Румынии воспринималась в кругах НАТО как исключительно опасная. Полученная в сентябре по каналам британской и нидерландской разведок информация о готовящейся 22 ноября советской интервенции против Румынии была вновь актуализирована 19 ноября 1968 г. в ЦРУ США[850]. Одновременно американская разведка получила через члена одной из делегаций восточноевропейских стран в ООН информацию о том, что «в настоящее время обсуждение между Румынией и СССР военных вопросов, в частности пребывания войск Варшавского пакта, достигли критической стадии». Как сообщал источник, это объяснялось тем, что Москва требовала от Бухареста полного выполнения своих обязательств перед блоком с целью обеспечить оборону ОВД в регионе от «вероятного военного продвижения с югославского направления». В связи с этим, как отмечал источник ЦРУ, румынское правительство находится в сложном положении[851].
За день до ожидаемого нападения, 21 ноября, глава британского Форин Офиса М. Стюарт направил в британское посольство в Румынии телеграмму, в которой отмечал: «Мы проверили последнюю информацию и пришли к выводу о том, что русские готовят в ближайшее время военную операцию против Румынии. Общее число войск, предназначенных для интервенции, достигнет 150 тыс. человек». Польский контингент должен был состоять, как об этом сообщалось, из одного танкового батальона, двух батальонов ВДВ, шести рот связи, трёх рот военной полиции и двух полков ВДВ