ением в начале боевых действий». Для достижения этой цели предполагалось введение нескольких степеней боевой готовности. В этой связи отмечалось, что «при определении сущности и методов ведения боевых действий, советское военное искусство исходит из предпосылки, что будущая война, если империалисты попытаются её развязать, станет решающим столкновением двух общественных систем: капиталистической и социалистической. Это будет подлинно классовая война…»[1055]
Из 5 основных зон ответственности НАТО (североевропейской, центральной, южной, морской и североамериканской) по степени значимости в Североатлантическом альянсе условно выделялись «критические», т. е. имевшие стратегический характер, и «вспомогательные» – важные для проведения операций на главных направлениях обороны. Потеря контроля над северным регионом союзного командования Европы, с границами на севере по Баренцеву и Норвежскому морям, а на юге – по Балтийскому, рассматривалась в директивном документе Североатлантического альянса «Меры по реализации стратегической концепции обороны регионов НАТО» как «серьезно улучшающая советские возможности по разрыву морских линий коммуникаций в направлении Западной Европы» и сокращающая время переброски советских сил в районы проведения операций с последующим негативным для НАТО влиянием на северную часть Центрального ТВД. Последний в силу «своего населения, ресурсов и стратегической позиции» рассматривался как «промышленное и политическое сердце натовской Европы», представляя одновременно первую линию обороны против ОВД. Сам факт потери этого региона для Североатлантического альянса и переход его под контроль Варшавского пакта означал бы фактическое ослабление всей системы безопасности НАТО не только в Европе, но и в Северной Америке. С точки зрения своего значения для обороны Североатлантического альянса южный регион Союзного командования Европы представлял «барьер между странами Варшавского пакта и Средиземноморским и Ближневосточным регионами, в которых стратегические ресурсы и безопасность линий коммуникаций весьма важны для альянса». Контроль НАТО над Средиземноморьем позволял ВМС альянса проявлять мобильность при решении боевых задач в Южной Европе, Ближнем Востоке и северной Африке. В тесной связи с этим оценивалась значимость Черного моря, часть акватории которого контролировалась Варшавским пактом и позволяла ему решать задачи на Южно-Европейском направлении, в Центрально-Восточной Европе и создавать серьезную угрозу южному флангу НАТО[1056]. При этом отмечалось, что из государств НАТО, находившихся на южном фланге, Италия могла подвергнуться нападению через Австрию или Югославию, а Греция и Турция, создавая единую линию обороны, должны были противостоять действиям Варшавского пакта на Средиземноморском направлении, при том что отмечалась возможность проведения советскими силами в условиях военного конфликта десантной операции против Турции в акватории Черного моря[1057].
Балкано-средиземноморский регион, который при определённых обстоятельствах мог стать частью Юго-Западного ТВД для Варшавского пакта, являлся в отдельных его секторах – «греческом» и «турецком» – зоной ответственности Болгарии. Именно поэтому для Варшавского пакта было важно военно-морское присутствие в Черном море, где, помимо советского ВМФ, должны были бы действовать болгарские и румынские силы.
Таблица 17
Соотношение сухопутных сил двух блоков на южном фланге НАТО в 1970 г.
(без учёта итальянских и румынских сил)[1058]
Таблица 18
Военно-морские суда в составе ВМФ Болгарии и Румынии (на 1 октября 1969 г.)[1059]
Геостратегическая ситуация (частью которой было военно-морское присутствие) в Восточном Средиземноморье, имевшем выход на Ближний и Средний Восток, где противостояли США и СССР, поддерживая своих союзников, находилась в центре внимания советского руководства. С точки зрения оборонных интересов НРБ этот регион представлял особое значение, так как именно здесь находились два потенциальных противника – Греция и Турция. Советская сторона предоставила своим болгарским союзникам в 1970 г. информацию о военно-морском присутствии сил государств-членов НАТО (без учёта французских ВМС из-за выхода Франции из военной организации НАТО). Их численность составляла 260 судов, более 120 самолётов и вертолётов. В районе действовала 16-я эскадра атомных подлодок ВМФ США. Помимо этого, VI флот США обладал 60 кораблями, двумя авианосцами, на которых базировалось от 180 до 200 самолётов, 20 эсминцами, а также в разный период одним-двумя ракетоносцами и подразделениями морской пехоты[1060].
Американская оценка возможностей СССР в Средиземноморье также базировалась на разведывательной информации и весной 1970 г. во многом, судя по всему, соответствовала действительности. По этим данным советская сторона располагала в средиземноморской акватории силами, включавшими около 12 надводных кораблей, 2-3 десантных корабля, до 10 дизельных и атомных подводных лодок, от 12 до 15 кораблей обеспечения и от 1 до 3 разведывательных судов. На вооружении 2-4 надводных кораблей были ракеты «земля-воздух» и «земля-земля», 1-2 подводные лодки были атомными. Помимо этого, средиземноморские силы советских ВМС располагали 6 военно-морскими разведывательными самолётами Ту-16с (официально называвшимися в ВМФ самолётами-спасателями) и 3 противолодочными самолётами-амфибиями, действовавшими с авиабазы на территории Египта[1061]. Расширение советского присутствия в Средиземноморье побудило руководство НАТО сформировать в 1970 г. Военно-морские силы быстрого реагирования постоянного присутствия (Naval On-Call Force Mediterranean – NAVOCFORMED), в состав которых вошли корабли Великобритании, Греции, Италии, США и Турции различных типов[1062].
Усиление военно-морского присутствия двух блоков в Средиземном море было в центре внимания коммунистических государств Балканского полуострова – Албании и Югославии, не входивших в состав ни одного из них.
Албанская реакция на предпринимаемые руководством СССР шаги продолжала оставаться негативной. Более того, Э. Ходжа обращал внимание на складывавшуюся военно-стратегическую обстановку как на советско-китайской границе, так и в Восточной Европе, имея в виду оборонные интересы Тираны. По мнению главы АПТ, они зависели, с одной стороны, в военно-техническом отношении от КНР, а с другой, от степени и масштабов присутствия Варшавского пакта в регионе Восточной Европы и особенно в её Юго-Восточной зоне. Сообщение, сделанное в начале января 1970 г. китайской стороной её албанским союзникам о том, что морские поставки из КНР будут проходить отныне через Тайваньский пролив, контролировавшийся VII флотом США, который ранее блокировал этот район в отношении судов коммунистического Китая, навело Э. Ходжу на мысль о том, что «видимо, встречи послов, китайского и американского, в Варшаве дали какой-нибудь, первый, результат. Нет дыма без огня».[1063] Американо-китайские контакты порождали определенные опасения у главы коммунистического режима Албании из-за возможного смягчения позиций Пекина в отношении США и их политики, что было способно ослабить албано-китайский союз. Определенные надежды Ходжа связывал с расширением противоречий между СССР, США и КНР. Это нашло отражение в его предположениях о том, что «все три государства пускаются на происки в целях интриговать. Китай, если не пойдёт на уступки (выделено в тексте – А. У.), делает очень хорошо, что протискивается в них клином, использует противоречия и мутит им воды»[1064].
Имея информацию об инициированных Москвой структурных реформах ОВД, проведение которых затруднялось из-за особой позиции Румынии (что так же было известно в Тиране), Э. Ходжа интерпретировал происходящее с точки зрения собственных опасений по поводу ослабления албано-китайского взаимодействия. В определенной степени этот факт обусловил активную поддержку албанскими властями военной активности КНР по периметру её границ с СССР, когда албанский руководитель одобрительно оценил укрепление войсковых группировок в китайском приграничье. В конце января 1970 г. орган ЦК АПТ газета «Зери и популлит» опубликовала специальную редакционную статью под названием «Политика Китайской Народной Республики по защите Родины и подготовка к войне – правильная революционная политика». В ней СССР обвинялся, помимо оккупации Чехословакии, в создании угрозы балканским коммунистическим государствам, проводившим независимый от Москвы курс, – Албании, Румынии, и Югославии[1065]. Позиция последней представляла особую важность не только для Варшавского пакта и Тираны, но также и для НАТО. Международные позиции Югославии, а также её оборонная политика привлекали внимание Вашингтона, стремившегося улучшить взаимоотношения с Белградом после того, как югославское руководство с конца 50-х гг. и на протяжении 60-х гг. с разной степенью успеха развивало отношения с Восточным блоком и СССР. В обстановке, когда советское давление на И. Броз Тито усиливалось, в Белом Доме заинтересовались идеей приглашения главой СФРЮ президента США посетить Югославию. В конце зимы – начале весны 1970 г. было определено два главных направления активизации возможного сотрудничества: во-первых, участие американского бизнеса в инвестициях в югославскую экономику и, во-вторых, возобновление военного сотрудничества, включая его военно-технический аспект. В феврале 1970 г. руководство США рассматривало вопрос о создании совместных американо-югославских предприятий как возможный, наиболее действенный способ экономического сотрудничества не только с СФРЮ, но и с соседней Румынией, а также другими странами Восточной Европы. Это отмечал в своём резюме американский президент Р. Никсон на записке помощника по национальной безопасности Г. Киссинджера.