[1132]. Такая оценка советским военным руководством новых представлений о планировании боевых действий повышала значимость военно-морских сил в общей системе обороны для СССР и возглавлявшегося им пакта в целом. Одновременно советская сторона стремилась скрыть или максимально ограничить получение иностранными разведслужбами информации военно-промышленного и военно-организационного (дислокация воинских контингентов, их передвижение и степень оснащенности) характера с помощью специальных мер, которые к началу 70-х гг. приобрели скоординированный вид. Создание при ГШ МО СССР особой строго засекреченной структуры – Главного управления стратегической маскировки (ГУСМ)[1133] было призвано обеспечить реализацию этой задачи как на территории СССР, так и его союзников по ОВД.
Тесная связь черноморского и средиземноморского бассейнов, имевших выход на важные для советских военно-стратегических и внешнеполитических позиций регионы, рассматривалась советской стороной и Болгарией, заинтересованной усилить своих позиции на Балканах, с точки зрения укрепления военно-морских сил. В начале 1970 г. специальным приказом штаба болгарских ВМФ была создана засекреченная группа офицеров. Её задачей была разработка плана формирования нового подразделения военно-морских сил – 10-й бригады ракетных и торпедных катеров (бртка)[1134]. Помимо подготовки личного состава, осуществлявшейся на советской базе ВМФ в Севастополе, в Высшем военно-морском училище в г. Пушкине (Ленинградская область), Каспийском высшем военно-морском училище (г. Баку), были закуплены в СССР и переведены из состава других подразделений болгарских ВМФ боевые малые ракетные и торпедные суда, а также вспомогательные плавсредства. Примечательной особенностью создаваемой 10-й бртка, дислокация которой предусматривалось на базе в г. Созопол, был состав её судов и вооружения. В 10-й отдельный дивизион ракетных катеров входили три катера проекта 205, выпускавшиеся в СССР до 1970 г. и имевшие на вооружении четыре ракетные пусковые установки с дальностью стрельбы 35-40 км, а также зенитные артиллерийские установки. 11-й отдельный дивизион торпедных катеров имел четыре катера проекта 206, относящихся по классификации подобных судов к большим торпедным катерам. В их задачу входила борьба против надводных транспортных средств. На период боевых действий бригаде придавался 9-й отдельный дивизион торпедных катеров. В него было включено восемь судов проекта 123К, производство которых осуществлялось в СССР с 1950 г. по 1955 г. Они отличались высокой маневренностью и скоростью (до 83 км/час), дальностью плавания (свыше 700 км), но слабой броневой защитой и предназначались для борьбы с надводными судами различных классов. Как оснащение, так и вооружение 10-й бртка свидетельствовали о том, что она должна была действовать против десантных операций ВМФ Турции. Её основной целью была защита черноморского побережья Болгарии и осуществление вспомогательной роли в операция советского ВМФ по взятию под контроль Проливов.
Военная составляющая оборонной политики Софии сочеталась с внешнеполитической[1135]. Особенностью действий на международной арене в контексте стратегических интересов болгарского руководства был поиск партнеров из числа стран Западного блока, которые были бы приемлемы, одновременно, при реализации интересов Софии на Балканах и дали бы возможность укрепить болгарские позиции в европейском масштабе. Одной из таких попыток стали шаги в отношении Италии в виду особенностей внутриполитической ситуации в этой стране (сильных позиций левых и коммунистов), являвшейся, как считали в Восточном блоке, «слабым» звеном в НАТО. Относясь к числу западных государств, готовых без предварительных условий участвовать в европейском совещании по безопасности, Италия представляла для болгарского коммунистического руководства особый интерес ввиду её активного присутствия, включая и военное, в Средиземноморье, а также традиционно проявляемого Римом интереса к балканским делам. На состоявшейся 27 апреля 1970 г. встрече Т. Живкова и главы итальянского МИДа А. Моро глава БКП прибег к уже озвученному им год назад во время беседы с премьер-министром Индии И. Ганди тезису, призванному подчеркнуть место и роль НРБ в регионе: «Болгария – небольшая страна, но, к счастью или несчастью, она находится в центре Балканского полуострова, и без неё никакой вопрос нельзя разрешить на Балканах»[1136]. Такое геостратегическое позиционирование имело целью в планах болгарского руководства добиться, во-первых, отношения к Софии как к важному партнеру по европейским делам, и, во-вторых, не допустить приобретения каким-либо соседним по региону государством более привилегированного, чем у Болгарии, положения в отношениях с «внешним миром». Примечательной демонстрацией этого было использование главой БКП статистики ООН о суммарном объеме экспортно-импортных операций на душу населения. В соответствии с этими данными Болгария занимала первое место среди других Балканских стран[1137]. Одновременно Т. Живков подчеркнул тесную взаимосвязь между двумя составляющими балкано-средиземноморское пространство частями: «Мира на Балканском полуострове можно достичь при условии мира в Средиземноморье и, наоборот – мир в Средиземноморье может быть обеспечен при условии, что существует мир на Балканах»[1138]. Итальянское направление болгарской дипломатии было призвано минимизировать влияние соседних Греции и Турции – балканских членов НАТО и потенциальных военных противников НРБ в регионе. Достижение этого, как считало болгарское руководство, можно было достигнуть за счёт активизации в балкано-средиземноморском регионе другого члена Североатлантического блока – Италии, имевшей там собственные традиционные интересы, входившие в явные противоречия с греческими и турецкими попытками добиться доминирования в стратегически важном регионе.
§6. План безопасных Балкан и его противники. Оборонная [нецелесообразность «балканской инициативы»
Военно-морская активность стран-членов ОВД, прежде всего СССР и НРБ, в средиземноморско-черноморском регионе отмечалась американским военным министерством и разведывательными организациями США. В марте 1970 г. междепартаментский консультативный комитет, занимавшийся оценками, прогнозами и выработкой соответствующих решений по оборонным вопросам США, пришел к выводу о том, что возможными целями Варшавского пакта на южном фланге НАТО могли стать: «1) получение свободного выхода из Черного моря или порта на Эгейском море; 2) усиление советского влияния в Средиземном море и Северной Африке». Такие действия рассматривались американскими экспертами как отдельная акция. В случае масштабного конфликта между блоками, по мнению авторов аналитического материала «Стратегии и силы США для НАТО. Исследовательский меморандум по национальной безопасности. Доклад 84», ОВД не стал бы отвлекать силы от Центрально-Европейского театра боевых действий[1139]. Одной из важных задач Москвы, как считали весной 1970 г. в американском разведывательном сообществе и военном ведомстве США, было укрепление советских позиций в западной части Средиземного моря, где Тунис и Марокко «продолжали сохранять настороженность по отношению к СССР и поддерживали тесные отношения с Западом»[1140].
Средиземноморье являлось также частью оборонного пространства коммунистического балканского государства – Албании. Региональный аспект играл большую роль в формулировавшейся Э. Ходжей оборонной политике. Весной 1970 г. официальная Тирана озвучивала тезис необходимости налаживания албано-югославского сотрудничества в условиях реальной угрозы военно-политического давления со стороны СССР[1141]. Со своей стороны, руководство СФРЮ внимательно следило за развитием советско-американских отношений. Активизация контактов между Москвой и Вашингтоном не смягчила позиций Белграда по вопросам обороны. Более того, официальные югославские лица из числа представителей военного истеблишмента и при явном одобрении политического руководства страны подчеркивали необходимость усиливать боевую готовность как общефедеральных вооруженных сил – ЮНА, так и местных – подразделений сил Территориальной обороны. На научном симпозиуме, проходившем в Белграде 13-15 мая 1970 г. и посвященном вопросам обороны, выступил начальник генерального Штаба ЮНА генерал-полковник В. Бубань. Он подчеркнул особо, что военная доктрина СФРЮ не делает различий как в политической окраске, так и в подготовленности агрессора, который с точки зрения принятой концепции «является просто агрессором и к нему необходимо относиться как к врагу»[1142]. Специалисты из числа югославских военных, занимавшихся разработкой военной теории, отмечали в этом контексте, что в соответствии с доктриной всенародной борьбы не существует изначально определенного противника. По их мнению, им считался тот, «кто, независимо от флага блока или государства, совершает акт агрессии против нашей [СФРЮ] страны». Такой подход, в свою очередь, обуславливал право подвергшейся нападению югославской стороны обращаться за помощью к любому государству, даже если оно принадлежит к блоку, с которым у жертвы агрессии имеются идеологические противоречия[1143]. В представлениях югославского политического и военного руководства о характере возможного военного конфликта доминировала идея ограниченной войны против СФРЮ, что объяснялось «нынешней расстановкой сил, балансом ядерных сил сверхдержав и общим пониманием последствий ядерной войны»