[1232]. Оценка югославской стороной взаимоотношений с СССР делалась официальными лицами СФРЮ в довольно скептическом виде. Об этом свидетельствовало заявление заместителя Союзного секретаря по иностранным делам А. Вату-ша, сделанное им во время беседы 24 января 1971 г. с британским послом Д. Стюартом о том, что визит Громыко в Белград (осенью 1969 г. – Ар. У.) не особенно способствовал потеплению международных отношений и лишь подтвердил принципы Белградской декларации[1233].
Для находившейся в практической самоизоляции коммунистической Албании действия соседних балканских коммунистических государств, а также шаги КНР на международной арене создавали обеспокоенность относительно дальнейшего развития албано-китайских взаимоотношений. В начале декабря 1970 г. глава АПТ с явным раздражением отмечал новые черты во внешнеполитическом курсе Пекина. Главными из них становились тактика примирения с США и СССР, активизация китайской дипломатии в Восточной Европе и попытки реализации плана превращения Румынии в объединителя определенных сил в регионе, включая Югославию (которую руководство КНР не хотело бы видеть в подобном качестве) и Албанию[1234].
Активизация внешней политики КНР – главного союзника коммунистической Албании, сменившего непримиримую позицию в отношении США на готовность контактов с ними, а также расширявшиеся связи соседей НРА по региону – Югославии и Румынии с Западным блоком, способствовали тому, что глава АПТ решил усилить международные позиции Тираны не только за счёт укрепления албано-китайского союза, но и с помощью расширения отношений с отдельными странами Запада, не рассматривавшимися им как непосредственные враги, а также со странами Латинской Америки, где были сильны революционные настроения[1235]. Зарубежные аналитики приходили к выводу о том, что Албания с большей готовностью шла на установление дипломатических отношений с некоторыми Западными государствами, чем на улучшение связей с так называемыми ревизионистами из числа стран Восточного блока, не говоря уже об СССР[1236]. Попытки последнего вновь пойти на контакты с представителями НРА за рубежом не увенчались успехами в ноябре 1970 г.[1237], так как лично Э. Ходжа рассматривал подобное развитие событий как полностью неприемлемое.
§7. Югославский фактор, албанские прогнозы и румынские планы
На состоявшихся 18-19 февраля 1971 г. в Бухаресте заседаниях с участием министров иностранных дел государств-членов ОВД выявилось желание румынской стороны включить в текст итогового документа совещания, посвященного подготовке Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, тезис «всеобщего разоружения». Заместитель министра иностранных дел СРР Н. Экобеску предложил в случае несогласия советских участников встречи с такой формулировкой заменить её на другую, но с прежним содержанием и в виде призыва «проголосовать за принятие эффективных мер по сокращению гонки вооружений»[1238]. Ответ представителя советского МИДа Тарабанова на это был крайне негативным. Он заявил: «Мы не против слова “разоружение” или самого разоружения. Мы против того, чтобы давать оружие нашим оппонентам против созыва европейской конференции. Они это свяжут со взаимным разоружением»[1239]. В этой связи само упоминание слова «разоружение», по небезосновательному мнению советской стороны, могло способствовать новым дискуссиям по поводу созыва конференции. В то же время на международном уровне румынский представитель на Женевской конференции по разоружению открыто заявил о том, что «Румыния настойчиво призывала к отказу от военных манёвров на территории других государств»[1240]. Для румынской стороны обращение к этой теме имело как пропагандистское, так и вполне конкретное значение, имея в виду мнение Бухареста о необходимости роспуска двух блоков – НАТО и ОВД – и опасения относительно действий последнего против Румынии. Именно поэтому глава румынского МИДа К. Мэнеску демонстративно подчеркнул в своём выступлении, что Бухарест заинтересован в мирном сотрудничестве европейских государств в «климате доверия и понимания, на основе фундаментальных принципов международного права: уважения суверенитета и независимости, равенства и взаимной выгоды, невмешательства во внутренние дела»[1241]. Особое значение в данном контексте имела региональная политика СРР, составной частью которой являлась минимизация военно-политических угроз. Позиция румынского руководства по ситуации, складывавшейся на Балканском полуострове, заключалась в «превращении Балкан в зону мира и взаимопонимания, свободную от ядерного оружия» Оно выступало за обсуждение проблем развития межбалканского сотрудничества на уровне министров иностранных дел государств региона[1242]. Для Бухареста было важно добиться такого формата межгосударственных отношений на Балканах, чтобы София не смогла минимизировать румынские инициативы и использовать при этом поддержку Кремля.
Несмотря на подобные заявления, а также постоянную апелляцию официальных румынских представителей к теме соблюдения национального суверенитета, руководство страны стремилось не допустить обострения отношений с СССР. Весной 1971 г. политика Бухареста в отношении союзников по Варшавскому пакту, включая советскую сторону, давала основания отдельным зарубежным аналитикам для вывода о том, что Н. Чаушеску достиг определенной степени компромисса с Кремлём[1243]. Одновременно они полагали, что «целью румынского партийного руководства является, вероятно, сохранение в его собственных руках рычагов контроля над Румынией. Это включает экономическое планирование и экономическое руководство, контроль над использованием румынских вооруженных сил и контроль над решениями, влияющими на деятельность партии и правительства. Румынское руководство достаточно хорошо осведомлено о неравных взаимоотношениях [с СССР] с тем, чтобы искать полной независимости от Советского Союза или даже нейтралитет между Востоком и Западом»[1244].
На проходившем в Москве 30 марта – 4 апреля 1971 г. XXIV съезде КПСС глава РКП подтвердил прежнюю позицию румынского руководства относительно соблюдения суверенных прав государств и невмешательства в их внутренние дела, что было отмечено и иностранными аналитиками[1245]. Дальнейшим развитием этого курса стала череда государственных визитов Н. Чаушеску в КНР, а также в Северный Вьетнам, Северную Корею и Монголию, состоявшихся с 1 по 23 июня 1971 г., и в Финляндию 29 июня – 3 июля 1971 г. Поездка главы РКП проходила на фоне достаточно серьезной демонстрации силы, предпринятой СССР на Юго-Западном стратегическом направлении в виде масштабных общевойсковых учений «Юг-71», проходивших 9-19 июня 1971 г. на территории Молдавской ССР и Украинской ССР, а также в черноморской акватории с привлечением кораблей Балтийского флота и воздушного десанта[1246].
Военно-политическое положение на Балканском полуострове испытывало серьезное влияние со стороны внутриполитического развития коммунистических стран региона. Нарастание внутриполитического кризиса существовавшей в СФРЮ общественно-политической системы, выразившегося в стремлении титовского режима не допустить развития демократического движения в Хорватии, вошедшего в историю как «Хорватская весна» (Hrvatsko proljece)[1247] и требовавшего большей автономии для Хорватии, становилось весной 1971 г. серьезным дестабилизирующим фактором. Это относилось не только к внешнеполитическим позициям Югославии, но и к её оборонной политике. В СССР и США внимательно следили за действиями центральных федеральных югославских властей, увидевших в ситуации, складывавшейся в Хорватии, угрозу для политической системы СФРЮ и её территориальной целостности[1248]. Белград пытался определить возможный сценарий действий двух сверхдержав (с учётом военно-политической составляющей), и, прежде всего, СССР. Он обращал внимание как на официальные заявления советского руководства, так и на мнения, высказывавшиеся советской стороной в неофициальных беседах с югославскими партийными и государственными чиновниками. Проходивший с 30 марта по 9 апреля 1971 г. XXIV съезд КПСС, на котором присутствовала делегация СКЮ во главе с секретарем Исполкома ЦК СКЮ М. Тодоровичем, был отмечен, имея в виду как ситуацию в Варшавском пакте, так и складывавшееся положение в СФРЮ, двумя важными заявлениями, сделанными главой КПСС Л. И. Брежневым. Во-первых, ОВД была названа им «главным центром координации внешнеполитической деятельности братских стран», что автоматически повышало уровень этой организации, которая, по сути, превращалась, имея в виду её изначальное предназначение, в структуру военно-политического координирования Восточного блока с сильным военным компонентом. Данный факт был подчеркнут в зачитанном Брежневым докладе. В нём заявлялось, что «в результате коллективной выработки и претворения в жизнь ряда мер в последние годы усовершенствовалась военная организация Варшавского Договора (подчёркнуто в тексте доклада – Ар. У.)»[1249]. Сама югославская тема в докладе была дана в достаточно поверхностном виде как фраза-лозунг: «Мы – за советско-югославское сотрудничество, за развитие контактов между нашими партиями»