[1250]. СФРЮ было уделено меньше слов даже по сравнению с Албанией, в отношении которой заявлялось, что «как и прежде, [мы] готовы к восстановлению нормальных отношений с ней. Это было бы полезно как для обеих наших стран, так и для общих интересов социалистических государств»[1251]. Однако для присутствовавших на съезде представителей СКЮ были важны заявления Брежнева о борьбе с различными уклонами в комдвижении и попытками «улучшения» социализма. Глава КПСС фактически выступил в поддержку методов, которые были использованы в Чехословакии странами-участницами Варшавского пакта во главе с СССР в августе 1968 г.[1252] Уже через полмесяца после закрытия съезда, на состоявшейся 24 апреля 1971 г. встрече главного редактора партийного официоза КПСС газеты «Правда» М. В. Зимянина и главного редактора центрального органа СКЮ журнала «Коммунист» С. Кржавца произошло знаковое по своему характеру событие. Советский собеседник, явно заранее получив одобрение «сверху», заявил своему югославскому коллеге о том, что «империалисты ожидают распада Югославии». Особенно примечательны были его слова о том, что, несмотря на то, что СССР «не будет и не хочет вмешиваться во внутренние дела Югославии», происходящее в СФРЮ выходит за пределы её внутренней политики и затрагивает проблему сохранения Югославии как социалистической страны, имеющей важное стратегическое и географическое расположение, а её распад способен повлиять на характер взаимоотношений на Балканах, в Европе и во всём мире. Важной, однако, была не столько прогностическая часть из сказанного Зимяниным, а утверждение, имеющее непосредственное отношение к возможным действиям СССР и его союзников по Варшавскому пакту. Суть сказанного сводилась к тому, что советская сторона «не может оставаться безучастной к тому, кто и как будет отщипывать от Югославии [куски]… Все, кто желают вашему народу добра, не могут не испытывать опасений. Националисты вокруг вас намереваются, в первую очередь, уничтожить партию, ее единство, которому, если так можно сказать, существует серьезная угроза. И после этого последуют новые и более жёсткие действия, конечной целью которых является распад Югославии. Мы не должны этого допустить. Поэтому мы не можем быть равнодушными и остаться в стороне во имя некоего невмешательства. Спокойное наблюдение за распадом Югославии означает предательство интернационализма, предательство принципов Маркса и Ленина»[1253].
Этот разговор не был случайным, и, судя по всему, советская сторона изначально проводила зондаж относительно реакции Белграда на фактическое предложение об оказании помощи, так как прямое военное вмешательство могло серьезно повлиять на всю систему международных отношений и сорвать проведение Совещания по сотрудничеству и безопасности в Европе. Оно являлось важным для Москвы с точки зрения планировавшегося признания на нем послевоенного мирового порядка, границ и утверждения детанта в системе международных отношений. Встреча двух главных редакторов проходила накануне срочно созывавшегося на о. Бриони XVII расширенного заседания Президиума СКЮ. Его проведение было намечено на 28-30 апреля 1971 г. В ходе заседаний фактически в полной изоляции от внешнего мира обсуждалась ситуация, сложившаяся в отношениях между Хорватией и федеральным центром. На повестке дня стояли также вопросы обновления кадров и конституционные поправки, целью которых было законодательное закрепление прав народов СФРЮ и развитие существовавшей в Югославии системы рабочего самоуправления. На третий день работы заседания состоялся телефонный разговор И. Броз Тито с Л. И. Брежневым по инициативе последнего. Фактически советская сторона, сославшись на некую информацию о начале полномасштабного кризиса в Югославии и якобы сделанное Тито обращение за помощью ЮНА, настоятельно предложила свою помощь в «урегулировании ситуации». Тито заявил об отсутствии чего-либо экстраординарного во внутриполитическом положении и отверг советское предложение. Сообщив о разговоре с Брежневым, глава СКЮ обратился к участвовавшим в заседании с требованием не распространять эту информацию. Более того, о произошедшем не был поставлен в известность даже посол СФРЮ в Москве В. Мичунович[1254]. Уже позже стало известно, что звонок из Кремля был сделан в момент, когда на чрезвычайное заседание собралось Политбюро ЦК КПСС. Участники совещания ожидали результатов телефонных переговоров. В телеграмме, направленной в Госдеп из Белграда, рассматривались две версии происходившего. В соответствии с одной из них телефонный разговор Тито с Брежневым состоялся в действительности, так как его заключительную часть слышали некоторые члены хорватского партийного руководства, допустившие «утечку» этой информации, и Москва готовилась использовать силу для «решения» внутриполитических проблем СФРЮ. По другой версии, сторонниками которой была также часть высокопоставленных партийных чиновников Хорватии, Тито специально распространял слухи об этом разговоре, чтобы использовать советскую угрозу как инструмент объединения руководства СКЮ[1255]. Ситуация, складывавшаяся в стране, продолжала оставаться кризисной. Однако, как отмечали впоследствии те из окружения Тито, кто был знаком с механизмом поступления информации главе Югославии, после Брионского заседания «было ясно, что происходило манипулирование» югославским руководителем. Предоставлявшаяся ему информация «была неполной из-за цензуры, проводимой сотрудниками секретариата и спецслужб»[1256].
Кризис в соседней Югославии и общая ситуация в регионе рассматривались руководством HP Албании, прежде всего Э. Ходжей, с явно алармистских позиций. В начале 1971 г. совместным секретным решением ЦК АПТ и Совета Министров НРА был принят базовый директивный документ по вопросам оборонной политики, в котором заявлялось о необходимости решения двух вопросов. Одним из них было строительство военно-технических сооружений – бункеров – по всей территории Албании. Данные конструкции предполагалось использовать на случай войны как долговременные огневые точки и места укрытия. Планировалось построить сотни тысяч огневых точек и бункеров для укрытия гражданского населения в домах и государственных учреждениях. Именно это правительственное решение положило начало периоду, неофициально называемому в народе «Эпохой бункеризма» (Ерокё е bunkerizmit). Вторая часть документа касалась определения основ «Военного искусства народной войны», т. е. всенародного сопротивления возможной внешней агрессии в различных вооруженных формах. Э. Ходжа настаивал на увеличении артиллерии в общей структуре вооружений албанской армии, что привело к тому, что она составила к 1972 г. около 32% от всего тяжёлого вооружения[1257].
Использование этого вида оружия, защищенного от ударов неприятеля, было призвано сорвать наступательные действия противника. Считалось (что явно соответствовало личным представлениям Э. Ходжи о стратегии и тактике современных боевых действий), что в основу обороны страны должна быть положена концепция «камня, брошенного в воду». Это образное выражение служило для обозначения конкретной стратегии, а именно: защиты территории Албании из центра концентрическими кругами до её границ с тем, чтобы не допустить бреши в обороне. Для реализации данной концепции требовалась соответствующая фортификационная подготовка и организация вооруженных сил: превращение горных районов в бастионы, неприступные для неприятеля и условное разделение сил на так называемые сдерживающие (блокирующие) и операционные (наступательные).
На протяжении 1971-1975 гг. развернулось строительство не только небольших бункеров, но и мощной системы подземных туннелей в горных массивах. В них стали размещать большие склады вооружений и боеприпасов, которые предназначались для использования албанскими вооруженными силами в условиях ведения партизанской войны. Строительство этих сооружений часто велось примитивными способами, что приводило к гибели военнослужащих, а также заключенных, мобилизованных для их выполнения. Стратегический замысел Э. Ходжи заключался в создании условий для победоносной борьбы с превосходящими силами противника независимо от того, будет ли это одна страна или коалиция. Основной формой вооруженной борьбы, на чём настаивал глава АПТ ещё в 1966 г.[1258], предполагалось сделать партизанскую войну. Эта точка зрения вызывала у профессиональных военных сомнения в реалистичности подобных действий в условиях Албании, не обладавшей достаточными военными и человеческими ресурсами для того, чтобы добиться победы в войне с крупными государствами и военно-политическими блоками, в частности НАТО и ОВД.
Принятые решения серьезно повлияли на деятельность двух созданных ранее групп, занимавшихся подготовкой оборонной концепции страны. Их участники работали в созданном в 1971 г. Институте военных исследований при Генеральном штабе Вооруженных сил, издававшем ежеквартальный 300-страничный секретный журнал «Военные знания» («Njohuri ushtarake»), распространявшийся среди командного состава и высшего руководства страны. Каждая группа работала сразу над двумя вариантами такого документа. Э. Ходжа, считавший себя военным теоретиком, и М. Шеху, стремившийся не допустить ослабления своего контроля над военными, настаивали на большем количестве вариантов, полагая, вероятно, что им удастся на завершающей стадии создать некий «синтетический» материал. В свою очередь глава военного ведомства Б. Балуку стремился, чтобы разрабатываемый документ соответствовал мировому уровню развития военного дела и учитывал опыт применения средств и сил в современных военных конфликтах. Выступая 3 февраля 1971 г. на коллегии Министерства, он заявил о том, что «…необходимо в дальнейшем обогатить тезисы Совета обороны, … осовременив их [знаниями] наших врагов»