[1295]. Первый из них, как стало уже ясно впоследствии, являлся противником проводившейся Чаушеску внутренней и внешней политики. Это стало причиной его вывода из состава ЦК и отправкой «в ссылку» послом в Турцию, где он погиб при невыясненных обстоятельствах[1296]. Во время контактов представителей румынской разведки с их советскими коллегами высокопоставленные сотрудники румынской службы, в частности начальник Отдела шифросвязи В. Доробанцу, заявляли о том, что в органах госбезопасности начинали понимать необходимость смещения Н. Чаушеску[1297]. Не исключено, что главе РКП эти настроения были известны.
§8. Югославская «стабилизация» и советский фактор для Бухареста, Тираны и Софии
Действия на «румынском» направлении сочетались в практике советской стороны и с определенными шагами на «югославском» направлении. Летом 1971 г. советские власти попытались использовать ряд находившихся в СССР югославских коминформовских эмигрантов. Последние начали вести пропагандистскую работу в виде «чтения общественных лекций», в которых довольно жёстко критиковалась деятельность руководства СКЮ. При определённых обстоятельствах это могло рассматриваться как подготовка общественного мнения внутри СССР к неким действиям в отношении СФРЮ. Данные факты вызвали протесты югославского МИДа[1298], так как в Белграде рассматривали происходящее с точки зрения возможной подготовки иностранного вмешательства в момент обострения внутриполитического кризиса. Его влияние на оборонную политику страны становилось всё очевиднее, о чём свидетельствовало активное обсуждение этой темы югославским военным истеблишментом, указывавшим на существование внешних угроз для страны.
В начале января 1971 г. парламент (сабор) Хорватии опубликовал первый в Югославии собственный проект Закона о всенародной обороне. Он содержал запрет на приглашение «вражеских вооруженных сил», оказание им помощи в принимаемых ими «насильственных действиях против граждан страны». Вне закона объявлялось политическое и экономическое сотрудничество с ними[1299]. По мнению республиканского руководства, с помощью таких мер можно было узаконить вооруженную борьбу на территории республики против всех иностранных сил, к которым могли обратиться как центральные, так и республиканские власти других республик СФРЮ[1300]. Данный проект был отвергнут Белградом, а руководство Хорватии обвинено в национализме.
Проведённый летом 1971 г. Министерством обороны СФРЮ опрос офицерского и младшего командного состава ЮНА выявил, что 54% старших офицеров (от майора и выше), 40% младшего офицерского состава и 47% сержантского состава считали национализм и шовинизм главной опасностью для югославского общества. При этом из тех же опрошенных групп соответственно 13,5%, 10%, 11,7% считали главной угрозой для страны внешнюю агрессию[1301]. Одновременно югославская печать постаралась, как это отмечали иностранные эксперты, опровергнуть заявления зарубежных СМИ о вовлеченности югославских вооруженных сил во внутриполитические дела. Было опубликовано сообщение о подготовленном в Генеральном Штабе ЮНА проекте документа «Директивы об общенародной обороне» для обсуждения в Скупщине. Документ определял роль и место в системе обороны не только ЮНА, но и сил Территориальной Обороны, фактически находившихся под контролем республиканских властей (что ранее достаточно болезненно воспринималось военным истеблишментом). В этой связи автор публикации в одном из центральных белградских изданий подчеркивал, что армия, подготовившая подобный документ, в котором ЮНА не объявляется единственной вооруженной силой, не собирается захватывать власть[1302]. При этом отмечалось существование не столько внешней, сколько внутренней угрозы для Югославии.
Однако со стороны югославского военного руководства не делалось открытых заявлений о готовности участвовать в политических процессах, и оно прибегало лишь к намёкам. В конце апреля 1971 г. командующий загребским военным округом генерал-полковник Дж. Иованич высказался о том, что ЮНА не будет вмешиваться во внутренние дела страны «за исключением случая, когда под угрозой окажется конституционный порядок»[1303]. Действия И. Броз Тито в деле разрешения внутриполитического кризиса, рассматривавшиеся иностранными аналитиками, в частности специалистами ЦРУ США, в контексте взаимоотношений главы СФРЮ с военным истеблишментом, давали основания для определенных выводов. В частности, они отмечали, что, «похоже, попытки Белграда подвигнуть военных играть большую роль во внутриполитических делах увенчались некоторым успехом. Тито надеется на то, что военные способны оказывать сдерживающее влияние на фракции местных партийных и государственных руководителей»[1304].
Такая политика способствовала усилению активной позиции представителей высшего командного состава ЮНА. Они предупреждали, что военные не преувеличивают «опасность оказания давления со стороны противника на нашу страну [СФРЮ] с целью создания дымовой завесы, ссылаясь на существующие у нас трудности и проблемы»[1305]. Становилось очевидно, что в организации общенародной обороны югославским военным придавалось особое значение. Об этом заявил командующий силами Территориальной Обороны Хорватии генерал-полковник С. Манола[1306], читавший курс лекций перед слушателями Военной академии Австрии зимой 1971 г. В реализации этой задачи внимание уделялось выполнению двух условий: 1) достижению внутриполитической стабильности СФРЮ; 2) соблюдению закона, запрещающего как гражданам, так и государственным институтам соглашаться на капитуляцию. Для СФРЮ, являвшейся, по словам Манолы, небольшим неприсоединившимся государством, было трудно остановить более сильного агрессора на своих границах. Однако, как заявил генерал-полковник, и что отражало взгляды югославского руководства, «но что может сделать такое небольшое государство, так это – продолжить непримиримую борьбу, потому что это предписывает ему конституция»[1307]. Военно-политическая ситуация, складывавшаяся в мире, как она определялась югославским генералитетом, влияла на формирование новой системы обороны Югославии с учетом положения в ближайших к ней регионах – Средиземноморье и Ближнем Востоке[1308].
Серьезность факта возможной военной интервенции подчеркивалась и руководством Югославии, хотя и без прямого указания главного источника, но с явным намёком на вероятные действия СССР. В своём выступлении перед югославскими спортсменами И. Броз Тито заявил 23 июня 1971 г. о том, что «некоторые люди радуются трудностям в нашей стране и, таким образом, проявляют своё желание, чтобы нам не удалось справиться [с трудностями], чтобы это стало доказательством того, что в 1948 г. и позже мы ошибались в нашем выборе на пути социалистического развития»[1309]. Как отмечали внимательно следившие за событиями зарубежные аналитики, в день выступления главы СФРЮ проходило заседание Комиссии по международным делам Президиума ЦК СКЮ, посвященное отношениям Югославии со странами Восточного блока. Информация в прессе об этом была крайне скудной. Однако в сообщении Радио Загреба, посвященной данной теме, отмечалось, что среди участников заседания были посол СФРЮ в СССР В. Мичунович, вице-председатель федеральной Скупщины (парламента) И. Дьердья, а также заместитель министра обороны генерал М. Шумоня. При этом, как было известно, первые два достаточно пессимистично оценивали перспективы взаимоотношений между Белградом и Москвой, а также между СФРЮ и союзниками СССР по Варшавскому пакту после совместной интервенции ОВД против Чехословакии[1310].
Тема угрозы интервенции со стороны СССР была открыто озвучена 4 июля 1971 г. И. Броз Тито на заседании ЦК СКЮ, проходившем в Загребе, о чём было сообщено в Вашингтон посольством США в СФРЮ. По сведениям посольства, органы военной разведки СФРЮ получили информацию о том, что «шесть советских дивизий были передислоцированы в Среднюю Азию для подготовки к возможной интервенции против Югославии»[1311]. На следующий день после выступления Тито и как будто в подтверждение этой информации, но в действительности – после проведения в СССР общевойсковых учений «Юг-71», состоявшихся с 9 по 19 июня 1971 г., и со ссылкой на готовившиеся осенью 1971 г. военные маневры в Югославии, 5 июля 1971 г. в общефедеральной популярной газете «Политика» был опубликован материал полковника В. Церовича – одного из ведущих авторов по военной тематике, включая теоретические вопросы югославской концепции обороны[1312]. В его статье подчеркивались различия между манёврами больших и малых государств. Одновременно в материале делалось утверждение о том, что первые проводят их для оказания нажима на другие страны и используют их как инструмент политики, а вторые – как подготовку к самообороне, что означало в складывавшейся ситуации: осенние манёвры ЮНА и сил ТО будут проводиться именно с этой целью.
Заявления о внешней угрозе, делавшиеся югославскими официальными лицами, публикации в прессе на фоне внутриполитического кризиса в СФРЮ, а также информация, получаемая по дипломатическим и разведывательным каналам, давали основания западным политикам и военным делать выводы о перипетиях советско-югославских отношений. Ещё весной 1971 г. Белград обратился к Риму с предложением заключить договор о совместном планировании обороны. Это было воспринято итальянской стороной как явный признак опасения руководства СФРЮ относительно возможных действий Москвы. В августе 1971 г. уже глава военного ведомства Югославии и её военный атташе в Риме обратились с предложением более тесного военно-технического сотрудничества и даже совместного использования баз ВВС двух стран на взаимной основе