Мы с Мариной — а на улице жарко для апреля, даже для болгарского апреля — пьем главное местное пиво Болярка («Боярыня») в кафе, откуда открывается широкий вид на каньон Янтры с водой цвета бутылочного стекла. Есть на что посмотреть: дома карабкаются по высоким склонам, в три и пять ярусов, река выписывает прямо в центре города крутую петлю, точно в форме огромного игольного ушка, и прямо в этом ушке урбанисты прошлого поколения и разместили впечатляющий многоконный монумент царям Асеням. Наговорившись с Мариной, я спустился в этот парк Света Гора. С близкого расстояния памятник мечу и всадникам выглядит не столь эффектно: коммунистические бетон и мрамор порядком раскрошились, а царей на вздыбленных жеребцах словно бьет падучая.
Извилистая Янтра заставила городские улицы скрутиться в жгут и перепутаться, примерно так спутаны провода в трансатлантическом кабеле. Куда бы ты тут ни шел, вверх или вниз, все равно двигаешься вдоль реки — или по улице русского генерала-освободителя Иосифа Гурко, или по улице писателя Ивана Вазова, или по улице Библиотечной. У Велико-Тырнова имеются все предпосылки для того, чтобы со временем превратиться в крупнейший в Болгарии туристический центр. Для этого, правда, нужно залатать дороги, обновить фасады, взорвать чудовищный Интерхотел Велико Търново, от корпусов которого и шарахаются бронзовые кони Асеней. Ну и сделать кое-что по мелочи, по части инфраструктурных проектов и стандартов демократии. Главное все же у города есть: выдающийся каньон Янтры, живописное ожерелье улиц вдоль реки и впечатляющая крепость Царевец на открытом ветрам холме.
Исторический анекдот гласит, что без малого 150 лет назад Софию почти случайно выбрали столицей Болгарии, в основном из-за ее более выгодного, чем у Тырнова, географического расположения: на перекрестке торговых путей, на равнине у мягких склонов нагорья Витоша. Случилось как случилось, но, может, тырновцам и не стоит об этом жалеть, ведь бремя государственного центра не только украшает, но и уродует любой город, накладывает на него сложные обязанности, заставляет архитекторов выдумывать великое. Об этом я думал в Софии, прогуливаясь по торгово-развлекательному бульвару Витоша, от громадного Дворца национальной культуры до храма Святой Недели. Как раз за ДНК открывается панорама заснеженных вершин, как раз у храма бульвар перетекает в регулярный для всякой столицы квартал административных зданий.
Бульвар Царицы Иоанны (сейчас бульвар Витоша) в Софии. 1934 год. Фото из книги Светлина Кираджиева «София. 125 лет столице. 1879–2004 гг.»
Заметно, что новый центр Софии, в годы Второй мировой войны сильно пострадавшей от авиабомбежек союзников, в главном проектировала социалистическая рука. В процессе городского планирования сиюминутная целесообразность нет-нет да и брала верх над ценностью истории. С одним раннехристианским памятником, краснокирпичной ротондой Святого Георгия (IV век) — а это, между прочим, самая старая постройка в Софии, — народная власть поступила хитро: храм поместили в каре сталинских зданий, во двор президентской канцелярии, которую охраняют торжественные гвардейцы в касках с плюмажами, и одновременно на задворки самой пафосной в городе гостиницы Шератон София Балкан, то есть, честно говоря, к ее мусорным бакам.
Столица Болгарии как европейский город контрастов начинается прямо у аэропорта, потому что впритирку к летному полю расположен богато декорированный строительным и бытовым мусором цыганский бидонвиль. Жизнь в этом живописном чреве Софии протекает по написанным не матерью-Болгарией, а матерью-природой законам, за околицей чудовищных трущоб на грязных лужайках пасутся гнедые кони как символ ромской воли. Но только как символ, конечно. А вот и реверс столичной монеты: громадные каменные сундуки узнаваемых сталинских очертаний и пропорций — министерства и агентства, правительство и парламент, суд и банк, они символизируют стабильность государства, его преуспевание, любовь к прямым углам и строгим линиям. Ансамбль из трех комплексов внушительных зданий в районе площади Независимости (софийцы называют его Ларго), главное из которых строилось под ЦК компартии, организует пространство, как мне показалось, слишком широко, лишая его энергетики. Очарование Софии кроется, конечно, не на этих ее просторных проспектах и площадях. Оно в тиши по обе стороны бульвара Витоша, в тенистых улочках, по которым с трудом разъедутся два автомобиля. Тут плавно фланируют от столика к столику кафе сытые коты, букинисты задешево предлагают справочники по фотомастерству и автомеханике, тут бабушки в домашних тапочках выходят из подъездов поболтать с булочником и зеленщиком, тут воробьи задорно чирикают в первой весенней листве.
На шпиле главного штаба болгарских коммунистов, Партийного дома, долго красовалась рубиновая звезда, точная копия и младшая сестра кремлевской, но после смены общественного строя ее заменили национальным флагом, уволокли на вертолете в небеса, в конечном счете поместили в парк Музея социалистического искусства. Этот музей приткнулся в тени высоченного и широченного бизнес-комплекса Sofarma Business Towers, посередине спального района Изток, где чувствуешь себя точно как за московским Третьим транспортным кольцом. Есть внутри Софии несколько таких социалистических мини-городов с говорящими названиями вроде Надежда и Дружба; мы понимаем, что именно это за надежда и с кем именно эта дружба. Но теперь русская красная звезда установлена у самой земли и не способна освещать болгарскому народу путь в будущее.
Собор Александра Невского в Софии. Фото. 1944 год. Государственное агентство «Архивы», София
София смогла в 1990-е годы, уже после развенчания идеологии надежды и дружбы, с нуля выкопать метро, две удобные современные линии, хотя стройтрест Метропроект образовали еще в 1973-м. Прокладка метролиний сопровождается широкомасштабной программой археологических раскопок, эксгумирующих останки Сердики, которая якобы была так мила императору Константину Великому своими минеральными источниками, что он долго колебался, где именно ему устроить столицу Восточной Римской империи. Эти открытые исторические площадки, очевидно, помогут скрадывать пустоту площадей.
Рядом с центральной пересадочной станцией метро на пятачке радиусом в полкилометра — поучительный мир религиозной толерантности: мечеть Баня Баши (турецк. «много ванн»), кажется, единственная уцелевшая в городе после пяти веков исламского господства, большая сефардская синагога и православный храм Святой Недели. В этой церкви в 1925 году коммунисты организовали злодейский террористический акт: во время богослужения от взрыва мощной бомбы обвалились купол и перекрытия, убило не меньше 150 человек, в том числе целый класс гимназисток, но царь Борис III, главная цель покушения, по случайности не погиб. Преступников поймали, осудили и расстреляли, на стене храма траурная надпись оканчивается восклицанием «Прости их, Господи!». Правительство, однако, не простило: ответом на кампанию «красного террора» стала кампания контртеррора, жертвами которой пали несколько тысяч человек. Премьер-министра Болгарии экономиста Александра Цанкова, санкционировавшего репрессии, в левой прессе называли кровавым профессором. Для болгарской истории 1920–1930-х годов характерны невероятно жестокие политические убийства и теракты, здесь умели сводить счеты по-балкански.
Прогулка по центру Софии неминуемо выводит к собору Александра Невского работы русского архитектора Померанцева. Александр Никанорович Померанцев, автор китчевого проекта московских Верхних торговых рядов у Красной площади, они же ГУМ, строил по заказу болгарского правительства в память о новгородском князе. Примерно такой же храм, только в новорусском стиле, он запланировал и в своем родном городе, на Миусской площади, где стоит теперь памятник суперсоветскому писателю Александру Фадееву. Окончить работу до Октября Померанцев не успел, а потом его почти уже достроенный собор взорвали. Судьба софийского творения Померанцева (в храме как оберег хранится ребро пресвятого князя) сложилась удачнее: в годы Первой мировой собор переименовали в Троицкий, но потом память о Невском городу вернули. Никто не покушался и на памятник Царю-Освободителю, и на Русский памятник на бульваре Македонии, поскольку заслуги Романовых в обретении южнославянской независимости бесспорны: «Въ царствованiи Александра II-го, волею и любовью его, освобождена Болгария».
Главная (и единственная судоходная) болгарская река — Дунай, но она очерчивает северную государственную границу, так что многим городам центра и юга приличных набережных и берегов не досталось. София не исключение, столицу пересекает пара несерьезных ручьев с названиями, которые нет и смысла запоминать, но через них перекинуты сразу два красивых плоских моста: Львиный (с бронзовыми львами) и Орлиный (с бронзовыми орлами). Одна из этих речушек протекает мимо главного в стране стадиона имени Васила Левского и главного в стране Дворца культуры, прежде носившего имя дочери диктатора Людмилы Живковой. Она умерла молодой «от перенапряжения сил», а до того зарекомендовала себя прогрессивным реформатором на ниве народного просвещения. НДК открывали в 1981 году к 1300-летию прибытия на Балканы кочевников Аспаруха, но на самом-то деле строился этот комплекс для партийных съездов и других народно-хозяйственных развлечений, а также немного в пику СССР, поскольку Киевская Русь возникла только через 200 лет после Болгарского царства. В зале, который в свое время овациями встречал товарищей Брежнева и Горбачева, я с опозданием в 40 лет слушал Jesus Christ Superstar, и на сцене, представьте, ярко зажигал Тед Нили из самого первого киносостава. Великолепное во всех отношениях шоу — как верно было сказано в программке, рок-опера на всички времена, — но я, от души аплодируя, размышлял не о вечной музыке Эндрю Ллойда Уэббера, а о том, почему, интересно, болгары до сих пор не сочинили чего-либо подобного про Васила Левского.