ды. В Боснии, по мнению некоторых исследователей, богомилы тем не менее пользовались покровительством крупных феодалов. Самостоятельная Боснийская церковь, учение которой, как считается, близко к богомильству, сохраняла влияние почти до османского завоевания. Более значительное, чем в других районах Балкан, распространение ислама в Албании, на юге Болгарии и в Боснии большинство боснийско-мусульманских историков связывают с тем, что классические христианские традиции из-за противодействия богомильства здесь не укоренились достаточно глубоко, а вопрос смены веры часто не имел принципиального значения. «Поутру Илия, а к вечеру Алия», — гласит местная пословица. На западе Европы последователей подобных богомильству еретических учений именовали манихеями, публиканами, патаренами, катарами, альбигойцами. Последние сведения о ереси богомильства относятся к XVII столетию. Почти все сочинения духовных лидеров богомилов утеряны, их взгляды изучают по критическим текстам, некоторые историки вообще не верят в то, что богомилы существовали. Скептики считают, что столь сложная идеологическая концепция не была способна вдохновить забитых крестьян, и сомневаются в массовом распространении богомильства на Балканах.
Вишеградская послевоенная жизнь оказалась немного похожей на литературную карикатуру. Провинциальную пустоту вдруг оживил Эмир Кустурица. В отличие от Андрича (боснийского хорвата по крови и серба по позднему самоопределению), продвигавшего идею южнославянского равенства и первым поддержавшего резолюцию о единстве сербскохорватского литературного языка, Кустурица настаивает на четкой идентификации народов. Знаменитый кинорежиссер, расцвет таланта которого пришелся на 1980–1990-е годы, происходит из семьи сараевских мусульман. Со временем Кустурица пришел к выводу, что у его далеких предков были сербские корни. В 2005 году он принял православную веру и сменил мусульманское имя Эмир на православное Неманя; так звали основателя средневековой сербской монархической династии. В юности Кустурица, подобно многим югославским интеллектуалам титовской поры, считался стихийным анархистом, что легко заметить по его ранним (и лучшим) фильмам. Постепенно он сдвинулся в своем мировоззрении к антиамериканизму и державности. Теперь Кустурица выступает за реставрацию монархии, охотно дружит с Никитой Михалковым, недолюбливает империалистов и регулярно принимает ордена и премии от православных патриархов.
Богатые и знаменитые могут позволять себе разные чудные капризы; это право заработано их творческими или предпринимательскими дарованиями. Андрич сказал о таких, что они способны «соединять гордость со славой». В 2006 году в известном редким видом сосен туристическом районе Златибор на юго-западе Сербии, на холме Мечавник, Кустурица построил этносело Дрвенград, сначала как кулису к фильму «Жизнь как чудо», а потом — в качестве замены «безвозвратно утраченному из-за войны Сараеву». Улицы этого села, предназначенные не для сельской жизни, а для проведения творческих семинаров и конкурсов, названы по выбору его основателя и дают представление о политических и культурных предпочтениях Кустурицы. Честь быть увековеченными выпала, в частности, Эрнесто Че Геваре и Гаврило Принципу, Федерико Феллини и Андрею Тарковскому, Диего Марадоне и Новаку Джоковичу, а Михалкову и Николе Тесле[25] досталось по целой площади. Есть в Дрвенграде шуточная тюрьма, за решетку которой Кустурица «посадил» американского президента Джорджа Буша-младшего и генерального секретаря НАТО Хавьера Солану, наказав их таким образом за бомбардировку Югославии; есть кладбище плохих кинофильмов, тоже по персональному выбору главного гробовщика. Каждую зиму хозяин Дрвенграда, используя связи в гламурном и политическом мирах, организует в своем селе фестиваль Küstendorf — мероприятие антикоммерческого характера, без всяких красных дорожек. Победителю конкурса короткометражек вручают приз «Золотое яйцо». Так Кустурица воюет против глобализма и мирового капитала, одновременно продвигая идеи «зеленого мира», сербства и всеобщего равенства в хаосе.
Вслед за селом из дерева настала очередь Каменграда: от лесов Златибора до Вишеграда всего-то около 20 километров. Новое идеологическое строительство, прицельно посвященное Иво Андричу, Кустурица затеял на лужайке чуть ниже османского моста по течению Дрины, там, где в нее впадает небыстрый Рзав. Этот поросший ореховыми деревьями Мезалинский луг на стрелке прежде, до появления вишеградской гидроэлектростанции, заливало при каждом наводнении, но с конца 1980-х ситуация изменилась. Это предприятие Кустурицы на паях с боснийской Республикой Сербской оказалось поосновательнее — целый квартал на полсотни строений, с муниципалитетом, театром-кинотеатром, гуманитарным институтом, храмом Святого Князя Лазаря, памятниками и рынком, музеем и художественной галереей, гимназией и Академией искусств, даже с небольшими яхт-клубом и пристанью. Прекрасный мраморный и гранитный город-солнце, ослепительный и жаркий летним днем, торжественный и грамотно подсвеченный ночью, так, чтобы православный купол эффектно смотрелся на фоне османского моста. Храм этот не простой, а специальный, он чтит славу главного героя Косовской битвы. В последние годы именно сюда, а не на древнее поле брани, не к Газиместану, собираются на торжественное богомолье сербская номенклатура и патриотическая общественность, поскольку доступ в Косово теперь затруднен. Чуть сместился и фокус политической мифологии: наряду с косовскими мотивами зазвучал мотив сербской Боснии как важного национального бастиона, нуждающегося в вечной обороне.
В газетах писали, что Кустурица собирался снимать в Андричграде — ну что же еще? — экранизацию «Моста на Дрине». Еще интересно, что официальное открытие «города в городе» состоялось 28 июня 2014 года, точно в столетнюю годовщину «сараевского убийства», очевидно, как знак памяти сербского героя и тираноборца Гаврило Принципа. Иво Андрич был, листаю биографию писателя, товарищем Принципа по борьбе. В бытность студентом в Загребе, Вене и Кракове Андрич тоже состоял в революционном движении Млада Босна, хотя до поры до времени следил за деятельностью бомбистов из комфортного далека. По возвращении в Австро-Венгрию он был схвачен полицией и почти до конца Первой мировой войны томился то в тюрьме, то под домашним арестом.
Свой роман Андрич, в молодости практиковавшийся в сочинении стихов и эссе, создал три десятилетия спустя, и нет в этой книге ни пафоса, ни гордости, ни величия победы. Потому что война — сербские артиллеристы и австро-венгерские минеры — искалечила вишеградский мост и безвозвратно разрушила с таким знанием дела описанный Андричем вишеградский мир, эта война, как и любая другая, никому не принесла счастья, так чему же тут радоваться? «Хищный зверь, живущий в человеке и не смеющий обнаруживать себя, пока не устранены преграды добрых обычаев и законы, вырвался на волю» — вот что страшного случилось на Балканах в 1914-м, в начале 1940-х и в начале 1990-х, и не стоит, право дело, назначать праздники на дни скорбных памятных дат.
Мне довелось прочитать дюжину-другую книг о Первой мировой, обойти в разных странах пять или десять посвященных этой войне музейных экспозиций, посидеть над историческими трудами в нескольких европейских библиотеках, посетить поля некоторых битв и написать пару текстов о Гаврило Принципе. Общепризнано, что совершенное в Сараеве во имя южнославянского освобождения от австро-венгерской тирании убийство не было причиной Великой войны, но только дало формальный повод для ее начала; если бы не случился этот австро-сербский кризис, произошел бы какой-то другой, и всемирная история вряд ли повернула бы в 1914-м на иной путь.
Всякий раз, когда определенным образом складывались мои поездки по Европе (я бывал в Сараеве у братской могилы видовданских героев, куда перенесены останки террориста, и в его тюремной камере в крепости Терезин в Чехии, и даже на его родине в селе Обльяй на краю боснийской географии) или когда литературные исследования сталкивали меня с фигурой Принципа, я почему-то думал о том, каким тщедушным и несчастным неудачником был этот голубоглазый паренек с редкой для сербского простолюдина фамилией (искаженное ит. principe — «принц»). Такие обычно оказываются безобидными, пусть и злобными, но это, выходит, не тот случай.
Судебный процесс над террористами Mlada Bosna. Гаврило Принцип — в центре в первом ряду. 5 декабря 1914 года. Фото из книги Воислава Богичевича «Сараевское покушение» (1954 год)
Принципа на протяжении всей его 23-летней жизни, полагаю, преследовал комплекс слабости, даже имя свое он обрел не по воле родителей, а по настоянию приходского попа, который посчитал, что архангел Гавриил укроет крылом хилого младенца от смерти. Один из девяти детей сельского почтальона, Гаврило выжил. Из гимназии в Сараеве его исключили по политическим причинам — юноша рано проникся идеями славянского национализма, участвовал в антиправительственных демонстрациях и как-то раз даже получил от конного жандарма удар саблей плашмя. Школу он в итоге окончил в Белграде, однако на балканскую войну в сербский добровольческий отряд его не взяли из-за маленького роста и субтильного сложения. Но и доходяга хочет стать героем: Принцип читал сочинения русских анархистов, упражнялся в пулевой стрельбе и бомбометании и тренировал твердость характера, которой ему хватило и в решительный момент, чтобы совершить точные выстрелы в своих врагов, и позднее, чтобы не изменить убеждениям во время суда и тюремного заключения. Своих товарищей Принцип не выдал, хотя в итоге шестерых из семерых террористов все равно поймали.
Покушение на Франца Фердинанда (случайной жертвой стала и супруга эрцгерцога) со страниц мемуаров и исторических исследований предстает чередой несообразностей, а удачный для террористов исход операции кажется случайностью. История этого преступления выглядит абсурдистской трагикомедией, прямо-таки мешаниной ужаса и нелепостей. Организаторы визита австро-венгерского престолонаследника в Сараево проявили вопиющую неспособность обеспечить безопасность высокого гостя: губернатор Боснии и Герцеговины забыл проинформировать шофера-чеха об изменении маршрута кортежа, что сделало неминуемым его случайное столкновение с атентатором; в роковой момент, как раз у Латинского моста, автомобильный двигатель заглох, так что Принцип получил возможность стрелять с расстояния полутора метров. Эрцгерцогу преступник попал в шейную артерию, а его супруге случайно пустил пулю в живот. Исполнители таракта не смогли сдержать клятву смерти и совершить самоубийство на месте своего подвига, чтобы унести в могилу тайну его организации: «просроченные» капсулы с цианидом вызвали лишь рвоту, Миляцка, в которой надлежало утопиться, была слишком мелкой, попытки застрелиться оказались тщетными.