Свободолюбивый миф имеет под собой некоторые реальные основания, один из братьев, уверяют историки, все же существовал в действительности. Боснийская Краина — территория этнической и религиозной чересполосицы, воплощение многонародных Балкан со всеми их вековыми традициями консервативной общинности, гордого упрямства и тяги к недостижимой справедливости. Об этих качествах интересно импровизировал в своей увидевший свет в 1901 году книге странствий русский этнограф Алексей Харузин: «Национальная стойкость до того характерна для Босны-Герцеговины в течение всей ее жизни, что ее нельзя не отметить. Стойкость эта, конечно, не исключала известной эволюции: страна изменялась, приобретала в известном смысле новую физиономию, но, усвоив себе раз, хотя и с трудом, что-либо, страна на этом стояла, готовая жертвовать даже жизнью». В 1878 году местные сербы и мусульмане (сообща) дольше всех с ружьями и вилами в руках сопротивлялись в Боснийской Краине австро-венгерскому вторжению. Задолго до окончания Второй мировой войны здесь возник свободный от оккупации партизанский край, Республика Бихач. В Бихаче созвали первую сессию Антифашистского вече народного освобождения Югославии, то есть в этих краях созданы предпосылки для образования «государства Тито»[31]. Но уже весной 1950 года местные крестьяне, измученные насильственной коллективизацией, подняли восстание против новой народной власти (единственное в послевоенной коммунистической Европе). Цазинский бунт коммунисты подавили, его зачинщиков расстреляли.
Этот видный военачальник и борец за автономию от султанской власти родился в 1802 году на севере Боснии, в городе Градачац, известном отборными сливами. Боснийский пашалык был издавна поделен на четыре десятка капетаний, полувоенных административных единиц с функциями охраны границы. Капетанией Градачац с середины XVIII века управляла знатная семья Градашчевич. Приняв полномочия капетана в 1821 году (после того как его старшего брата отравил политический соперник), Хусейн, получивший хорошее для своего времени образование, проявил качества неплохого администратора. Он деятельно занялся гражданскими проектами: в Градачаце были построены красивая мечеть Хусейния, высокая часовая башня, завершено возведение крепости. Капетан Хусейн отличался религиозной толерантностью, дозволял открытие католических школ и православных храмов. Развернутые во второй половине 1820-х годов султаном Махмудом II модернизационные реформы, угрожавшие привилегиям местной военной аристократии, вызвали в Боснии сильное раздражение. С большим недовольством были встречены роспуск корпуса янычаров и поражение империи в очередной войне с Россией, за которым последовало подтверждение автономии Сербского княжества. Выразителем этих фрустраций и лидером так называемого Великого боснийского восстания (1831–1833) стал авторитетный капетан Градашчевич. Сияние османского полумесяца тускнело: войско Градашчевича, примерно на треть состоявшее из христиан, весной и летом 1831 года одержало несколько побед над полками султанских наместников Намика-паши и Решида Мехмеда-паши. Восставшие выдвинули требования о внутреннем самоуправлении области в обмен на регулярную выплату дани султану, капетана Хусейна объявили визирем Боснии и учредили в городе Травник диван — правительственный совет. Войска мятежников были разбиты только через год. Причиной поражения историки считают то обстоятельство, что восстание из тактических соображений не поддержали герцеговские капетании, выступившие на стороне султана. Градашчевич бежал в австрийские владения, где несколько месяцев, пребывая в статусе почетного пленника, выговаривал себе выгодные условия капитуляции. В конце 1832 года он получил фирман о помиловании и по приказу султана вместе с семьей обосновался в столице империи. Через два года Хусейн скончался: по одной версии, от холеры, по другой — был отравлен. Хусейн-капетан Градашчевич, Zmaj od Bosne, числится среди главных героев и мучеников боснийского фольклора.
Семейная пара евреев-сефардов из Сараева в традиционных костюмах. Фото. 1900 год. Исторический музей, Сараево
Путешествие по северо-западу Боснии и Герцеговины — вообще-то небольшой страны площадью едва с Воронежскую область — прекрасно демонстрирует, что такое балканская провинция. В паре десятков километров от больших городов ты оказываешься в живописном полузаброшенном краю, как сказали бы англичане, in the middle of nowhere, «в центре пустоты». Эта пустота, кажется мнительному иностранцу, населена обрядами и легендами. В густой боснийской пустоте прекрасная Айкуна наполняет пузатый кувшин-ибрик водой из чудесного колодца, а крылатый вороной конь уносит сказочного героя Муйо Хрньицу высоко в небеса.
Велика-Кладуша не слишком велика: полдюжины аккуратных мечетей, шопинг-молл, один-другой супермаркет сети Bingo, пищеточки с говорящими названиями Hurma, Napoleon, Mustang; на холме над ручьем Грабарска — бывший старый замок, а теперь новодельный отель Stari Grad, который я помню брошенным и разграбленным, со вздувшимися трескучими полами. Грабарска неторопливо журчит себе на север, по направлению к цивилизации, впадая в тихую речку Кладушницу, а Кладушница впадает в речку пошире, Глину, а Глина впадает в Купу, а Купа впадает в Саву, а Сава где-то совсем далеко впадает в Дунай, а уж Дунай на самом краю балканской географии впадает в Черное море, чтобы в нем без следа раствориться. Через все эти реки люди перебрасывали мосты, чтобы, как подметил Иво Андрич, соединились разные берега.
Партизаны в Бихаче у храма Святого Антония Падуанского. Фото. 1942 год
В неполноводную Грабарску вообще ничего не впадает, однако город с населением в 7 тысяч человек, который этот ручей обнимает с юга и востока, на своем веку успел даже побыть государственной столицей. В 1993 году, посередине войны, удачливый бизнесмен, директор передового сельскохозяйственного комбината Agrokomerc Фикрет Абдич провозгласил в Кладуше Республику Западная Босния. Шесть пехотных бригад автономистов — в ситуативном союзе с Хорватией и боснийскими сербами — воевали против сараевского правительства. Это единственный эпизод в череде югославских конфликтов, когда одни мусульмане сражались против других, причем ни толкование веры, ни толкование прошлого их не разделяло — их развела политичесая лояльность. Отбыв после войны свой тюремный срок, Абдич, новый Zmaj od Bosne, вернулся в политику и занял пост мэра Велика-Кладуши. Кое-кто из бойцов его армии отсидел свое, другие уехали в эмиграцию, а те, кто остался, приравнены в правах к другим ветеранам сопротивления.
Ручей Грабарска хрустально-чист и совсем неширок. Его легко засунуть в бетонную трубу, через его русло можно запросто построить эстакаду, через него совсем несложно перекинуть мост. Но Велика-Кладуша все равно не убереглась от войны.
5СрбиjaСлавянское зеркало
Жизнь моя!
Ты недосказанная правда
или фильм из прошлого столетья,
недосмотренный,
но с предсказуемым сюжетом.
Разница меж небылью и былью,
меж тем, чего на свете нет и что незримо, —
во мне, внутри, все тоньше эта грань[32].
На протяжении всего XIX века сербы являли соседним народам пример упорной и последовательной, кровавой и изматывающей битвы за восстановление своей государственности. Сербия, скажу метафорически, предстала словно бы чудесным зеркалом, в которое всем южным славянам следовало глядеться, чтобы распознать и свое счастливое будущее. Опыт двух ожесточенных восстаний (1804–1813 и 1815 годов) против османской деспотии; политическая, дипломатическая и долгими эпизодами вооруженная борьба за превращение отдаленного от столицы султанов пашалыка в самоуправляемое княжество, итогом которой в 1867 году стало изгнание из Белграда чужеземного гарнизона; наконец, завоевание еще через десятилетие полной независимости и превращение княжества в королевство — все это сделало сербские земли естественным претендентом на роль центра южнославянского объединения.
В Белграде, в 1841 году после паузы в 400 лет возвратившем себе столичный статус, формулу интеграции чаще всего представляли механическим процессом сложения населенных сербами территорий (или тех территорий, которые сербы считали «исторически своими») и, по возможности, присоединения к тому, что получится, окрестных, причем не только южнославянских, земель. К такой формуле в конечном счете сводились сербские национальные программы позапрошлого века — от «Плана» (Начертаније) Илии Гарашанина до геополитических построений Николы Пашича. Как раз Пашичу приписывают яркую фразу: «Сербы — маленький народ, но более великого от Константинополя до Вены нет». Сербская повестка периодически входила во взаимодействие с другими концепциями южнославянского федерализма, братства и единства, но не была им тождественна и далеко не всегда и не во всем с ними совпадала.
Когда дело дошло до воплощения по-разному понимавшейся в разных краях Балкан перспективы объединения в политическую действительность, выяснилось, что Сербия обладает перед соседями решающими преимуществами. Эти преимущества были множественными, в одном абзаце всё и не перечислить: выстраданный ценою гибели сотен тысяч статус победителя в Первой мировой войне; «домашняя» монархическая династия; обученный управленческий аппарат; закаленная в сражениях армия, готовая, когда ей прикажут, выдвинуться на новые границы; какой-никакой опыт парламентаризма; полноформатная образовательная система. К этому добавлялись, что немаловажно, устоявшийся набор идеологических институтов и символов — и собственная научная школа с выверенными интерпретациями про