Политической самостоятельности от османов Черногория добилась 300 лет спустя — в 1796 году, после битв у Мартиничей и при Крусах. Выплата дани прекратилась. Четыре или шесть тысяч славянских бойцов дважды победили многократно превосходившее их по численности войско Махмуд-паши Бушатлии, разбили в буквальном смысле слова наголову: череп османского военачальника выставлен трофеем в монастыре Цетине[36]. Гористый овал размером примерно 70 на 30 километров вокруг монастыря, дважды дотла сожженного врагами, но поднятого из пепелища братией и людом православным, Стара Црна Гора, превратился в ядро будущих страны и нации, и идеи сербства были здесь неотделимы от понятия черногорской родины.
Ярослав Чермак. «Черногорские беженцы времен черногорско-турецкой войны». 1877 год
Чешский балканист Франтишек Шистек, автор толковой монографии по истории Черногории, отыскал удачный образ для характеристики местной самоидентификации — концентрические круги, наложенные один на другой: жители этих краев ощущали себя прежде всего черногорцами, потом сербами (православными), а если говорить шире, то южными славянами и славянами вообще. При этом постоянные контакты между сербами из Сербии и черногорцами установились довольно поздно, а отношения не всегда складывались благоприятно. Это было прежде всего соперничество: черногорцы видели себя главными свободными от Османов жителями Балкан, потому что якобы больше других страдали во имя независимости. Со временем сказался решающий перевес Сербии — демографический, военный, экономический, научный. Общая граница между двумя государствами возникла только в 1913 году. Объединительные планы до поры до времени сводились к поискам моделей совместного царствования разных династий и определения справедливой очереди престолонаследия, пока Сербия не воспользовалась политической ситуацией и, выражаясь циничным современным языком, не отжала у черногорцев независимость. В Белграде сочли, что, сыграв важную роль в антиосманском сопротивлении, Черногория выполнила самостоятельную историческую миссию.
Свободная территория черных гор складывалась как теократическая монархия. Управлявший с 1697 года Цетинской митрополией, а потом и княжеством род Петровичей-Негошей соединял в своих руках бразды и светской, и духовной власти. Поскольку монахам полагалось быть бездетными, полномочия передавали от дяди к племяннику. Православная церковь оставалась главным черногорским феодалом, владея практически всеми пригодными для обработки земельными участками. Церковь выступала хранительницей традиций и единственной просветительницей, кого следует, карала, кого хотела, миловала. Крест православный встречал каждого обитателя черных гор при появлении на этом свете и каждого провожал на тот; для многих поколений крест представлял собой ключевой символ бытия, символ малой родины и символ мира как глобальной человеческой общины. Так и сказано в местной патриотической поэме: «Мир, вставай за крест!»
Петровичи-Негоши настойчиво добивались расширения своих земель. Постепенно к Старой Черногории присоединили прилегающие к Цетине с севера земли, Брда (серб. «горы»), потом районы Черногорской Герцеговины с центром в Никшиче, а позже и нынешнее Черногорское Приморье. Еще столетие с небольшим назад демографы регулярно подсчитывали домохозяйства, управлявшиеся черногорскими племенами. Каждое (этнограф Йован Цвиич классифицировал в начале XX века 46 племен) собиралось из братств-кланов, членов которых связывали пусть отдаленные, но родственные узы по мужской линии. До начала XX столетия, когда передвижение современных армий и развитие инфраструктуры принесло дыхание глобального мира и в эти труднодоступные балканские края, братства и племена оставались важными институтами самоуправления.
Один из исторически значимых черногорских вождей — воевода племени кучи Марко Мильянов Попович Дрекалович. Он отважно сражался с завоевателями, после победы над османами стал первым градоначальником Подгорицы, а потом, уже зрелым мужчиной, научился грамоте и сочинил несколько занимательных в этнографическом отношении книг: «Примеры человечности и геройства», «Жизнь и обычаи албанцев», «Кое-что о братоножичах». Братоножичи, белопавличи, васоевичи, морачане, пиперы, ровцы и прочие, как кажется, существуют и поныне. Влияние братств заметно не только в звучании фамилий и режиме бытового протежирования, оно сказывается и на схемах распределения финансовых потоков, отчасти даже на некоторых действиях черногорской власти; идентификация «свой — чужой» в этой стране не обязательно связана с идеологическими предпочтениями. Об общественной роли племен и братств вам, может быть, расскажут в дружеской беседе, но в интервью прессе ни один политик так ставить вопрос не согласится: принято считать, что в Черногории завершено формирование — по гражданскому принципу — современной политической нации; иначе, говорят, не было бы у нас своих страны и языка.
Воевода Марко Мильянов. Фото. Не ранее 1901 года
После русско-турецкой войны 1877–1878 годов Черногория получила международное признание, приросла Подгорицей (теперешней столицей, в которой к началу XXI века собрана треть населения страны, составляющего 620 тысяч человек). Государство из крошечного превратилось в маленькое. В 1906 году князь Никола I распорядился ввести в обращение собственную валюту, перпер, позаимствовав название денежной единицы у Византии. Национальный банк в Черногории так и не появился, эмиссией занималось министерство финансов, и казна наполнялась не столько из собственных доходов, сколько из русских субсидий и занятых у австро-венгерских банков средств. К 1900 году, например, Цетине задолжало Вене сумму, почти пятикратно превышавшую государственный бюджет.
На темы добродетельной черногорской скромности в ту пору эффектно пошутила европейская культура: в Вене с шумным успехом прошла премьера оперетты Франца Легара «Веселая вдова», действие которой разворачивалось в вымышленном балканском княжестве Понтеведро. Остроумный австро-венгерский композитор адаптировал комедию французского драматурга Анри Мельяка, присвоив его персонажам многозначительно славянские имена — граф Данило Данилович, барон Мирко Зета, секретарь посольства Негуш. Все они решают задачу государственной важности, ведь если веселая вдова богатого банкира Ганна Главари выйдет замуж за иностранца, то ее состояние, существенная часть национального богатства, уплывет из княжества: «Наша маленькая родина может обанкротиться!» Легковесная музыкальная пьеса с любовными авантюрами, переодеваниями и счастливым финалом произвела фурор в театральных кругах, но сопровождалась демонстрациями протеста обучавшихся в Вене южнославянских студентов. Князь Никола Петрович-Негош усмотрел в насмешливой оперетте оскорбление горской гордости и представления «Веселой вдовы» в своих пределах запретил. В Цетине тогда уже существовал театр, но, в общем, его репертуар от цензуры не сильно пострадал, — здесь исполняли написанную самим Николой стихотворную драму «Балканская царевна».
Студент Белградского университета, выходец из черногорского села Подбишче, Милован Джилас присоединился к коммунистическому движению в 1932 году, едва отметив 20-летие. Вскоре на три года попал в тюрьму, в заключении перевел на сербскохорватский язык несколько романов Максима Горького. В 1938-м стал членом Центрального комитета Коммунистической партии Югославии. Выполнял важные партийные задания, занимался отправкой югославских добровольцев на гражданскую войну в Испанию. Вторую мировую начал организатором партизанской борьбы в Черногории, продолжал главным редактором партийной газеты Borba, закончил генерал-лейтенантом, руководителем влиятельного Управления агитации и пропаганды и, что много важнее, любимцем маршала Тито. В первом социалистическом правительстве получил пост министра по вопросам Черногории, одновременно занимаясь публицистикой, развитием марксистской идеологии и теорией черногорской национальной самобытности. Считается, что именно Джилас выстраивал идейную линию Югославии во время конфликта Тито и Сталина. В начале 1950-х годов Джилас, высокий харизматичный красавец, слыл вторым (и самым популярным) человеком в партии и возможным преемником главы государства. Именно по его предложению компартия сменила название на более неформальное — Союз коммунистов Югославии. В декабре 1953 года Джилас занял пост председателя югославского парламента, однако удержался в этом кресле всего три недели. К началу 1954-го он опубликовал в белградской печати полтора десятка статей о путях развития югославского социализма, в которых осудил сформировавшийся в стране слой партийной номенклатуры, выступил против бюрократии, за бóльшую независимость печати и судебной системы, поставив всем этим под сомнение святое — методы руководства Иосипа Броза. Джиласа немедленно лишили всех партийных постов, о нем перестали говорить как о «самом великом черногорце XX века». Он подал заявление о выходе из партии и продолжал критиковать систему. За «враждебную пропаганду» бунтовщику сначала присудили условный срок, а в 1956 году отправили за решетку. В 1957-м на Западе был опубликован политический бестселлер Милована Джиласа «Новый класс: анализ коммунистической системы», изданный к настоящему моменту на 40 языках тиражом в 3 миллиона экземпляров. Джиласу добавили еще семь лет тюрьмы, в заключении он, по обыкновению, занимался литературным творчеством, перевел «Потерянный рай» Джона Мильтона (как гласит предание, делая записки на рулонах туалетной бумаги). В 1962 году, снова за рубежами Югославии, вышла еще одна яркая работа Джиласа, политический мемуар «Разговоры со Сталиным». Диссидента амнистировали в 1966 году, но не вернули ему гражданские права, а из наград оставили только советский орден Кутузова. До конца жизни — Джилас скончался в 1995-м — он занимался публицистикой, возвращаясь к общественной деятельности по мере ослабления коммунистической системы. В 1988 году был снят запрет на издание его книг в Югославии. Джилас — самый высокопоставленный политик из стран Восточного блока, бросивший вызов вскормившей его системе.