ПУТИ-ДОРОГИ ДИПКУРЬЕРА УРАСОВА
СТРАНИЦЫ ИЗ БИОГРАФИИ
В декабре 1906 года пермское полицейское управление было потрясено чрезвычайным происшествием: ночью на Большой Ямской улице у полицейского Еропкина неизвестные срезали револьвер. Даже сам Еропкин не мог толком объяснить, как он лишился «смит-вессона».
А дело было вот как: двое парней, входивших в состав боевой патрульной дружины большевиков, угостили озябшего Еропкина папиросами собственного изготовления. Папиросы были начинены снотворным. Когда блюститель порядка захрапел, парни спокойно перерезали ремни.
Одним из дружинников был Владимир Урасов. Тогда ему едва исполнилось шестнадцать. Но он, сын сапожника, ученик слесаря судоремонтного завода, уже был сознательным пролетарским бойцом. В том девятьсот шестом году Владимир стал членом Российской социал— демократической рабочей партии.
Школу Владимир посещал всего пять зим: нужда заставила пойти работать. Однако учёба продолжалась: более трудная, более сложная. Старшие товарищи по партии передавали свой опыт конспирации, показывали, как делать фитильные бомбы — «македонки», учили сооружать баррикады, советовали, как держаться на допросах…
Год 1907-й. Январь. В городском театре идёт спектакль. И вдруг откуда-то сверху полетели, мягко шелестя, белые листки. Листовки! Большевистские листовки! В зале экстренно зажгли свет. Полицейские бросились на галёрку — оттуда летела «крамола». Хватали всех подозрительных. Так Урасов был впервые арестован. Это он бросал листовки. Под его сиденьем нашли одну. Сочли достаточной уликой — ведь парень уже был на заметке у жандармов. В участке всех обыскивали. Владимир постарался оказаться в числе последних. Подошёл к полицейскому, распахнул пальто: «Ищите». Тот уже устал, сунул ладони в нижние карманы, махнул: «Проходи». А во внутреннем боковом кармане у дружинника был пистолет! Не обнаружили!
Потом суд. Семнадцатилетний парень выслушал первый приговор — ссылка на два года в Вологодскую губернию. Члены РСДРП, попавшие в далёкий Вельск, не сидели сложа руки — изучали политэкономию, исторический материализм, слушали лекции по истории культуры.
Урасова, возвратившегося из ссылки, нигде не принимали на работу — неблагонадёжен! Стал сапожничать вместе с отцом. Чувствовал: вот-вот снова арестуют, Решил: поеду в Петербург. Паспорт на чужое имя и адреса явок были получены в Вельске. Но прежде чем покинуть Пермь, нужно надёжно спрятать оружие и взрывчатку, которые он хранил. Поговорил с верным товарищем — Иваном Мотыревым: «Возьмёшь?» — «Схороню». Почистил, смазал винтовки, револьверы, упаковал динамит. Тёмная августовская ночь. Парни несут револьверы и динамит. Идут осторожно, прислушиваются, осматриваются. Кажется, никто не заметил. Пошли второй раз — с динамитом и винтовками. Тишина. И вдруг окрик: «Стой! Кто идёт?» Владимир вскинул винтовку и уже хотел было дослать патрон в ствол, но Иван остановил: «Володя, ведь мы окружены».
Действительно, со всех сторон были полицейские…
Тюрьма. Допросы. Мучительные думы: «Выследили шпики или выдал провокатор? Ведь мы с Иваном действовали очень осторожно». (Только через двенадцать лет найден был ответ в архивах охранки: выдал пробравшийся в боевую дружину провокатор по кличке «Чистое сердце».) Наконец суд. Приговор — ссылка в Якутию. На плечах повис поношенный суконный халат с жёлтым «бубновым тузом» на спине.
Долгий зимний путь в насквозь промороженный Верхоянск. Пешком, на лошадях, на оленях. Холод пронизывал до костей. Когда подъезжали к юрте-станку, не могли слезть с нарт. Конвойные казаки брали ссыльных под руки и волокли в юрту. В ссылке уже были товарищи по партии. Там Владимир познакомился с Емельяном Ярославским. Многому научился девятнадцатилетний Урасов у Ярославского и других большевиков.
…1913 год. Урасов снова в Перми: амнистия позволила вернуться домой. И почти сразу же Владимира призвали в армию. Командир полка сам осматривал новобранцев и на груди каждого ставил мелом цифру: в какую роту. Владимир попал в первую — образцовую. Знал бы полковник, куда определил большевика! Утомительная строевая муштра. Подпрапорщик однажды столько командовал «кругом», что все попадали. Остался стоять только Урасов. Но у него голова кружилась. «Кругом!» В ответ неожиданное, дерзкое: «А я не хочу!» Подпрапорщик выхватил клинок, но солдат его опередил — сдавил горло словно железом. Был бы конец извергу, если б дневальный — тоже большевик — не окликнул: «Товарищ Урасов, остановись!» От слова «товарищ» опомнился Владимир, разжал пальцы. За такое несдобровать солдату, но — удивительное дело — командир роты замял этот случай.
Может быть, потому, что знал: подпрапорщик — подлец и истязатель; может быть, потому, что полк уходил на фронт, что все солдаты уважали Урасова за смелость и справедливость.
… Бои на волынской земле. Первым был убит подпрапорщик — своими же. Полк вёл тяжёлые бои, обороняясь от венгерской пехоты и австрийских улан. Офицеры командовали неумело и трусливо. Роты беспорядочно отступали. Случайно встретившийся ротный писарь сказал Урасову: «Командир полка приказал отдать тебя военно-полевому суду — будто за подстрекательство к убийству подпрапорщика».
Но приказ остался невыполненным: продолжалось беспорядочное отступление. Под селом Посады всю роту, в которой находился Урасов, взяли в плен австрийские уланы.
… Начинается новая страница в биографии Урасова. Лагеря военнопленных в Эстергоме, Шомории. И в плену Владимир действовал как большевик. Он был среди тех, кто в лагере создал партийную организацию, объединял пленных, протестовал против использования их на военных заводах, устраивал побеги.
Осень 1918 года. Австро-Венгерская габсбургская империя развалилась. Прибывший нелегально в Венгрию Бела Кун и другие его соратники создают компартию. Но пока она действует в подполье.
В те дни Бела Кун поручает Владимиру Урасову и Эрне Зайлеру найти типографию для печатания газеты — органа компартии. Название уже было — «Вёрёш уйшаг», что значит «Красная газета». И статьи тоже написаны для первого номера. Но ещё никто не знал, где же удастся набрать и напечатать газету.
Владимир и Эрне рыскали по Будапешту, расспрашивали товарищей. Задача не из лёгких: сделать всё так, чтобы власти не пронюхали. Наконец типографию нашли. Она была удобна тем, что находилась вдали от центра и — что самое важное — была полузаброшена, выполняла лишь мелкие, случайные заказы. Полиция, вероятно, забыла о её существовании.
Показали Бела Куну. Он одобрил место, но остался недоволен печатной машиной: уж очень стара. Время было дорого — начали делать газету. С трудом собрали шрифты, долго набирали и верстали. Самым сложным оказалось печатание: очень тяжело было крутить маховик. Становились к нему по очереди, в том числе и Бела Кун. Все устали. Бела Кун предложил позвать русских товарищей — бывших военнопленных. Урасов привёл пятерых. Но и это мало помогало. А завтра должна быть газета! Во что бы то ни стало!
Тогда Бела Кун решил рискнуть: печатать «Вёрёш уйшаг» в другой типографии, в центре города. Её хозяин был человеком прогрессивно настроенным. Правда, полиция там ближе. Но ведь бывало же так, когда коммунисты действовали под самым носом у полиции…
Урасов снова бежит к своим, русским. На этот раз он ищет знакомого — Мишку. Тот работал по найму ломовым извозчиком.
Вечером матрицы погружены на повозку, привезены на новое место. За ночь нужно отпечатать весь тираж. Здесь дело пошло быстрее.
Совсем поздно, часа в четыре, раздался стук в дверь. Тревога! Кто там? Посмотрели в окно: Бела Кун. Отлегло от сердца.
— Как дела? Успеете к утру? Молодцы.
Взгляд Куна упал на стол: там матово лоснился чёрный «фроммер». Он лежал наготове, под рукой у венгра Мандика.
Бела Кун забрал пистолет: «Лишнее. Так можно всё испортить».
В это утро Будапешт читал первый номер коммунистической «Вёрёш уйшаг».
РАЗВЯЖЕМ ЛИ ЯЗЫК ХОЗЯИНУ?
В самом начале декабря 1918 года Бела Кун вызвал Урасова:
— Посылаем тебя в Москву. Так как время смутное, с тобой поедет Лайош Немети — он знает дорогу, недавно пробрался из России в Будапешт.
В сущности, уже тогда и начал Урасов дипкурьерскую работу. Он стал курьером двух революций — венгерской и русской. А то, что он пока не имел дипломатического паспорта, делало его дороги ещё тревожней, рискованней.
И вот русский и венгр в пути. Поездами добрались до Брест-Литовска.
Здесь Владимир и Лайош не очень торопились выходить из поезда. Они покинули вагон, когда на перроне оказалась, по крайней мере, половина пассажиров — в большой толпе легче остаться незамеченными.
До сих пор власти были польские, друзья успели освоиться с польскими порядками. Но в Брест-Литовске уже немецкая комендатура, отсюда путь на восток лежал по территории, занятой германской армией. Что творится в этих местах — неизвестно. Поэтому решили: остановиться на день-два, осмотреться, выяснить обстановку.
В вокзальных воротах у выхода в город маячили два солдата. Издали были видны их островерхие каски, холодно отсвечивали на винтовках плоские штыки-ножи. Солдаты ощупывали глазами пассажиров — возбуждённых, толкающихся, несущих баулы, чемоданы, круглые картонные коробки… Владимир и Лайош втолкнулись в самую середину людского потока. При этом пришлось чувствительно задеть локтями двух панов, которые разразились ругательствами. Владимир промолчал, пропустил панов вперёд, а сам с Немети — за ними, за их толстыми спинами. Солдаты остались позади.
«Пронесло!»
Широкая улица вела к центру города. Зашагали не торопясь, солидно.
— В отель? — спросил Немети.
— Нет, там шпиков полно — схватят. Давай поищем постоялый двор где-нибудь на окраине.
Свернули в переулок.
Где же находится постоялый двор?
Владимир всматривался в редких прохожих. Завернули ещё в один переулок. Навстречу медленно идёт пожилая женщина с двумя полными вёдрами. В вёдрах — по деревянной дощечке, чтобы вода не расплескалась.