Баллада о Любви — страница 25 из 30

          Вязнут лошади по стремена,

          Но влекут меня сонной державою,

          Что раскисла, опухла от сна.

          Словно семь богатых лун

          На пути моем встает —

          То птица Гамаюн

          Надежду подает!

Душу, сбитую утратами да тратами,

Душу, стертую перекатами, —

Если до крови лоскут истончал, —

Залатаю золотыми я заплатами —

Чтобы чаще Господь замечал!

1975

«Наши помехи — эпохе под стать…»

Наши помехи — эпохе под стать,

Все наши страхи — причинны.

Очень собаки нам стали мешать,

Эти бездомные псины.

Бред, говоришь? Но — судить потерпи,

Не обойдешься без бредней.

Что говорить — на надежной цепи

Пес несравненно безвредней.

Право, с ума посходили не все —

Это не бредни, не басни:

Если хороший ошейник на псе —

Это и псу безопасней.

Едешь хозяином ты вдоль земли —

Скажем, в Великие Луки, —

А под колеса снуют кобели

И попадаются суки.

Их на дороге, размазавши в слизь,

Что вы за чушь создадите?

Вы поощряете сюрреализм,

Милый товарищ водитель!

Дрожь проберет от такого пятна!

Дворников следом когорты

Будут весь день соскребать с полотна

Мрачные те натюрморты.

Пса без намордника чуть раздразни, —

Он только челюстью лязгни! —

Вот и кончай свои грешные дни

В приступе водобоязни!

Не напасутся и тоненьких свеч —

За упокой — наши дьяки…

Все же намордник прекрасная вещь,

Ежели он на собаке.

Мы и собаки — легли на весы,

Всем нам спокойствия нету,

Если бездомные шалые псы

Бродят свободно по свету.

И кругозор крайне узок у вас,

Если вас цирк не пленяет:

Пляшут собачки под музыку вальс —

Прямо слеза прошибает!

Гордо ступают, вселяя испуг,

Страшные пасти раззявив, —

Будто у них даже больше заслуг,

Нежели чем у хозяев.

Этих собак не заманишь во двор —

Им отдохнуть бы, поспать бы…

Стыд просто им и семейный позор —

Эти собачие свадьбы!

Или на выставке псы, например,

Даже хватают медали.

Пусть не за доблесть, а за экстерьер,

Но награждают — беда ли?

Эти хозяева славно живут,

Не получая получку, —

Слышал, огромные деньги гребут

За… извините — за случку.

Значит, к чему это я говорю,

Что мне, седому, неймется?

Очень я, граждане, благодарю

Всех, кто решили бороться.

Вон, притаившись в ночные часы,

Из подворотен укромных

Лают в свое удовольствие псы —

Не приручить их, никчемных.

Надо с бездомностью этой кончать,

С неприрученностью — тоже.

Слава же собаководам, качать!..

Боже! Прости меня, Боже!

Некуда деться бездомному псу?

Места не хватит собакам?

Это — при том, что мы строим вовсю,

С невероятным размахом?!

1972

Две судьбы

Жил я славно в первой трети

Двадцать лет на белом свете —

                                                      по учению,

Жил безбедно и при деле,

Плыл, куда глаза глядели, —

                                                  по течению.

Заскрипит ли в повороте,

Затрещит в водовороте —

                                            я не слушаю,

То разуюсь, то обуюсь,

На себя в воде любуюсь, —

                                                брагу кушаю.

И пока я наслаждался,

Пал туман и оказался

                                      в гиблом месте я, —

И огромная старуха

Хохотнула прямо в ухо,

                                         злая бестия.

Я кричу — не слышу крика,

Не вяжу от страха лыка,

                                          вижу плохо я,

На ветру меня качает…

«Кто здесь?» Слышу — отвечает:

                                                         «Я, Нелегкая!

Брось креститься, причитая, —

Не спасет тебя святая

                                     Богородица:

Кто рули и весла бросит,

Тех Нелегкая заносит —

                                          так уж водится!»

И с одышкой, ожиреньем

Ломит, тварь, по пням, кореньям

                                                          тяжкой поступью,

Я впотьмах ищу дорогу,

Но уж брагу понемногу —

                                              только по́ сту пью.

Вдруг навстречу мне — живая

Колченогая Кривая —

                                        морда хитрая.

«Не горюй, — кричит, — болезный,

Горемыка мой нетрезвый, —

                                                  слезы вытру я!»

Взвыл я, ворот разрывая:

«Вывози меня, Кривая, —

                                              я на привязи!

Мне плевать, что кривобока,

Криворука, кривоока, —

                                           только вывези!»

Влез на горб к ней с перепугу, —

Но Кривая шла по кругу —

                                                ноги разные.

Падал я и полз на брюхе —

И хихикали старухи

                                   безобразные.

Не до жиру — быть бы живым, —

Много горя над обрывом,

                                             а в обрыве — зла.

«Слышь, Кривая, четверть ставлю —

Кривизну твою исправлю,

                                              раз не вывезла!

Ты, Нелегкая, маманя!

Хочешь истины в стакане —

                                                  на лечение?

Тяжело же столько весить,

А хлебнешь стаканов десять —

                                                     облегчение!»

И припали две старухи

Ко бутыли медовухи —

                                        пьянь с ханыгою, —

Я пока за кочки прячусь,

К бережку тихонько пячусь —

                                                     с кручи прыгаю.

Огляделся — лодка рядом, —

А за мною по корягам,

                                        дико охая,

Припустились, подвывая,

Две судьбы мои — Кривая

                                              да Нелегкая.

Греб до умопомраченья,

Правил против ли теченья,

                                               на стремнину ли, —

А Нелегкая с Кривою

От досады, с перепою

                                      там и сгинули!

1975, 1976–1977

Песня о Судьбе

Куда ни втисну душу я, куда себя ни дену,

За мною пес — Судьба моя, беспомощна, больна,

Я гнал ее каменьями, но жмется пес к колену —

Глядит, глаза навыкате, и с языка — слюна.

          Морока мне с нею —

          Я оком грустнею,

          Я ликом тускнею

          И чревом урчу,

          Нутром коченею,

          А горлом немею, —

          И жить не умею,

          И петь не хочу!

          Должно быть, старею, —

          Пойду к палачу…

          Пусть вздернет на рею,

          А я заплачу.

Я зарекался столько раз, что на Судьбу я плюну,

Но жаль ее, голодную, — ласкается, дрожит, —

Я стал тогда из жалости подкармливать Фортуну —

Она, когда насытится, всегда подолгу спит.

          Тогда я гуляю,

          Петляю, вихляю,

          И ваньку валяю,

          И небо копчу.

          Но пса охраняю,

          Сам вою, сам лаю —

          О чем пожелаю,

          Когда захочу.

          Нет, не постарею —

          Пойду к палачу, —

          Пусть вздернет скорее,

          А я приплачу.

Бывают дни, когда я голову в такое пекло всуну,

Что и судьба попятится, испуганна, бледна, —

Я как-то влил стакан вина для храбрости в Фортуну —

С тех пор ни дня без стакана, еще ворчит она:

          Закуски — ни корки!

          Мол, я бы в Нью-Йорке

          Ходила бы в норке,

          Носила б парчу!..

          Я ноги — в опорки,

          Судьбу — на закорки, —

          И в гору и с горки

          Пьянчугу влачу.

          Когда постарею,

          Пойду к палачу, —

          Пусть вздернет на рею,

          А я заплачу.

Однажды пере-перелил Судьбе я ненароком —

Пошла, родимая, вразнос и изменила лик, —

Хамила, безобразила и обернулась Роком, —