Уж давно легендой стало — то, что сделала она.
Свой народ она спасала — вот что делала она.
Но влюбилась в гоминида — слишком смелая она.
Ведь она другого вида — что ж наделала она?
Но это будут распевать в будущем, которого она еще не знала.
Она знала только прошлое.
Она помнила принца-инопланетянина, его голову на своих коленях. Он говорил ей:
— Это смешно, К'мель, ты ведь даже не личность, но ты самое разумное существо из всех, кого я встречал здесь. Знаешь, во сколько обошлась моей планете эта поездка? И чего я добился? Ничего, ничего и ничего. Но, если бы ты правила Землей, я бы, на наверно, получил то, что нужно моему народу. Это принесло бы пользу и Земле тоже. Дом Человечества — они зовут ее так! Дом, дьявольщина! Единственный обладатель мозгов в Доме Человечества — кошка!
Он провел рукой по ее лодыжке, она не отодвинулась. Это было в обычаях гостеприимства, а у нее были свои приемы, не позволявшие гостю заходить слишком далеко. Люди Земли следили за ней. С их точки зрения она была одним из удобств, предназначенных для инопланетных гостей. Чем-то вроде мягких кресел в залах ожидания или фонтанчиков с кислотной питьевой водой для тех, кто не мог пить щелочную воду Земли. Ей не положено было испытывать чувства или вмешиваться в дела гостей. Если бы по ее вине хоть что-нибудь случилось, наказание было бы страшным. Скорее всего, ее просто убили бы после краткой и формальной судебной процедуры (конечно, без права апелляции). Это было разрешено законом и поощрялось обычаем.
Она целовала в своей жизни свыше тысячи мужчин. Она создавала им уют, выслушивала их печали и секреты. Это утомляло ее эмоционально, но зато стимулировало развитие интеллекта. Ее смешили женщины-люди с их задранными носами: они знали о собственных мужчинах меньше, чем она.
Однажды женщина-полицейский приняла у К'мель доклад о двух туристах с Нового Марса — ей было приказано не отходить от них. Когда женщина прочла бумагу, лицо ее исказилось ревнивой яростью.
— Ты называешь себя кошкой. Кошка! Ты свинья, собака, грязное животное! Это преступление, что такие, как ты, общаются с настоящими людьми с других планет! Я не могу прекратить это безобразие, но попробуй только подойти к настоящему землянину! Попробуй только применить на нем свои штучки!
— Да, мэм, — покорно кивнула К'мель и подумала про себя: «Эта бедняжка не умеет одеваться и делать прическу. Неудивительно, что она ненавидит всех, кому удается выглядеть прилично».
Вероятно, эта женщина думала ошеломить ее взрывом ненависти. Она ошиблась. Квазилюди привыкли к ненависти. И они не видели разницы между ненавистью открытой и грубой и ненавистью вежливой. Они просто жили с этим.
Но теперь все изменилось.
Она любила Джестокоста.
Любил ли он ее?
Невозможно! А впрочем, нет: маловероятно. Это считалось и незаконным, и недостойным настоящего человека, но не невозможным. Он должен был почувствовать ее любовь.
Если это было так, он не подавал виду.
Любовь между человеком и квазичеловеком была не так уж редка. Когда это обнаруживалось, квазилюдей убивали, а людям стирали память. Существовал закон, запрещавший подобный мезальянс. Ученые, создав квазилюдей, дали им нечеловеческие способности, помогавшие им прыгать на полсотни метров или телепатировать в пределах двух миль. При этом их сотворили по образу и подобию людей. Это было удобно: человеческий глаз, пятипалая рука, размеры — исходя из инженерных соображений, чтобы не перестраивать помещений, не создавать новые виды одежды и мебели. Внешний вид человека был достаточно удобен для этих квазилюдей.
О человеческом сердце они забыли.
И вот теперь женщина-кошка К'мель была влюблена в человека, настоящего человека, достаточно старого, чтобы быть дедом ее отца. Но чувства ее не были дочерними. Она помнила, как это было с ее отцом: она любила его, они дружили, она восхищалась им — и оба они не обращали внимания на то, что он куда больше похож на их кошачьих предков, чем она. И еще между ними была болезненная пустота никогда не сказанных слов. Они были так близки, что не могли стать еще ближе. Это создавало страшную дистанцию. Это разбивало им сердца — и об этом они тоже молчали. Ее отец умер, и появился этот человек со своей добротой…
«В этом все дело, — прошептала она, — в доброте. Я не видела ее ни в ком из тех, ушедших. Такой глубокой — никто из моих бедных квазилюдей не обладает такой. Она заложена в них, но они рождаются в грязи, их смешивают с грязью всю жизнь и выбрасывают после смерти, как грязь. Откуда же взяться доброте? А в ней есть какое-то особое величие. Это самое главное, то из-за чего стоит быть людьми. И странно, странно, что он никогда не любил женщину…»
К'мель остановилась, похолодев.
А потом утешилась, прошептав: «А если и любил, то это было так давно, что уже не имеет значения. Он получил меня. Осознает ли это он?»
4
Повелитель Джестокост осознавал это с трудом. Он привык к преданности людей, ибо в отношениях с ними соблюдал честность и верность. Он знал и о преданности назойливой, стремящейся принять физические формы, особенно у женщин, детей и квазилюдей. Раньше он принимал это спокойно. Теперь он полагался на то, что К'мель поразительно умна и как гейша давно научилась контролировать свои чувства.
«Мы живем в несправедливое время, — думал он, — я встретил самую прекрасную и умную женщину в своей жизни и вынужден ограничиться платоническими отношениями. Но эти законы о квазилюдях очень липкие. Их лучше не нарушать: потом не отмоешься. Так что — ничего личного».
Так он думал. Наверное, он был прав.
Если безымянный, которого он не решался вспоминать, приказывает атаковать Колокол — дело стоит того, чтобы рискнуть жизнью; эмоции не имеют значения, когда речь идет о Колоколе, о справедливости, о возвращении на путь прогресса — все это было очень важно. Его жизнь уже не имела значения — он почти выполнил свою часть работы. Жизнь К'мель тоже не идет в счет: в случае поражения она навсегда останется квазичеловеком. В счет идет только Колокол.
Колокол не был колоколом. Так назывался трехмерный ситуационный компьютер, расположенный этажом ниже Зала Совета. Он выглядел как грубо отлитый древний колокол. В столе, за которым сидели Повелители, был вырезан круг, так что они могли смотреть в Колокол и моделировать любую нужную ситуацию. Спрятанный под полом Банк был ключевым банком памяти ко всей системе.
Кроме Джестокоста, сегодня на Совете присутствовало трое: Повелительница Джоанна Гнад, Повелитель Эйссан Оласкоага и Повелитель Уильям Нездешний (нездешние были древним североавстралийским родом, репатриировавшимся на Землю).
О'теликели изложил Джестокосту свой план.
К'мель проникнет в камеру для вызванных. Это серьезное преступление, но ее не смогут убить по обычной процедуре, потому что полетят реле. В камере она войдет в частичный транс. Джестокост должен будет запросить у Колокола необходимую информацию. Одного вызова будет достаточно. О'теликели заверил его, что отвечает за результат. Остальных Повелителей Совета О'теликели отвлечет.
Идея проста. Сложности начнутся в процессе реализации.
План казался Джестокосту ненадежным, но менять его было поздно. Он проклинал свою страсть к политике, вовлекшую его в эту интригу. Было уже поздно отступать: во-первых, он дал слово; во-вторых, ему нравилась К'мель, как человек, а не как гейша, и он не хотел, чтобы вся ее жизнь стала нереализованной возможностью. Он знал, как квазилюди относятся к своему статусу.
С тяжелым сердцем вошел он в Зал Совета. Секретарь, девушка-собака, вручила ему листок с повесткой дня.
Как К'мель или О'теликели собираются связаться с ним здесь, внутри зала, со всеми его перехватчиками мысли?
Он устало рухнул в кресло. И чуть не выпрыгнул из него.
Заговорщики, видимо, сами составляли повестку дня. Первым пунктом стояло: «К'мель, дочь К'макинтоша, кошка (чистопородная), жребий 1138. Исповедь. Суть: заговор с целью экспорта зародышей гомункулов. Справка: планета Де Принсемахт».
Повелительница Джоанна уже нажимала на кнопку — планета была хорошо известна. Ее обитатели, земляне по происхождению, отличались редкой силой. Один из их лидеров находился сейчас на Земле с торгово-политической миссией. Он носил титул Сумеречного Принца (Принц Ван де Шеменринг).
Поскольку Джестокост опоздал, к тому времени как он дочитал повестку дня, К'мель уже ввели в зал. Она была в тюремной одежде. Одежда шла ей. Он никогда не видел ее ни в чем ином, кроме как в одеянии гейши. В голубой тюремной тунике К'мель казалась очень юной, очень хрупкой и очень испуганной. Ее кошачья порода проявлялась только в буйной рыжей шевелюре и в гибкой силе тела.
Повелитель Эйссан начал:
— Ты покаялась, повтори.
— Этот человек, — она показала на портрет принца, — хотел попасть в заведение, где для забавы мучили человеческих детей.
— Что?! — вырвалось у всех четверых.
— Где это? — спросила Повелительница Джоанна.
— Там командует человек, очень похожий вот на этого джентльмена. К'мель показала на Джестокоста.
Быстро и осторожно она пересекла комнату и положила руку ему на плечо. Он ощутил холод контакта и услышал птичий клекот в ее мозгу. О'теликели был здесь.
— Тот человек фунтов на пять легче, чем Повелитель, и он рыжий. Заведение — в квартале Холодного Заката, вниз по бульвару и под бульвар. Там живут квазилюди с плохой репутацией.
Колокол помутнел, перебирая всех подозрительных квазилюдей в этом районе. Потом на экране возникла комната и дети в святочных масках.
— Это не люди, это роботы, это старая глупая пьеса, — рассмеялась Повелительница Джоанна.
— Потом, — продолжила К'мель, — он хотел увезти домой доллар и шиллинг. Настоящие. Их нашел робот.
— А что это?
— Древние деньги, настоящие деньги древних Америки и Австралии! У меня есть копии, а оригиналы — только в музее… Повелитель Уильям, страстный нумизмат, был явно вне себя.