у — то бишь Святославову тещу.
Теща — это было кодовое слово, благодаря которому самые тяжелые обвинения с Тугоркана сняли. Но все же большую часть времени он продолжал проводить на Трухановом острове, развлекаясь живописью и рыбной ловлей. Его могила возле церкви Спаса на Берестове постоянно пустовала.
Наступала очередная киевская ночь.
Вылетели ведьмы, чтобы прогулять свои застоявшиеся за день помела; до шабаша было далеко, и они особенно не буянили. Да и дождь им мало нравился, чтобы там ни говорили злые языки.
Китоврасы занялись извозом. Процокал мимо Аскольда его добрый приятель Онисим с шашечками на гнедом боку. Увидел Батыя и домовичка, и не стал мешать; просто помахал издали рукой.
Промаршировали трое витязей из владимировой дружины — в темных подворотнях прохожим было ходить небезопасно, и витязи надзирали за порядком.
Языческий бог Семаргл — крылатая собака — выбрался кормить бездомных своих сородичей. Для этих целей он, неясно где, добывал дешевую ливерную и кровяную колбасу. Наверное, таскал со склада. Аскольду было неудобно спрашивать. Он и сам периодически подкармливал брошенных на произвол судьбы псов, чем мог.
Демонята дружной толпой двинулись в школу на Лысой горе. Они были маленькие, пушистые и добродушные — Киев растворяет зло, и оно здесь не задерживается. Демонята тащили на спинах яркие пестрые ранцы с изображениями Микки Мауса, далматинцев, утят, Джинна и других Диснеевских персонажей. Некоторых из них подвозили на помелах ведьмы-мамы по дороге на работу.
— Дело есть, — обратился Аскольд к Батыю, оторвавшись от созерцания. — Пошли покажу одну выставку, а потом обсудим детали. Тут некоторым привидеться надо — потянешь?
— Ты, князь, говори, да не заговаривайся, — оскорбился Батый. — Я чай не меньше тебя ни по чину, ни по уму. И Царьград я бы взял на твоем месте.
Домовичок Вася робко попрощался и стал бочком-бочком отходить в сторонку. Когда Аскольд и Батый не спорили о взятии Киева, они ругались из-за Царьграда, и конца этому спору видно не было. Вася оказался прав: он успел и молока своим старушкам принести, и в театр смотаться, чтобы узнать о завтрашнем спектакле, и даже попробовать щербета, который прислали театральному призраку его родичи из Турции. А Аскольд и Батый все еще сверкали глазами и хватались за клинки. Впрочем, до рукопашной у них последние лет шестьсот уже не доходило.
Незадолго до рассвета взмыленный Аскольд расстался с джихангиром у Украинского дома. Тот отправился осматривать выставку, чтобы воспылать праведным негодованием; а князь двинулся в Мариинский парк отдохнуть душой.
Дождь продолжался. Парк стоял мокрый и взъерошенный; фонтан позади дворца бездействовал, и Аскольд, вздохнув, поторопился мимо. Прежде на месте этого прямоугольного безобразия располагался маленький и круглый фонтанчик, в центре которого кучей были свалены камни, и по ним струилась вода. Летом в бассейн высаживали водяные растения и пускали золотых рыбок. Ребятишки были в восторге; а варяги частенько приходили к этому фонтану попеть при луне.
Под огромной елью целовались двое влюбленных. Они не обращали внимания на дождь и непогоду; им было хорошо и тепло вдвоем. Аскольд подошел поближе и прислушался:
— Тебе не кажется, что звучит музыка? — спросила девушка, прижимаясь к своему возлюбленному.
Тот честно поднял голову и напряг слух.
— Кажется, — согласился через некоторое время. — Только очень далеко.
— Интересно, откуда она?
— Наверное, на Садовой кто-то слушает пластинку или радио.
— Слишком красиво для пластинки, — неожиданно сказала она.
— Это для нас играют, — улыбнулся он.
Князь прошел по аллее немного вперед: там, прямо на месте новой, выстроенной в причудливой форме, эстрады, стоял призрак старенькой, прежней. Она была похожа на раковинку, и прямо под сценой росли сиреневые цветы с плотными и широкими темно-зелеными листьями. Аскольд любил их, но не знал, как они называются. Реальная эстрада была пуста, но на призрачной сидели музыканты: целый симфонический оркестр под руководством известного всему миру дирижера. И оркестр этот исполнял звездную музыку: Респиги, «Пинии Рима».
Парк громыхал от мощных звуков симфонии; публика сидела потрясенная. Их было очень много — этих заядлых любителей, для которых каждую ночь играли призраки музыкантов.
В первом ряду в роскошной шляпе и перьях сидела неподражаемая Милица Корриус и улыбалась. Аскольд поклонился и бесшумно присел рядом. Тут же присоединилась к нему высокая, тощая, согнутая тень в длиннополом сюртуке.
— Вот Вы где, — прошептал на ухо Гоголь. — Так и знал, где Вас искать. Видели влюбленных? Они тоже слушают оркестр — светлые души, значит.
— Вы правы! — Аскольд вскочил со своего места. — Извините, я на минутку; маленькое дельце.
Он быстро вернулся назад и подошел к влюбленным, которые так и стояли под елью, обнявшись и прислушиваясь. Князь раскрыл свой зонтик и вручил его молодому человеку:
— Разрешите вам его подарить. Вам он нужнее.
— Спасибо, — сказали влюбленные глядя в пустоту, немного правее, чем на самом деле стоял призрак. — Огромное спасибо.
Им был виден только огромный зонт, обратившийся с вежливой речью. И они подумали, что зонту непременно нужен хозяин, чтобы вещь не стала бездомной. Молодой человек протянул руку и взялся за полированное дерево. Его поразило, что оно было теплым-теплым, словно нагретым чужой ладонью.
Рассвет. Проливной дождь.
— Чуден Днепр при тихой погоде, — говорит Гоголь. — Ну что, князь, пойдемте на Подол, к Балабухе? Выпьем и поговорим. А там, даст Бог, распогодится, и солнышко выглянет…
Это только люди по наивности своей полагают, что привидения появляются исключительно по ночам. На самом деле они ходят по земле в любое удобное для них время; и греться на солнце тоже любят. Просто при солнечном освещении они абсолютно невидимы; а по ночам — как-то светятся. Но здесь все дело в оптических законах, и виноваты не призраки, а физика.