В стены были врезаны четыре люка: большой входной и три поменьше, эти вели к пулеметным гнездам. Тимофей заглянул в один. Собранная из железобетонных колец труба имела диаметр около метра и уходила в темноту. Лишь в конце что-то неясно светлело.
- Пулеметы крупнокалиберные, турельные, - сказал Медведев.
- Это телефон? - Тимофей тронул закрепленный на своде ярко-красный провод.
- Да. Все посты телефонизированы.
В нижний этаж попадали через люк в полу. Вертикальная стальная лесенка («лазня», - определил Тимофей) обросла ржавчиной, стертой лишь посреди поперечин. Ничего. Рома приведет ее в божеский вид. Боком выйдут парню его наряды!
Жилой отсек имел прямоугольную форму: четыре метра на три. Вдоль стен в три яруса - откидные койки с матрацами. На двенадцать человек. Столик с телефоном. Печка-чугунка с коленчатой трубой. Здесь же подъемник для снарядов и железная дверь в следующее помещение. Тимофей открыл дверь, поискал слева выключатель, и, когда вспыхнула под потолком лампочка, замер на пороге, восхищенный зрелищем, которое ему открылось.
Это была подсобка. Узкая - в проходе только боком разминешься, зато полки глубоки: по метру каждая. От пола и до потолка - все забито.
Пять метров полок справа - боеприпасы. Ближе - ящики со снарядами; узкие дощатые обоймы, выступающие торцами, поблескивающие изнутри металлом. Тимофей заглянул наугад. Вот с черной каемкой - бронебойные, с красной - фугасы; а вот и шрапнель, и осколочные. Дальше нашлись гранаты, два ящика: в одном противотанковые, в другом «лимонки». Тимофей это понял, даже не заглядывая внутрь, узнал по заводской упаковке - на заставе получали точно в такой же таре. В последней секции стояли патронные цинки.
Полки слева были заняты съестными припасами: мешками с мукой, крупой и сухарями, ящиками с консервами. Но возле самой двери был просвет. Здесь умещался движок (он еле слышно гудел, рядом стояло маленькое ведро с соляркой) и ручной насос. Тимофей качнул ручку насоса - и тотчас где-то далеко забури лила, загудела вода, поднимаясь по трубам. Ладно! Тут же стояла металлическая бочка с горючим, рядком, как поросята, залегли полдюжины мешков с цементом, да не с простым - с портландским, в этом Тимофей еще с гражданки разбирался; и пучки стальных прутьев. Арматура. На случай, если где повреждение, так чтобы сразу залатать. Аи да мужики! - похвалил Тимофей неведомых старателей. Вот уж действительно все на свете предусмотрели!
Тут его разобрал интерес: а чем они предполагали топить чугунку? Заинтересовался он этим не по делу вовсе, а только из любопытства; ведь понятно, до холодов им здесь не сидеть, печку топить не придется. Но Тимофей не отмахнулся от вопроса и опять пошел вдоль полок, становился на цыпочки, приседал, заглядывал за ящики и мешки, высматривал топливо, хоть небольшой запас, что называется - на первый случай. И нашел - это были угольные брикеты. Их было немного, всего два мешка; топливо, честно говоря, не высший сорт, чего уж там, конечно, можно было подобрать и получше. Но оно было. Оно было и ждало своего часа. О нем не забыли, его учли. Здесь все было учтено - вот самое главное, в чем Тимофей хотел еще раз убедиться - и убедился вполне. Все, что зависело от инженеров и интендантов, они сделали. Они создали маленький, но законченный мирок. Однако ожить сам по себе он не мог. Не хватало важнейшей детали гарнизона. И лишь приняв ее, этот сплав холодного металла и камня мот ожить - стать силой, волей и энергией.
Подсобка заканчивалась большим люком, вправленным в мощное броневое кольцо. Он и сам был из стали, с надежным запором, смотровым глазком и отверстием для стрельбы.
- Запасной ход, - подтвердил предположение Тимофея Медведев. - Метров сто в нем будет.
Вернувшись в жилой отсек, Тимофей отстегнул и опустил одну из коек, привычно пощупал матрац, удовлетворенно отметил про себя: морская трава - лег на спину и несколько минут не говорил ни слова. Медведев сидел напротив и тоже молчал.
- Ты время не губи, Саня, - сказал ему Тимофей. - Отоспись, пока даю. Бойца запас не тянет.
Потом закрыл глаза и попытался в себе разобраться.
Первая радость обладания окружающим богатством, счастливое чувство безопасности, едва наметившись, тут же уступили место новой волне. Дот не только вселял уверенность и располагал к спокойствию, не только давал понять, что на него можно положиться вполне и быть самим собой. Своей силой он пробуждал активное начало - чувство ответственности. Он как бы подталкивал: не только быть, но и выразить себя.
13
Тимофей отдыхал недолго. В нем пробудилось стремление двигаться, что-то предпринимать, весьма неожиданное при его физическом состоянии. Тем не менее он даже перевязку отложил, хотя держал ее в уме все время; даже в аптечку не заглянул: отметил для памяти, где ее искать, и полез наверх.
В артиллерийском каземате было неожиданно светло. После сорокасвечовых, завуалированных сетками лампочек нижних помещений солнце било, как луч прожектора. Оно врывалось в раскрытую во всю ширь амбразуру, вдавливалось внутрь дота медовыми кусками света. Уже не палящее - мягкое, какое-то домашнее, уютное.
Тимофей пристроился возле амбразуры.
Солнце уже перестало быть комком огня, обрело форму. Оно еще не падало, но уже и не парило. Оно висело над горами, задержавшееся на миг каким-то судорожным усилием, а может быть, и неуверенностью, в какое из ущелий рухнуть со своей уже неопасной высоты. Долина была залита золотистым светом. Камни и кусты испятнали ее, как рябью, четкими, по-дневному черными мазками теней; с каждой минутой мазки вытягивались и расплывались, теряли очертания и интенсивность, чтобы к сумеркам выцвесть совсем. Очень скоро они станут такими, как нависшая над рекой, сжавшая долину излучина гор: дымчато-голубыми, вроде бы призрачными, вроде бы подернутыми туманом, хотя это только казалось так, а на самом деле никакого тумана и быть не могло - воздух все еще был по-дневному сух и тонок.
Самыми яркими в пейзаже были река и шоссе. Они блестели, как никелированные металлические полосы, и казались выпуклыми, будто их надули изнутри. Шоссе было пустым - очень непривычно, совсем как в мирный воскресный день, только у подножия холма уползали влево два громоздких тупорылых автофургона, размалеванные в коричневое и голубое. За вторым фургоном на прицепе катила тележка, издали похожая на снарядную двуколку; она была нагружена мешками, и наверху лежал остромордый пес, вроде бы овчарка, но они так быстро скрылись из виду, что даже Тимофей не смог бы это сказать наверное.
Теперь шоссе было совсем пустым - до моста и даже дальше. Собственно, мост не был виден, он находился точно в створе амбразуры, и впечатление было такое, словно шоссе с разгону перелетало через реку. Сразу за мостом раскрывалось устье ущелья. Несмотря на расстояние, оно было видно отчетливо, однако само ущелье уже терялось в тени, еще неплотной, ранней, но тем не менее непроницаемой.
Вот из нее посыпалась какая-то мелочь. Сбоку от амбразуры была укреплена на консоли стереотруба. Тимофей повернул ее, подкрутил настройку. Это были самокатчики, судя по числу - рота. Они ехали долго, смешанным строем, лениво крутили педали. Тимофей представил, что б от них осталось, кабы подпустить их метров на сто и ударить враз из двух пулеметов. Да ничего б от них не осталось, все бы здесь полегли, до одного. Счастлив ваш бог, гады…
Потом проехали еще двое, видать, от роты отбились. Но они не спешили догонять своих - война не убежит! Один даже за руль не держался, руки были заняты губной гармошкой, хотя играл он не все время, выдует несколько пронзительных звуков, скажет что-то, и оба закатываются от смеха. Каски у них болтались поверх вещмешков на багажниках, винтовки были приторочены к рамам велосипедов…
Потом на сумрачном фоне ущелья проявились танки. Две машины. Они шли уступом, но расстояние скрадывало уступ, и казалось, что танки идут борт к борту. Они были уже на мосту, когда из тени выступил третий. Тимофей понял, что это боевое охранение, и ждал, когда же появится сама колонна.
Ждать пришлось недолго. Но опять это были только две машины; и несколько позади, в полусотне метров - третья. Опять боевое охранение, констатировал Тимофей и даже вздохнул от волнения, представив, какая силища прет по шоссе, если в боевое охранение они выпускают два танковых взвода. Должно быть, не меньше дивизии, решил Тимофей, и наконец увидел ее голову.
Разглядеть он мог только первый танк. Остальные слепились в сплошную серую ленту. Танки шли впритык, интервалы на таком расстоянии были неразличимы. Корпуса, башни, гусеницы - все слилось, и по тому, как они неспешно выползали, это движение казалось еще более грозным и всесокрушающим, а неразличимость деталей только поощряла воображение…
Не отрываясь от стереотрубы, Тимофей сказал:
- Внимание! Общий сбор.
Сосчитать танки было невозможно. Застучали по броне сапоги, мягко хлопнул входной люк - это Чапа, а вот и Медведев где-то рядом чертыхнулся. А колонна вытянулась уже без малого на километр.
Полк.
- Гарнизон по вашему приказанию выстроен, - доложил за спиной Залогин.
Тимофей предостерегающе поднял руку. Он ждал. Он все ждал, когда же появится хвост колонны, и наконец увидел его, и тут же убедился, что это не конец. Это был только небольшой просвет, а затем из ущелья поползли грузовики и вездеходы.
Выходит, механизированная дивизия.
Тимофей медленно распрямил занемевшую поясницу и повернулся к товарищам. Они глядели мимо него - в амбразуру. Стояли прямые и какие-то вдруг осунувшиеся. И в глазах их была печаль и даже отчаяние. Но не страх. Жизнь - это такая приятная штука; что ни говорите - ее всегда жалко, всякую. Но долг - выше. И честь - выше. И вообще есть много еще таких вот штуковин; о них не думаешь и даже не помнишь до времени, но наступает минута - и они поднимаются, словно дремали в тебе, пока твое сердце тихонько к ним не толкнулось. Тогда они просыпаются и заполняют тебя всего, как ста