Он показал пальцами, и оба засмеялись, собрали гранаты и пошли к доту, потому что танки уже отползали на исходные позиции и с минуты на минуту обстрел мог возобновиться.
Медведев испытывал странное чувство. Он видел ясно: в Тимофее что-то изменилось. Прежний «сержантский» - узнавший Медведева - взгляд был стерт, но облегчения не наступало, потому что новый был неуловим. И вроде бы Тимофей не отводил глаз, а что в них, прочесть не удавалось.
Причина этого была проста. От Тимофея не укрылось, как непроизвольно сжимается Медведев под его взглядом. Это подтверждало самое первое предположение, что вместо справного парня, лихого пограничника досталась ему тюря. Но выбирать не приходилось, каждый боец был незаменим, с каждым - воевать. К тому же Тимофей был настоящим сержантом-строевиком, воспитывать бойцов входило в его прямые обязанности; тем более сейчас, когда он был и командиром и политруком. Он решил переломить себя, но далось ему это нелегко, а для болезненно-внимательного взгляда Медведева следы этой борьбы были очевидны.
Между тем враг успокоился. Прекратив противоартиллерийский маневр, танки рассредоточились - эта мера предосторожности сейчас уже казалась гитлеровцам достаточной. Выбравшись наружу, экипажи отдыхали; не без зависти наблюдали, как их товарищи пытаются заработать железные кресты. Дело-то плевое, а без крестов не обойдется: чтобы оправдаться за два подбитых танка, генерал такое напишет про этот холм, на бумаге выйдет целый укрепрайон, почище линии Мажино! Нет, кресты за эту славную победу будут непременно!
И мотопехота перестала психовать. Начала неспешное обратное движение: из ям да ложбинок потянулась к дороге. Шоферня уже ходила между машинами, кто-то копался в моторе, лез в кабину. До головных машин было чуть поболее километра, так что видимость и без стереотрубы - лучше не надо.
Наконец самое любопытное происходило возле двух подбитых танков. Немцы зря времени не теряли. Пока внимание красноармейцев было отвлечено приступом, они успели погасить огонь на одном из танков, занялись вторым, и к ним выбрался на шоссе еще один тяжелый; от него уже заводили трос.
Если расчистят шоссе, так ведь и прорвутся, чего доброго!
- Чапа, а ну-ка вжарь осколочным в просвет промеж трех.
- А у меня броневбойный туды затолканый.
- Бей чем придется!
- Есть!
- Саня!
- Вас понял, товарищ командир! - И Медведев ловко, вроде и не придержавшись ни за что, соскользнул в люк.
Первый взрыв полыхнул из-под подошедшего танка. Дал ли он что-нибудь, сказать трудно: немцы залегли на несколько секунд, потом засуетились снова. Но второй был осколочным и угодил именно туда, куда намечал Тимофей: в центр треугольника между танками. Это была удача. От прямых осколков и рикошета (броневые стены с трех сторон!) спастись было невозможно. Уцелевшие немцы прыснули в стороны. Но ведь кто-нибудь с крепкими нервами мог и остаться, чтобы все-таки сделать дело…
- Чапа, еще один снаряд туда же, а потом - по грузовикам!
Танковые батальоны ударили беглым огнем, их тотчас же поддержали приданные мотопехоте артиллерийские батареи, Их даже не развернули толком; пушки откатили на несколько метров от шоссе - тем и удовлетворились. Возможно, через буераки не было ходу тягачам, а скорее всего они рассчитывали, что вот-вот двинутся дальше,
Этот обстрел был куда интенсивней предыдущего. Вначале еще можно было работать, используя просветы между разрывами, но уже через несколько минут перед амбразурой клокотала непроницаемая для глаза черно-рыжая буря, вспенивая землю и щедро плеща осколками стали и камней.
Тимофей взял бинокль и «шмайссер», сунул в каждый из карманов по рожку с патронами и неловко полез в нижний этаж. Медведев помог ему открыть люк, ведущий в запасной ход.
- Не отходи от телефона, - сказал Тимофей. - Мало ли что.
- Ага, - сказал Медведев. - А что, если я им наверх накидаю снарядов и до вас мотнусь? Вдвоем никак веселее.
- Нет, - сказал Тимофей, переступив через высокий стальной порог люка. Ход железобетонной трубой полого ускользал вниз в темноту. Здесь была прохладная сырость. Пожалуй, сейчас единственное прохладное место во всей долине.
- Нет, - повторил он, отметая на этот раз уже немую просьбу Медведева, и взял у него фонарик. - Ты здесь нужнее. Это знаешь как важно, чтобы у них перебоев не было. - Он мотнул головой в сторону потолка.
- Ага.
- Только телефон слушай. Если долго буду молчать, скажем, минуты две, сам вызывай.
- Не помешаю?
- Нет. А то мало ли что… и ход останется открытый…
- Ага…
Вверху громыхнула пушка. Это уже третий снаряд вслепую, отметил про себя Тимофей, Ему так не хотелось лезть в эту дыру. И риск большой, и демаскировка возможна. Но ведь кому-то надо корректировать Чапину пальбу…
Ход показался ему очень длинным. И выполнен был некачественно: местами швы между железобетонными кольцами заделали плохо, из щелей, пульсируя в такт канонаде, сыпался песок. Добро, что не вода, а то бы много мы здесь навоевали…
Наружный люк был такой же конструкции, что и остальные: замок, смотровые щели, пригодные для ведения огня. Только этот был помощней: трехслойная сталь миллиметров около ста.
В смотровую щель обзор был неважный: прилегающий клочок земли, на который сыплются комья глины. Тимофей открыл замок, взял автомат на изготовку, стремительно выскочил наружу и сразу присел в простенке между скалой и откинутой крышкой люка.
Никого.
Выше по склону били в небо бурые фонтаны. Туча клубилась, стремительными волнами вдруг скатывалась вниз. Некоторые снаряды рвались в полусотне метров, осколки так и шипели вокруг. Опасность усугублялась еще и тем, что этот выход, замаскированный под скопление валунов, приспособили для обороны с трех сторон; тыл был открыт совершенно. Эго было толково: нападающие не могли бы использовать углубление как окоп - сверху он простреливался; а сейчас и Тимофей не мог в нем укрыться.
Но выбирать не приходилось.
На шоссе не было заметно перемен, только в одном месте дымили сразу три грузовика - результат удачного снаряда, когда Чапа еще имел возможность наводить. Выходит, вся пальба вслепую была зряшной; на немцев она не произвела впечатления.
Вот в долине плеснул взрыв. Не совсем бестолково: где-то там лежала мотопехота. Но от шоссе далеко.
Тимофей передал по телефону поправку. Не угадал. Вторая оказалась ближе к истине. И только четвертая обеспечила прямое попадание, зато через несколько минут полыхало уже в трех местах, и немцы опять качнулись откатной волной. Однако не всех еще убедили те снаряды, и находились храбрецы, которые пытались отвести машины, и некоторым это удалось: фургоны и легковушки перебирались через кювет и расползались по целине. Но когда после очередного снаряда в хвосте автоколонны начался фейерверк - угодило в грузовик с боеприпасами, шоферня побросала даже то, что могла спасти, и стало очевидно: колонна обречена.
Без опыта корректировать стрельбу было трудно. Только глазомер и выручал. Тимофей весь ушел в эту работу и прозевал момент, когда немцы снова пошли на штурм: по фронту наступали два танковых взвода и несколько десятков автоматчиков. Это упущение объяснялось тем, что Тимофей не отрывал от глаз бинокля, он всем своим существом был на шоссе. Но затем где-то вблизи наметилась перемена. Тимофей уловил ее сначала подсознательно, потом даже бинокль опустил. Осмотрелся. Танки уже не стреляли, и одна за другой замолкали батареи. Еще минута - и вокруг стало тихо, только шлепались на землю последние комья земли и осколки.
И только теперь он увидел немцев. До них оставалось метров триста. Автоматчики шли скорым шагом, и танки не спешили - старались держаться купно с ними.
Их появления так близко Тимофей не ждал, но эту неожиданность принял спокойно. Еще три дня назад, в последние минуты перед схваткой он испытывал не только решимость, но и отчаяние: он не боялся умереть, но умирать так не хотелось!… А сейчас сердце молчало. Никаких эмоций не было в Тимофее. Лишь спокойствие и Колодный расчет. Как в тире. Больше нет людей с их страстями, судьбами, талантами и детьми. Есть только задача, которую поставили перед тобой три дня назад. Тогда ты был не в силах ее выполнить, но сейчас она пересекла твой жизненный путь снова, как огненные библейские письмена на стене. «Не пропустить!» - ради этого была вся предыдущая жизнь. Чтобы сегодня в этой уютной долине - не пропустить. Во имя чего он это делал, Тимофей сейчас не задумывался, как не мог знать, что с того момента, когда он, стреляя по фашистам, перестал думать, что убивает людей, он стал настоящим солдатом, а эта война стала его войной: не только ветром его судьбы, но и частью его естества.
Медведев ответил сразу: все патроны в кладовой, возле пулеметов их нет.
- Возьми шесть коробок, по две на каждую машинку. Залогин укажет, кому какая. - Тимофей хотел кончить на этом, но молчание Медведева и сопение Чапы подсказали: от него ждут полной ясности. - Немцы близко. Очень.
- Ага, - Медведев был удовлетворен. В трубке щелкнуло.
- Тю! - сказал Чапа.
- Ты остаешься возле пушки, - сказал ему Тимофей. - Ты слышишь, Чапа? Я иду к тебе… Я сейчас…
Автоматчики были уже близко. Молодые парни в новенькой форме, они шагали легко; склон был пологий, да и засиделись они в кузовах за целый день. Одно худо: в глазах Тимофея они будто расслаивались - двоились и троились - по вертикали и горизонтали. И он уже не мог понять, какие из них реальные, а какие - только отпечаток на сетчатке его глаз…
Тимофей вполз в люк, запер его. Поднялся, тщетно пытаясь удержаться за ускользающие вниз, как в вертящемся барабане, стены. Сделал несколько шагов, волоча за собою «шмайссер»… Свет фонарика метался, сбивал с толку, не давал понять, вверх он идет или вниз… Попытавшись опереться плечом, Тимофей потерял равновесие и сполз на пол. Сесть сразу не удалось. Тимофей решил собраться с силами, но вспомнил, что Чана ждет, и двинулся вперед на четвереньках. «Шмайссер» мешал - Тимофей его бросил. Потом оказалось, что и фонарик куда-то пропал. А потом послышался скрип - зн