акомый размеренный скрип новых сапог, он приближался, пока эти сапоги не остановились перед самым лицом. Тимофей поднял голову и увидел давешнего немецкого майора… «Тебя нет, - сказал Тимофей. - Я б тебя и увидеть не смог, потому как фонарик потерял… Тебя нет, а вот Чапа меня ждет - это да… Я иду, Чапа… я сейчас…» И он прополз сквозь и продолжал ползти, подсказывая себе: теперь левую руку передвинем, а теперь правую… а теперь левое колено… Как только мог, он спешил на помощь своим товарищам, которые там, наверху, давно бьются с фашистами…
Подъемник был забит осколочными снарядами А если танки все же прорвутся к вершине…
Тимофей вернулся к стеллажам, нашел бронебойный; прижимая снаряд к груди, полез вверх, но сил не хватило, так и застрял в люке. На шум обернулся Чапа. Неторопливо снял наушники, слез с креслица, сначала забрал снаряд, потом зашел со спины и, ловко ухватив командира под мышками, втащил в каземат. Здесь было душно, не продохнуть от дыма и пыли. Впрочем, только что под землей Тимофею казалось, словно он через раскаленную печь ползет. Не стоит обращать внимания.
Стрельбы не было слышно. Только танковые моторы ревели где-то совсем рядом.
- Как, отбили атаку?
- Ще не-а. Хвашисты ще тамечки.
Тимофей попытался свести концы с концами Не сходилось.
- Чапа, - сказал он наконец, - как давно мы говорили с тобой по телефону?
- А я знаю, товарыш командир? То, может, минута вже збигла. А може, и меньше. «Ладно…»
15
- Подъемник набит осколочными, - сказал Тимофей, - так я тебе на всякий случай бронебойный приволок. Мало ли что.
- Ото добре, товарыш командир, - дипломатично похвалил Чапа и поднял голову, потому что где-то рядом коротко ударил крупнокалиберный, и сразу в ответ сыпанули автоматы. - То не начало, - уверенно определил он. - То Гера на ихних нервах грает.
- Ну, вроде отдохнул. - Тимофей поднялся. - Чем пушка заряжена?
Чапа замешкался; наконец сказал в сердцах:
- Так броневбойный же отам…
Он и не пытался скрыть досаду. Неловко получилось - ну просто слов нет. Раненый командир тратил последние силы, тащил снаряд, чтобы сделать как лучше, а все зря, все уже учтено и сделано другими… Не задай он своего вопроса, Чапа как-нибудь исхитрился бы и Тимофей остался бы доволен собой, а так…
Тимофей засмеялся.
- Там дурень один у меня под самисеньким носом копырсается, - приободрился Чапа. - То я его и стережу.
Это был средний танк с хорошим мотором, а скорее всего механик-водитель на нем был классный. Танк шел уверенней других, подъем брал легче, и техника вождения здесь была мастерская - сразу видать. Его цепкость и ловкость приводили к поразительному эффекту: моментами танк казался гибким. Он должен был взобраться наверх; во всяком случае, его действия убедили Чапу настолько, что Чапа предпочел не рисковать, оставил на время в покое полуразгромленную автоколонну и сторожил только этого врага.
Остальные танки заметно поотстали.
Сначала они взяли слишком широко, и крайний едва не завяз в болоте; оно лежало справа от холма, почти по всей пойме между рекой и старицей. Танк прошел по краю топкого места, уткнулся в старицу и замер на нешироком песчаном пляже. В метре от него раскачивались потревоженные им кувшинки, словно всплыло на поверхность минное поле, красивенькие такие мины с белыми и желтыми взрывателями. Из башни неспешно выбрался на броню танкист, встал на капоте и, закрывшись от бокового солнца ладонью, разглядывал холм. Второй вылез сначала до пояса, затем отжался руками и сел на край башни. Они о чем-то спорили, это даже издали было ясно. Их поведение не было нахальным, скорее беззаботным. Ведь система огня русских не была известна, почему бы не допустить в таком случае - а рельеф местности подсказывал именно этот вывод, - что танк уже вошел в мертвую зону не только для артиллерийского, но и для стрелкового оружия? Но танкистам не повезло. Во-первых, пляж простреливался, во-вторых, это был сектор Герки Залогина. Он снял обоих совсем короткой очередью (ее-то и прокомментировал Чапа), если учесть расстояние, которое Герку от них отделяло. Выстрелы демаскировали Герку раньше времени. Внезапный удар по автоматчикам стоил бы немцам больших потерь, но и соблазн был велик: смешно даже сравнивать автоматчиков и танкистов. Герка пошел на это, не колеблясь. Первые же пули сбили обоих танкистов на песок, но одного словно ветром понесло: он катился по пляжу, как бревно, весь вытянутый в струнку, с закинутыми над головой руками, катился, подгоняемый черт те какой силой, может быть, даже ударами тех же пуль; он прокатился так несколько метров, но шестая или седьмая пуля пригвоздила его к песку. Он затих лицом вверх, с закинутыми за голову руками, и больше не шелохнулся.
Третий танкист на это не отреагировал никак. Еще с минуту Герка поглядывал, не выберется ли он, чтобы подобрать убитых товарищей, но немец попался терпеливый. А Герке стало не до него, автоматчики подобрались близко и так густо лепили из своих машинок по амбразуре, что одна пуля ввинтилась внутрь бронеколпака и рикошетом саданула Герку по башке. На счастье, не оглушила совсем, но все же контузила: он потерял на какое-то время способность говорить, а может быть, ему это только казалось; как бы там ни было, Тимофею он отвечал только «в уме», хотя тот, судя по его голосу в наушниках, готов был разнести телефон вдребезги.
Герка снова вспомнил о танке лишь после того, как отбился от автоматчиков. Танка на месте не было. Герка поискал и увидел его в стороне: танк уже приближался к исходной позиции своего батальона; оба трупа лежали позади башни на капоте.
Пулемет в центральном секторе обороны достался Медведеву. Произошло это случайно: в спешке Герка заскочил не в тот глюк, а когда разобрался в ошибке, меняться было поздно.
Был ли Медведев рад, что может наконец принять участие в бою? Трудно сказать. Его затянуло так стремительно - успевай поворачиваться! Единственное, чего он боялся - это отстать от другах, и потому излишне суетился и начал тушеваться - на этот раз перед Залогиным. Но едва нырнул в железобетонную трубу и прикрыл за собой люк, едва остался наедине с собою, без командиров и свидетелей, уверенность возвратилась к нему. Правда, только уверенность, но не спокойствие.
Потому что впереди, в каких-нибудь шести метрах, труба была разбита и завалена обломками камней. Поверх завала светлела узкая серповидная отдушина.
Судя по глубине воронки - тяжелый снаряд. Миллиметров сто пятьдесят будет. Но откуда у этой дивизии такой калибр? - удивился Медведев. Ведь даже у тяжелых танков пушки в два раза слабее, и приданная артиллерия у них тоже должна быть легкой. Неужто три или четыре снаряда угодили в одну точку? Ну и дела! А еще говорят: дважды в одну воронку не попадает. Вот и слушай кого после такой картинки…
Неудобнее всего оказалось отгибать изнутри прутья арматуры: лежишь на спине, под лопатками битый камень… Но Медведев только в первый момент отметил про себя: больно! - и больше не думал об этом.
Цинки почти не мешали.
Ему стало жутковато на миг, когда, выглянув из воронки, он увидел совсем близко цепь автоматчиков. Не просто немцев - он насмотрелся на них за последние сутки, - а немцев, которые шли на него, которые хотели убить именно его, Саню Медведева. Их было так много… А в долине - настоящий муравейник!
Но страх только опалил и прошел. Уже иными глазами оценил Медведев расстояние до автоматчиков, решил: успеваю - и теперь его хладнокровия и обстоятельности хватило даже на осмотр бронеколпака снаружи. Лишь затем он спустился через уцелевший огрызок трубы на свое боевое место.
Под бронеколпаком было душно. Медведев сел в железное креслице и открыл амбразуру. Она была узкая: узкий крест с короткой горизонтальной щелью и длинной - от основания колпака до самого зенита - вертикальной. По левую руку был штурвальчик с рукояткой; если его крутить, весь колпак поворачивался. Медведев проверил. Колпак поворачивался легко, но все же система была слишком сложная. Это когда вокруг тихо и покойно, тогда покручивай ручку в свое удовольствие, посматривай, что делается слева от тебя, что справа. А как бой? Да ведь и бой на бой не приходится. Если окружат да настырно полезут со всех сторон, не глядя на потери, вот уж где помянешь конструктора в Христа, бога и душу, потому как голова кругом пойдет, за что хвататься сначала: крутить штурвальчик или бить из пулемета…
Медведев вставил ленту, пожалел, что нельзя пальнуть разок - проверить затвор, - вытер пот и, услышав справа Теркину очередь, повернул туда бронеколпак, но ничего не понял. Автоматчики были в сотне метров. Еще бы подпустить их малость! - однако выстрелы вспугнули всю цепь, вся цепь залегла спокойно, готовая в любую минуту подняться. Немцы с любопытством поглядывали на фланг, где наперегонки долбили автоматы и в общем что-то должно было происходить, но ничего не происходило, потому что крупнокалиберный не отвечал, и вдруг выяснилось, что он стрелял вообще в другую сторону: в цепи никто не пострадал.
Немцы поднялись и пошли вперед.
Они опередили свои танки. При этом часть из них стала еще осторожнее - ведь последнее прикрытие оставили позади; другие же, обегая буксующие, сползающие машины, весела скалились, что-то кричали в темные люки водителей. Только один средний танк упрямо полз впереди цепи, и это тревожило Медведева.
Ждать было легко. Медведев еле заметно поворачивал бронеколпак влево-вправо, наконец улучил момент, когда трое автоматчиков сбились в кучу - и ударил по ним. Пулемет работал легко. Медведев точно видел: двоих он убил сразу. Что стало с третьим, он не понял; третий упал за кустом жимолости, и там могло быть всяко. Но двоих он убил наповал, и это раскрепостило, сняло остатки волнения. Он и дальше бил все в том же стиле: короткими, уверенными сериями, и за весь бой не дал ни единой очереди, которая бы превышала четыре-пять выстрелов. Это принесло удовлетворение.