- Ну, во-первых, позади дома был большой завод; не вплотную, конечно, однако из моих окон заводской двор просматривался хорошо… а во-вторых, когда начинался северный ветер, идущие на посадку самолеты пролетали над самой крышей… Потому что за пустырем был Фульсбюттельский аэродром.
Генерал чуть кивал, рассматривая отражение Малахова на плексигласе. Там подполковник казался вырезанным из белого тонкого железа.
- Отлично, Алексей Иннокентич. Не обижайся за этот маленький экзамен. Профилактика. Одно дело - в бумажке написано, что ты знаешь Гамбург; бумажка - она все вытерпит… Хотелось самому убедиться.
- Позвольте вопрос, товарищ генерал?
- Знаю, что спросишь. Мол, зачем тебя с фронта вызвали, если я сам могу ходить по Гамбургу без поводыря. Правильно?
- Так точно.
- Это мистика, дорогой Алексей Иннокентич. Пыль в глаза. Никогда я в Гамбурге не был. И если б не я тебе, а ты мне стал задавать вопросы, ты меня немедля раскусил бы.
- Ах вот как…
- Да. К сожалению, только по книжечкам, по путеводителям, по фототеке кое-что освоил… Сколько дней тебе понадобится на все это дело?
- Три.
- Много, Алексей Иннокентич. Проси два.
- Я не могу с вами торговаться, товарищ генерал. Лишних дней мне не нужно. Я с ним поговорю только один раз. Но произойдет это на третий день.
- Так ведь и я не из любопытства прошу тебя провернуть это поскорее. Посуди сам: он у нас получает домашнее задание освоить родной город… Не Берлин, скажем, не Мюнхен и даже не Бремен, до которого, кстати, от Гамбурга рукой подать. - Генерал ткнул пальцем в карту под плексигласом, но ни он, ни Малахов туда не посмотрели. - Именно Гамбург!… Что - это я тебя спрашиваю, Алексей Иннокентич, - должен при этом думать опытный разведчик?
Генерал ждал простого, единственного, по его мнению, ответа, но Малахов вроде бы не понял этого и молчал.
- Он решит, что раскрыт контрразведкой, - продолжил генерал, - и при первой же возможности даст стрекача.
Малахов улыбнулся одними губами.
- Надеюсь, товарищ генерал, вы ему не оставите такого шанса.
- Я тоже надеюсь. Но представь, чего это будет стоить!… Уступи, Алексей Иннокентич.
- Не могу, - сказал Малахов.
- Но войди в мое положение…
- Нет… Я догадываюсь, какие вас ожидают трудности, товарищ генерал; действительно, без блокировки тут нельзя. Как говорится, береженого и бог бережет. Потому что нервы могут подвести кого угодно… Но вообще-то я уверен - ничего не произойдет.
- Полагаешь, он пойдет на риск?
- Для него это вовсе не риск, а единственный разумный выход. Получив приглашение к такой игре, которая идет почти в открытую, он правильно решит, что мы следим за каждым его шагом, что все щели перекрыты и его шанс скрыться практически равен нулю. Следовательно, ему остается надеяться, что все это прихоть случая. Дикое совпадение - и только… Если он действительно тот, за кого мы его принимаем.
Генерал вздохнул.
- Разумно… Хотя для меня это не более чем утешение: меры придется принимать все те же… Ну, будь по-твоему, Алексей Иннокентич. - Засопев, достал из письменного стола скоросшиватель, бросил на плексиглас. - Это тебе. Личное дело Масюры.
- Узнаю…
- Для тебя приготовлена хорошая комната. Южная. С таким вот окном, - генерал кивнул себе за спину. - Вида на реку нет, но сквер отличный, и под самым окном две березы. Спать, правда, не очень удобно. Диван. Но тащить кровать - значит, привлекать лишнее внимание.
- Ничего. Обойдусь.
- Я так тоже думаю. Все материалы по Гамбургу там. И кинопередвижка установлена. Дать киношника в помощь?
- Спасибо, товарищ генерал. Сам управлюсь.
- Тем лучше. Кстати, подполковник, надеюсь, ты уже дал своим людям задание еще раз прощупать всю легенду Масюры?
- Если не возражаете, пока наши подозрения не доказаны, будем называть это биографией.
- Охо-хо! С тобой непросто работать, Алексей Иннокентич.
- Покажите, с кем работать просто, товарищ генерал.
- Как я понимаю, ты этого не сделал?
- Так точно.
Генерал уперся в Малахова тяжелым взглядом, который, впрочем, подполковник выдержал спокойно; и генерал не стал спешить высказывать все, что он по этому поводу думает.
- Объяснитесь.
Впервые за сегодняшний день он обратился к Малахову на «вы». Очевидно, то был дурной знак.
- Шесть недель назад, перед тем как рекомендовать Масюру в вашу школу, нами было сделано все возможное, чтобы установить его прошлое. Вы знаете, как это трудно на оккупированной территории. Некоторых учреждений не существует вообще, людей разбросало, да так, что следа не отыщешь. Многие свидетели погибли. А из живых слова не вытянешь: боятся. Боятся провокации Боятся говорить правду и боятся лгать,. Каждая справка из сейфов оккупационных властей добывается со смертельным риском, а разве проверишь, сколько в ней правды?…
- Мне все это отлично известно, подполковник. Но трудности - не оправдание.
- На полную перепроверку понадобилась бы неделя. В лучшем случае. А если считать реально, так и в две не уложились бы.
Взгляд генерала вдруг посветлел.
- Подозреваю, Алексей Иннокентич, ты что-то все-таки придумал, - сказал он. - Чего тянешь? Выкладывай.
- Сейчас проверяются уцелевшие гологорцы.
В Гологорском партизанском отряде началась лесная жизнь бывшего учителя Масюры. Осенью сорок третьего года, в самый разгар танковых сражений за Правобережную Украину, за Киевщину и Житомирщину, отряд был окружен в каких-нибудь полутораста километрах от фронта. Операцию проводили части дивизии «Бранденбург-800» при содействии прошедшего переформировку в этих местах пехотного полка. Гологор-ский отряд был уничтожен весь. Уцелели только пятеро разведчиков, да и то лишь потому, что еще до окружения ушли с заданием в Золочев. Потом они влились в отряд Крайнего, с которым гологорцы поддерживали постоянную связь и даже провели несколько совместных операций.
Масюра был одним из разведчиков. Работал он обычно в немецкой форме. При этом дело не ограничивалось переодеванием. В немецкой форме он преображался весь: он перестраивался психологически, даже взгляд его становился иным. Если к этому добавить смелость и находчивость, легко понять, почему им заинтересовались в самой Москве.
- Это те четверо, что вышли с ним на Крайнего? - переспросил генерал.
- С тех пор прошло почти восемь месяцев, - сказал Малахов. - Их осталось трое.
- Черт возьми, а у тебя здорово варит котелок! - воскликнул генерал. - Не обижайся, Алексей Иннокентич. Может быть, это грубовато… Но ты молодчина! Не обижаешься за котелок?
- Ничего.
- Нет, право же, перетряхнуть эту группу - прекрасная мысль! Я понимаю немцев. Запусти одного человека - не миновать ему нескольких проверок. А группу поди проверь! Это же работа для большого спецотдела! Ясно, что никто этим не занимался, ограничились проверкой делом. И что же в результате? - генерал загнул мизинец. - Сначала погорели гологорцы, а наш герой тем временем отсиделся в Золочеве, чтобы, упаси бог, под свою же пулю не угодить. Затем подставил под удар Крайнего, - генерал загнул безымянный палец, - правда, этих бригада имени Довбуша выручила. А где был в это время Масюра?
- Во Львове, - сказал Малахов, разглядывая фотографию в личном деле.
- Правильно. А те четверо?
- Мне это должны сообщить уже сегодня.
- Бригаду имени Довбуша он не успел подставить под удар?
- Не успел. Если только кого-нибудь он вообще подставлял под удар, - сказал Малахов.
- Опять ты за свое, Алексей Иннокентич. - Генерал старательно подавлял досаду в голосе. - Но если все-таки он… На кого надеешься выйти через него?
- Очень хочу… нет - уверен! - выйдем на фон Хальдорфа.
Генерал засмеялся:
- А ведь и я об этом проклятом бароне думал! Район вроде бы в стороне, но манера… стиль… школа… его! - Генерал вышел из-за стола и начал ходить по кабинету. - Даже не верится, такая это была б удача, а? Это ж два года скоро, как он исчез. И вдруг этот Масюра! Вот уж действительно: не было счастья, так несчастье помогло. Тьфу! Даже думать боюсь, чтоб не сглазить… - Он опять уселся перед Малаховым, который за все это время, кажется, так и не поднял головы ни разу - разглядывал фотографию. - Да ты меня и не слушаешь, Алексей Иннокентич…
- Слушаю, товарищ генерал.
- Далось тебе это фото!
- Других нет, конечно?
- Ну, там еще фас и профиль. А больше нет.
- Жаль. Попадаться ему на глаза раньше времени мне нельзя никак. А я б его понаблюдал!… Человек он очень непростой. - Малахов чуть отодвинул скоросшиватель, глянул на фото как бы искоса. - Хотел бы я знать, о чем думает, перед тем как уснуть. Или проснувшись посреди ночи.
- Да ты романтик, я вижу.
- Не знаю. Давно не думал об этом. Может быть, вы и правы. Если не сломался… Но это делу не помеха, не так ли?
- Надеюсь.
- И суть не в том - романтик или реалист. Просто я хочу выиграть эту партию. Я должен ее выиграть. А для этого должен понять его. Этого Масюру.
Малахов вдруг резко захлопнул скоросшиватель и живо взглянул на генерала. Что-то еще придумал, понял тот.
- Товарищ генерал, есть идея. Правда, предупреждай сразу: для выполнения трудная исключительно.
- Ты покороче, Алексей Иннокентич, без психологической обработки.
- Хорошо. У вас найдутся курсанты, которые бы специализировались на тайном фотографировании?
- Курс проходят все, но специально только для этого мы людей не готовим.
- Поставлю вопрос иначе: у вас есть люди, особенно преуспевшие в фотоохоте?
- Конечно.
- А что, товарищ генерал, если я попрошу эти трое суток снабжать меня фотограммой, эдаким специфическим фотодневником Масюры? О съемках он не должен подозревать, иначе все теряет смысл. И чтобы каждый из снимков имел точное обозначение времени.
- Ну и ну! - генерал даже крякнул. - Знаешь, Алексей Иннокентич, есть у поляков такая поговорка: что занадто, то не здрово.