А видит все то же да то же!
Вот смотрит: поляна, конь ратный стоит,
И ратник под кущей черемухи спит,
И пес подле них на стороже!
Залаял проклятый!.. То Филя! Она
Вскочила, готовится к бою,
В седле очутилась, звенят стремена…
А кудри так густы, а грудь так пышна —
Глаза проглядеть Улейбою!
«На меч мой, — кричит он, — я сдаться xoчy!»
А Филя коня поднимает,
Давно бы дала она волю мечу,
Да только вот кудри ползут по плечу
И ей разобраться мешают?
Да только вот солнце слепит, и невмочь
Блистает доспех Улейбоя, —
Тесна ей кольчуга в плечах — как помочь?
И пятится конь боевой — тянет прочь
От злого, нежданного боя.
И к стремени ластится пес, норовит
Скорее подальше убраться,
На диво ему, если Филя молчит!
Поджал он свой хвост, скалит зубы, ворчит,
А лаем не смеет сказаться!
И как это сталось? Пошли наутек,
Как будто бы сами собою,
И конь златогривый, и пес Ветроног,
И храбрая Филя… Им вслед ветерок
Бежал над помятой травою;
С лазоревых цветиков шапки долой
Срезались краями копыта,
Чтоб кланялись Филе, с ее красотой,
Пристыженной тем, что не пышной фатой,
А тяжкою сталью покрыта;
Что сил нет управиться с буйным конем,
Что повод коню отпустила;
Что мчалась, зардевшись мечтой-забытьем,
Боясь оглянуться, и в бегстве своем —
Победу с собой уносила!
Был сговор и свадьба… Веселье пошло,
Как княжича с Филей венчали!
В селе новый терем глядел так светло,
В нем пир шел горою — и это село
С тех пор Филемонихой звали!
ВИТЯЗЬ
Вышел витязь на поляну;
Конь тяжелый в поводу…
«Где, мол, быть беде, изъяну,
Я туда теперь пойду.
Там, где в тучах за морями
Мучит деву Черномор;
Злыми где богатырями
Полон темный, темный бор;
Где недобрый царь изводит
Войско доброго царя;
Аспид-змей по людям ходит,
Ядом жжет и душит зря, —
Там нужда в моей защите…»
Смотрит витязь: старичок
Вдруг предстал! В помятой свите,
Желт, морщинист — как сморчок;
Скорблен долгими годами,
Очи востры, нос крючком,
Борода висит клоками,
Словно сбита колтуном.
«Здравствуй, витязь! Ты отколе,
А еще верней: куда?!» —
«Погулять хочу на воле,
Посоветуй, борода!» —
«Про какую ж это волю
Ты задумал погулять?» —
«Злым я людям не мирволю!
Черномора б мне сыскать!
От него спасу девицу!
Злого змея поборю
И отдам свою десницу
В помощь доброму царю!» —
«Значит, ищешь Черномора?
Да какой же он на вид?
Много, знать, в тебе задора.
Сильно кровь в тебе кипит!
Ну, да быть тебе с победой,
И прославишься ты въявь!» —
«Старче! Знаешь что — поведай?
Силу витязя направь!» —
«Что ж, могу…»
И начал старче
Мира зло перечислять…
Что ни сказ, то лучше, ярче…
Мастер был живописать!
Говорит ему день целый,
И другой он говорит…
Витязь, словно очумелый,
Жадно слушает, молчит!
Созерцает он крамолу,
Дерзость мерзости людской,
Опустил он очи долу
И поникнул головой…
И туда бы, значит, надо,
И туда, и там беда!
И, своим рассказам рада,
Продолжает борода…
Есть бы нужно! Выпить впору!
И давно уж время в путь!
Больше в россказнях задора,
Не кончаются ничуть!
Конь издох — лежит стреножен;
Точит ржавчина копье!
Меч глядит из ветхих ножен, —
Борода же все свое.
Витязь повести внимает…
Говорят, что до сих пор
Выйти в путь ему мешает
И морочит — Черномор!
КАМЕННЫЕ БАБЫ
На безлесном нашем юге,
На степных холмах,
Дремлют каменные бабы
С чарками в руках.
Ветер, степью пролетая,
Клонит ковыли,
Бабам сказывает в сказках
Чудеса земли…
Как на севере, далеко,
На мохнатых псах,
Даже летом и без снега
Ездят на санях.
Как у нас в речных лиманах
Столько, столько рыб,
Что и ангелы господни
Счесть их не могли б.
Как живут у нас калмыки,
В странах кумыса,
Скулы толсты, очи узки,
Редки волоса;
Подле них живут татары,
Выбритый народ;
Каждый жен своих имеет,
Молится — поет.
Как, в надежде всепрощенья,
Каясь во грехах,
Много стариц ждут спасенья
В дебрях и скитах;
Как, случается порою,
Даже до сих пор,
Вдруг поймают люди ведьму —
Да и на костер…
Как, хоть редко, но бывает:
Точно осовев,
Бабу с бабой повенчают,
Лиц недоглядев…
Как живых людей хоронят:
Было, знать, село —
Да по бабью слову скрылось,
Под землю ушло…
Слышат каменные бабы
С чарками в руках,
Что им сказывает ветер,
Рея в ковылях!
И на сладкий зов новинки
Шлют они за ним
За песчинками песчинки…
И пройдут, как дым!
СВАДЬБА
Умерла дочка старосты, Катя.
Ей отец в женихи Павла прочил,
А любила она Александра…
Ворон горе недаром пророчил.
Отнесли парни Катю в часовню;
А часовня на горке стояла;
Вкруг сосновая роща шумела
И колючие иглы роняла.
Выезжал Александр поздно ночью;
Тройка, фыркая, пряла ушами;
Подходила сосновая роща,
Обнимала своими ветвями.
Заскрипели тяжелые петли,
Пошатнулся порог под ногою;
Поднял парень из гроба невесту
И понес, обхвативши рукою.
Свистнул кнут, завертелись колеса,
Застонали, оживши, каменья,
Потянулись назад полосами
Пашни, рощи, столбы и селенья.
Расходились настеганы кони,
Заклубились их длинные гривы;
Медяные бубенчики плачут,
Бьются, сыплются их переливы!
Как живая посажена Катя:
Поглядеть — так глядит на дорогу;
И стоит Александр над невестой,
На сиденье поставивши ногу.
Набекрень поворочена шапка,
Ветер плотно лежит на рубахе;
Не мигают раскрытые очи,
Руки — струны, и кнут — на отмахе.
Понесли кони в гору телегу,
На вершине, осажены, сели…
Поднялась под дугой коренная,
Пристяжные, присев, захрапели…
Там, согнувшись красивой дугою,
У дороги песок подмывая,
Глубока и глубоко под нею
Проходила река голубая…
Занимается ясное утро,
Ветер с кручи песок отвевает,
Тройка, сбившись в вожжах и постромках,
Морды низко к земле наклоняет.
Над обрывом валяется шапка…
Смяты, вянут цветы полевые…
Блещет золотом розовый венчик,
А на венчике — лики святые…
СЛУХ
Идет, бредет нелепый Слух
С беззубых ртов седых старух,
Везде пройдет, все подглядит,
К чему коснется — зачернит;
Тут порычит, там заорет,
Здесь прочихнется, отойдет.
Он верно здесь? Посмотришь — нет,
Пропал за ним и дух и след.
А он далеко за глаза
Гудит, как дальняя гроза…
С ним много раз вступали в бой:
Стоит, как витязь он чудной,
Неясен обликом своим,
Громаден, глуп и недвижим;
Сквозь сталь и бронзу шишака,
Сквозь лоб проходят облака!
В нем тела даже вовсе нет:
Сквозит на тень, сквозит на свет!
Ступнями Слух травы не мнет…
Но пусть, кто смелый, нападет:
Что ни удар, что ни рубец, —
Он все растет и под конец
Подступит вплоть, упрется в грудь,
Не даст и руку замахнуть…
А иногда своих сынков
Напустит Слух, как комаров;
Жужжит и вьется их народ
И лезет в уши, в нос и в рот;
Как ни отмахивай рукой,
Все тот же шум, все тот же рой…
А Слух-отец сидит при них,
Читая жития святых…
ОБЕЗЬЯНА
На небе луна, и кругла и светла,
А звезды — ряды хороводов,
А черные тучи сложились в тела
Больших допотопных уродов.
Одеты поля серебристой росой…
Под белым покровом тумана
Вон дроги несутся дорогой большой, —
На гробе сидит обезьяна.
«Эй! Кто ты, — что думаешь ночь запылить,
Коней своих в пену вогнала?» —
«Я глупость людскую везу хоронить,
Несусь, чтоб заря не застала!» —
«Но как же, скажи мне, так гроб этот мал!
Не вся же тут глупость людская?
И кто ж хоронить обезьяну послал,
Обрядный закон нарушая?» —
«Я, видишь ли, вовсе не то, чем кажусь:
Я родом великая личность:
У вас философией в мире зовусь,
Порою же просто практичность;
Я некогда в Канте и Фихте жила,