— Пусть малыш остается здесь, я за ним присмотрю. Когда ты уходишь?
— Прямо сейчас.
Джуба со вздохом кивнула:
— Ну что же, иди.
— Слушайся бабушку! — тихо велела Танасе, погладила сына по щеке и растворилась, словно тень, за поворотом узкой тропы.
Танасе прошла сквозь проход в скалах, охранявших долину Умлимо. Она путешествовала одна, наедине со своими воспоминаниями об этом месте — и они были не из приятных. Танасе двигалась легко и прямо, грациозная, как антилопа, высоко держа голову на длинной лебединой шее.
Обостренное восприятие бывшей пророчицы немедленно ощутило атмосферу недовольства и напряженности, висевшую над хижинами в долине, словно ядовитые испарения над малярийным болотом. Склонившись перед Базо в почтительном приветствии, Танасе почувствовала в муже злость и раздражение: она хорошо знала, что означают желваки на его скулах и краснота в глазах.
Индуны разделились на две группы: на одной стороне сидели старики, на другой — молодые и упрямые во главе с Базо. Подойдя к группе старших вождей, Танасе склонилась перед Гандангом и его седыми братьями, Сомабулой и Бабиааном.
— Я вижу тебя, дитя мое, — торжественно ответил Ганданг на ее приветствие и сразу же открыл причину приглашения: — Мы хотим, чтобы ты разъяснила нам значение последнего пророчества Умлимо.
Такая прямолинейность говорила о чрезвычайной важности события.
— Отец мой и господин, я больше не вхожу в круг посвященных…
Ганданг нетерпеливо отмахнулся от возражений.
— Ты понимаешь в этом больше, чем кто-либо еще за пределами той жуткой пещеры. Выслушай слова Умлимо и растолкуй их нам.
Она согласно склонила голову, одновременно слегка повернувшись, чтобы краем глаза видеть мужа.
— Пророчество Умлимо гласит: «Только глупый охотник закрывает выход пещеры, из которой пытается сбежать раненый леопард», — сказал Ганданг, и его братья согласно кивнули, подтверждая точность цитаты.
Прикрыв глаза густыми ресницами, Танасе чуть повернула голову, чтобы видеть правую руку Базо, лежавшую на обнаженном бедре. Она когда-то научила мужа основам тайного языка знаков посвященных. Базо согнул указательный палец, прижав его кончик к большому, — это был приказ молчать. Танасе сделала знак согласия и подняла голову.
— Это все, что сказала Умлимо, мой господин?
— Нет, — ответил Ганданг. — Она дала еще одно предсказание: «Горячий ветер с севера должен сжечь сорняки в полях, прежде чем можно будет снова сажать кукурузу. Ждите северный ветер». Растолкуй нам слова Умлимо.
Индуны нетерпеливо склонились вперед.
— Пророчества Умлимо никогда не могут быть поняты сразу. Я должна подумать.
— Когда ты дашь нам ответ?
— Как только получу его.
— Завтра утром? — настаивал Ганданг.
— Может быть.
— Тогда ты проведешь ночь в одиночестве, чтобы никто не мешал твоим размышлениям, — приказал вождь.
— А как же мой муж? — возразила Танасе.
— В одиночестве! — сурово повторил Ганданг. — У дверей хижины будет стоять охранник.
Воин, поставленный охранять Танасе, был молод и не женат, что делало его гораздо восприимчивее к чарам прекрасной женщины. Он принес чашку с едой, и Танасе подарила ему такую улыбку, что юноша замешкался у дверей. Она предложила ему лакомый кусочек еды, и амадода, бросив виноватый взгляд наружу, взял из ее рук угощение.
Пища оказалась на вкус странно горькой, и все-таки, не желая обидеть женщину, он мужественно проглотил кусочек. Женская улыбка таила в себе обещания того, о чем юноша не смел и подумать, однако, попытавшись ответить на откровенные шуточки, он почувствовал, что язык заплетается и неожиданно навалившаяся усталость заставляет сомкнуть глаза — всего на секундочку.
Танасе закрыла сосуд из рога, который прятала в ладони, и тихонько перешагнула через спящего охранника. Возле ручья на ее свист из темноты безмолвно вышел Базо.
— Скажи мне, господин, что я должна сделать, — прошептала Танасе.
Когда она вернулась в хижину, охранник все еще сладко спал. Она усадила его в дверях, положив ассегай на колени. Утром у юноши будет болеть голова, но вряд ли ему захочется рассказать индунам, как он провел ночь.
— Я долго размышляла над словами Умлимо, — сказала Танасе, опускаясь на колени перед вождями. — И поняла, какой смысл заключен в пророчестве о глупом нерешительном охотнике.
Ганданг, догадавшись, куда она клонит, нахмурился, однако Танасе и глазом не моргнула.
— Разве храбрый и умелый охотник не вошел бы в пещеру, где прячется зверь, и не убил бы его?
Один из старших вождей недовольно зашипел и вскочил на ноги.
— А я считаю, что Умлимо советует оставить дорогу на юг открытой, чтобы белые люди могли забрать свое имущество и женщин и навсегда уйти отсюда! — закричал он.
Базо мгновенно поднялся и заговорил, глядя в глаза индуне:
— Белые никогда отсюда не уйдут. Единственный способ избавиться от них — это похоронить!
Молодые вожди согласно закричали, собираясь вокруг Базо, но он поднял руку, и они послушно умолкли.
— Если дорога на юг останется открытой, ею непременно воспользуются — придут войска с пулеметами.
Раздались вопли возмущения и выкрики поддержки.
— Мы и есть тот самый северный ветер, который предсказала Умлимо, именно мы должны выжечь сорняки…
Шум, заглушивший голос Базо, доказывал, как далеко разошлись во мнениях вожди, и Танасе захлестнула волна отчаяния.
Ганданг поднялся. Традиции оказались сильнее, и даже самые необузданные из молодых индун замолчали.
— Мы должны дать белым возможность уйти вместе с женщинами. Мы оставим для них дорогу открытой и будем терпеливо ждать горячий ветер, волшебный северный ветер, который, по обещанию Умлимо, сметет наших врагов…
Один Базо не опустился на корточки, когда заговорил старший вождь, а теперь и вовсе осмелился сделать нечто неслыханное.
— Ты уже дал им достаточно возможностей! — оборвал он отца презрительным тоном. — Ты отпустил женщину из Ками вместе с ее отродьем. Отец, позволь мне спросить тебя: ты предлагаешь нам поступить великодушно или трусливо?
Все онемели: если сын позволяет себе говорить с отцом таким тоном, значит, привычный и знакомый мир рухнул.
Ганданг посмотрел на сына — их разделяли всего несколько шагов, но на самом деле между ними пролегла пропасть, которую невозможно перейти. Старый вождь не изменился в лице и даже мускулом не шевельнул, лишь в глазах засветилось невыразимое страдание, словно он мгновенно постарел на много веков.
— Ты мне больше не сын, — бесстрастно произнес Ганданг.
— А ты мне больше не отец! — ответил Базо и решительно вышел из хижины.
Всадник скакал во весь опор и так резко осадил лошадь, что она вздыбилась, грызя удила.
— Сэр, впереди на дороге большой отряд мятежников! — торопливо доложил разведчик.
— Молодец, солдат! — Достопочтенный Морис Гиффорд, командующий двумя отрядами армии Булавайо, приложил затянутую в перчатку руку к широкополой шляпе. — Поезжай вперед и не своди с них глаз. — Он повернулся в седле. — Капитан Доусон, мы поставим фургоны в круг под теми деревьями — там у «максима» будет хороший угол обстрела. А я возьму пятьдесят всадников и поеду навстречу противнику.
Надо же, им невероятно повезло натолкнуться на мятежников так близко от Булавайо! За несколько недель осмотра окружающей местности Гиффорд и его отряд из ста шестидесяти всадников сумели собрать около тридцати человек, выживших после нападения матабеле на отдаленные селения и фактории, но самих мятежников ни разу не встретили. Оставив Доусона заниматься фургонами, Гиффорд пришпорил коня и поскакал к Булавайо во главе группы из пятидесяти лучших бойцов.
Морис Гиффорд — сын графа, привлекательный молодой аристократ и младший офицер знаменитого-караульного полка — приехал в Африку провести отпуск и немного поохотиться, и тут ему жутко повезло оказаться в гуще восстания туземцев. По всеобщему мнению, достопочтенный Морис Гиффорд был невероятно умным и чертовски славным парнем, который явно далеко пойдет.
На вершине холма он осадил лошадь и поднял правую руку, давая отряду знак остановиться.
— Вон они, сэр! — указал разведчик. — Совсем обнаглели!
Почтенный Морис Гиффорд протер линзы бинокля кончиком шелкового шейного платка и приложил окуляры к глазам.
— Все едут верхом, — пробормотал он. — И лошади у них неплохие. Вот так кучка кровожадных бандитов!
До группы всадников, одетых в боевую форму и вооруженных странной смесью примитивного и огнестрельного оружия, оставалось полмили.
— Отряд, направо и налево цепью растянись! — приказал Гиффорд. — Сержант, мы нападем на них сверху, потом отступим и попытаемся заманить под огонь пулемета.
— Прошу прощения, сэр, — отозвался сержант. — Там впереди вроде белый едет?
Гиффорд снова посмотрел в бинокль.
— Черт побери, действительно белый! — пробормотал он. — Только почему-то одет как дикарь.
Приблизившись, «дикарь» во главе колоритного отряда приветственно замахал:
— Утро доброе, вы, случайно, не Морис Гиффорд?
— Он самый, сэр, — сухо ответил тот. — Позвольте узнать, кто вы такой?
— Баллантайн, Ральф Баллантайн, — дружелюбно улыбнулся «дикарь» и показал на своих спутников: — А это отряд Баллантайна.
Морис Гиффорд с отвращением покосился на «солдат», одетых во что попало — от лохмотьев европейского платья до традиционных нарядов африканцев. Поди разбери, кто такие. Естественный цвет кожи скрывали слои жира и глины, делая всех похожими на матабеле. Лишь Баллантайн оставил лицо чистым — вероятно, для того, чтобы его узнали, — но скорее всего он тоже намажется черной пастой, едва получит то, за чем приехал.
И он не стал откладывать свои требования в долгий ящик.
— Мистер Гиффорд, у меня предписание на реквизицию, — заявил Баллантайн, доставая из поясной сумки сложенный и запечатанный листок.
Гиффорд зубами стянул с руки перчатку, взял бумагу и сломал печать.